Глава 13
Вскоре боль стала настолько сильной, что он почти что терял сознание, но упорно удерживал себя на грани беспамятства.
К тому времени он уже отбросил всякое смущение и цеплялся за меня обеими руками, как утопающий за соломинку. Рубашка на плече промокала от слез, а с рук не сходили синяки от судорожно стискивавших меня пальцев. Я старательно прятал эти следы от Эдика, но однажды лоханулся, и он устроил мне настоящую истерику и снова чуть было не выставил за дверь. К тому моменту я и сам уже был почти что на грани срыва — в основном из-за того, что я ничем не мог ему помочь, чтобы облегчить боль.
— Ваши исследователи пытаются хоть как-нибудь убрать побочные эффекты? — допытывался я у Анны. — Например, снизить дозу — пусть лечение займет месяц или два, но воздействие будет более щадящим.
— Организм — не банковский сейф, частично препарат выводится почками и через кожу, при меньших дозах он не накопится в нужной концентрации.
— Неужели нельзя что-нибудь придумать, чтобы не было так больно? Общий наркоз?
— Это опасно — нужно контролировать состояние пациента, надежнее это делать, когда он в сознании.
— Есть специальные приборы…
— Слишком дорого. Куда надежнее естественный механизм анестезии — когда нагрузка на болевые рецепторы становится слишком сильной, организм отключает сознание.
— Считаешь, до этого мне было недостаточно больно? — поинтересовался молчавший до этого момента Эдик.
— Видимо, да, раз тебе удавалось оставаться в сознании.
— Что я должен сделать, чтобы…
— Не цепляйся за реальность, — посоветовала Анна, — позволь себе отключиться, и тебе будет легче, и нам.
— Андрей, обещай, что не уйдешь, пока я не очнусь. Что никто до меня не дотронется, кроме тебя.
— Что ты несешь! — вспылил я. — Неужели ты думаешь, что здесь кто-то способен причинить тебе вред!
Анна с упреком посмотрела на меня и слегка кивнула головой, и я сдался.
— Ладно, обещаю. Буду держать тебя за руку и никому не позволю и близко подойти.
Казалось, он только и ждал моего разрешения, потому что отключился почти сразу, как лекарство попало в вену. Тело продолжало трясти от мучительных судорог, но сама мысль о том, что он не осознает боли, которую испытывает, была для меня большим облегчением.
— Я думала, он куда раньше начнет отрубаться, — равнодушно заметила Анна.
Меня покоробил ее тон, и она, кажется, это поняла.
— Не считай меня бездушной стервой, Андрей. Если я буду думать о том, как подопытным больно и страшно — им не станет легче, а вот я стану работать куда менее эффективно. Лучшее, что я могу сделать — это продолжать исследования. Даже если нам не удастся убрать побочные эффекты, препарат будет иметь спрос — среди людей, которые любой ценой хотят встать на ноги.
— Не уверен, что решился бы на такое, если бы речь шла обо мне. Не понимаю, как он все это терпит.
— Похоже, мы оба недооценивали твоего пациента, Андрей. Честно говоря, я ожидала, что он уйдет из исследования после одной-двух процедур. Это тяжелое испытание, даже взрослые мужики порою не выдерживают.
Анна прислушалась к дыханию Эдика и проверила пульс.
— Он уже не в обмороке, спит. Не тревожь его, пусть отдохнет. Тяжело тебе с ним?
— Не то слово.
— Что ж, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — коротко сказала она, из чего заключил, что моя догадка была верна — Анна отлично поняла, что за отношения связывают меня с пациентом. К счастью, она не знала всей правды. Интересно, она бы тогда по-прежнему сочувствовала мне или начала презирать?..
— Дай ему выспаться и на всякий случай следи за пульсом. Последние инъекции переносятся особенно тяжело, неизвестно, как среагирует организм. У каждого свой предел прочности.
— Хочешь сказать, могут быть осложнения? — насторожился я.
— Не хочу сказать ничего подобного.
— Не хочешь или не можешь?
— Пациенты предупреждены о возможном риске. Подписывая бумаги, они дают своё согласие на…
— Были смертельные случаи? — перебил я ее.
— Подобная информация не подлежит разглашению. Если я отвечу на этот вопрос, то вылечу с работы с волчьим билетом.
Это был вполне очевидный ответ.
— Его отец знает? А он сам?
— Полная информация доступна только участникам эксперимента.
Значит, Евгений Петрович не знает, что мы с ним подтолкнули Эдика на то, чтобы рискнуть своей жизнью ради призрачной надежды на выздоровление.
— Мы должны прекратить, — решительно сказал я, — это слишком опасно.
— Нет никаких «мы», — жестко ответила Анна, — он принял решение, имея полную информацию. И сделал свой выбор, как взрослый дееспособный гражданин.
— Я могу отговорить его.
— Правильно ли я тебя поняла, Андрей? После всего того, что он вытерпел, в самый трудный момент ты хочешь дать ему понять, что не веришь в успех лечения? Отличная идея. Я абсолютно уверена, что он захочет довести дело до конца — думаешь, так ему будет легче?
— Что же мне делать?
— То же, что и раньше. Будь с ним рядом. Пусть он чувствует, что ему есть к кому и зачем возвращаться.
***
Анна в очередной раз оказалась права — не знаю, действительно ли это помогало Эдику, но я не позволял себе сомневаться на этот счет.
Я держал его за руку и мысленно привязывал ниточкой к этой реальности, к Дому, к себе. И каждый раз он через некоторое время возвращался туда, где я его ждал. Открывал глаза, искал меня взглядом и старался улыбнуться, показывая, что все в порядке.
Когда мы сделали последнюю инъекцию, Эдик проспал почти двенадцать часов. А еще через три дня он сумел слегка пошевелить пальцами на левой ноге.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ