До захода солнца

12 Понимание

Я проснулась и почти ничего не увидела, кроме широкой гладкой, четко очерченной груди Люсьена. Моя щека прижималась к его груди. Почему я спала, вот так прижавшись к нему, думаю никогда не узнаю. Я не относилась к девушкам, которые любит обниматься.

Воспоминания о позапрошлой и вчерашней ночи затопили мозг, несмотря на боль, а, может как раз из-за нее, я автоматически во сне придвинулась ближе к его твердому телу.

Вчера, приняв очень долгий, очень холодный душ, затем едва удержавшись, чтобы не сломать и не перебить все хрупкие предметы в доме, я оказалась совершенно одна в огромном особняке, где совершенно нечем было себя занять. Я дочитала единственную книгу, которую взяла с собой. Телефона не было. Ключей от машины нет. Книг тоже нет. А также интернета. По дому тоже ничего не нужно было делать. Стирать и гладить опять нет.

Ничего.

Я слишком поздно поняла, что мне следовало попросить Эдвину купить хоть какие-нибудь журналы. У меня оставался только телевизор и мои мысли, а я не хотела проводить время ни с тем, ни с другими.

Я избегала телевизора, так как за годы (огромного опыта) обнаружила, что там редко что-нибудь показывают хорошее. Плюс я обычно ела, как наркоман, перед телевизором, поэтому решила прогуляться.

Это была очень глупая идея, главным образом потому, что я забыла свой чертовый iPod. И мне не оставалось ничего другого, как дать волю своим мыслям, раз музыки не было.

Поскольку мне было лень возвращаться за iPod, я двинулась вперед, и, как это обычно бывает, пока шла, мне кое-что приходило в голову.

Например, тот факт, что Катрина пометила Люсьена. В общей этой заварухе, я обратила внимание на уродливые и жестокие царапины, которые она оставила на теле Люсьена, но тогда настолько была не в себе. Сейчас же, оглядываясь назад, поняла, что они были глубокими. Катрина не только не сдерживалась, у нее хватало сил и скорости, отыграть свои позиции.

И она никак не отреагировала на их битву. Казалось, будто такое случалось часто.

Даже издевка Люсьена «Попробуй», сейчас звучала так, словно он говорил такое не впервые, видно тоже часто.

И многие другие детали.

То, что Катрина, не колеблясь, атаковала.

Это ведь Катрина напала на Люсьена, а не наоборот.

Она также напала на меня, и Люсьен не только меня защитил (легко), но и пришел в бешенство (сильно).

Потом разговор, когда Катрина назвала меня «жизнью», вернее это Люсьен назвал меня так.

Я все еще не поняла, что все это может означать.

Чувствовала только одно — происходило что-то важное. Я могла до конца не понять, что именно, и говорила себе, что не хочу этого понимать, но это происходило, несмотря ни на что.

Катрина испарилась, и Люсьен не бросился за ней. Он даже не подумал о ней, прежде чем повернулся ко мне.

Все это вызывало у меня явный дискомфорт или еще больший дискомфорт, чем обычно.

Главным образом потому, что я боялась, что Люсьен оказался прав. Я поспешила со своими выводами о нем.

У меня было много плохих качеств, но я никогда не была склонна к осуждению. Я ненавидела людей, которые сразу судили. Это ужасные люди.

Но я боялась, что с Люсьеном поступила именно так.

Из их борьбы со слов Катрины, поняла, что Люсьен послал ей «документы о разделе», (было нетрудно понять, что означал раздел), — развод, говоря нашим языком, и я не была главной причиной, видно, все началось гораздо раньше.

И, как бы я ни пыталась остановить его глубокий голос в своей голове, произносящий, что «любовь — это одеяло, которое согревает», его слова продолжали звучать снова и снова у меня в голове.

И судя по его эмоциям, когда он говорил эти слова, я сделала вывод, что это не понравившаяся цитата, которую он вычитал в книге, он объяснял, какой, по его мнению, должна быть любовь. И говорил он это так, будто пережил такую любовь раньше, будто знал, что такой любовь должна быть, и она у него была.

С одной стороны, эти слова очаровывали, пугали и почему-то очень огорчали, потому что была другая женщина, явно не Катрина, и сейчас этой женщины не было рядом с ним.

Дом, в который меня поселил Люсьен, был окружен лесом, за исключением огромного двора, безупречно ухоженного сада и бассейна (да, бассейна, с небольшим домиком у бассейна, не меньше). Во время осмотра дома в день приезда, я заметила тропинку, ведущую в лес, и сейчас пошла по ней.

Поняв, что вероятно, я человек склонный к осуждению, поэтому должна извиниться перед Могучим Люсьеном (что было совсем отстойно), извилистая лесная тропинка вывела меня к озеру.

И какому озеру.

Оно было огромным. День был теплый и солнечный, дул легкий ветерок, но он не нарушал зеркальную гладь воды, которая тянулась бесконечно, лесистые холмы вокруг нее поднимались к голубому, безоблачному небу.

Вид был великолепный.

Вдалеке виднелись большие, красивые дома, приютившиеся на холмах, с тропинками или ступеньками, ведущими к воде. Хотя их было не так уж много. Я насчитала всего пять.

Действительно эксклюзивная недвижимость.

В конце тропинки я увидела длинный, широкий, прочный пирс. Не качающийся, вот-вот готовый рухнуть, конечно, нет. Это был такой пирс, к которому можно привязать современную скоростную лодку (или маленькую яхту).

Я дошла до конца пирса и села на солнышке, любуясь спокойной красотой озера, задаваясь вопросом, всем ли своим наложницам Люсьен предоставлял такие роскошные особняки. Если так, то такая недвижимость стоила ему кучу денег. У него за столько времени должно быть несколько десятков здравствующих наложниц. Даже если другим он покупал более скромные жилища, все равно содержание наложниц стоило бы ему несметных денег.

Но это не меняло того факта, что он предоставил этот шикарный дом с таким прекрасным видом мне.

— Я так облажалась, — прошептала я озеру.

Неудивительно, что озеро не ответило.

Я сидела, уставившись на воду, стараясь не думать о Нежном, Великодушном Люсьене и о том факте, что, по правде говоря, придется мне, наверное, открыть еще одно хранилище под названием «Почему мне может понравиться Люсьен», даже если бы это был всего лишь на всего маленький несгораемый сейф. Я также старалась не думать о своем плохом характере, который и привел к тому, что я, идиотка, оказалась втянута в этот полный бардак.

Быть наложницей вампира — наша семейная традиция. Так сказать, это было не одно поколение женщин из нашего рода, так продолжалось уже пятьсот лет. На самом деле, вся эта практика продолжалась веками, и им, женщинам из нашего рода это нравилось. Это был их образ жизни.

Кто я такая, чтобы противостоять этой традиции?

Должна признать, что на деньги Космо мы с мамой и сестрой были одеты, накормлены и жили довольно прилично, пока я с Ланой не съехала. У нас с Ланой был один отец, я бы сказала, у нас с Ланой был один и тот же производитель. Наш отец, судя по тому немногому, что я помнила, много пил, много кричал, получил пинок под зад от моей мамы с подкреплением моих тетушек. Затем он ушел, посылал нам поздравительные открытки в течение первых двух лет, потом забросил это дело. Я не видела его с тех пор, как мне исполнилось шесть.

Космо же все по настоящий день обеспечивал маме маникюр, педикюр, дом в стиле ранчо с тремя спальнями, дизайнерские сумочки и обеды с мартини с моими тетушками.

Я должна была поблагодарить его, когда впервые встретила, а не быть такой холодной с ним.

А потом появился Люсьен.

Ну, конечно, он явно заноза в заднице и любит все контролировать, видно это патология, но, когда он становился нормальным, не занозой в заднице и патологическим доминантом, то проявлял лучшие черты характера, которые мне нравились. Не могла не вспомнить, каким он был, когда я напилась (еще до того, как он стал придурком, спешу добавить), и каким он был на Пиру (и тогда он так и не стал придурком).

На самом деле, когда он не был придурком, контролирующим все, вернее в основном меня, или занозой в заднице, он смотрел на меня так…

Он посмотрел на меня…

О, черт, он смотрел на меня так, словно я действительно была жизнью.

Словно я была красивой. Будто была невероятно сексуальной, что бы это ни было, но Люсьен смотрел на меня именно так. Словно я была забавной, интересной ему, он не мог предугадать мои действия, но что бы я ни делала, ему нравилось это в какой-то степени, поэтому он с нетерпением ждал встреч со мной, вот как он на меня смотрел.

Он с нетерпением ждал встреч.

Никто никогда не ждал встреч со мной с нетерпением.

Я с трудом могла в такое поверить.

Я потратила годы на поиски парня, который мной бы не руководил и не командовал, короче, сохранял бы подальше от жизни наложницы. До моего Отбора я мало что знала о вампирах, и сейчас я знаю ненамного больше. Но одну вещь я знала еще тогда — вампиры не могли пригласить Непосвященную пройти Отбор, если Непосвященная или Непосвященный состоял в отношениях со смертным.

Поэтому я заботилась, чтобы большую часть времени своей жизни находиться в отношениях.

Это означало, что я вступала и выходила из отношений с тех пор, как получила право на свой первый Отбор в восемнадцать лет.

От отчаяния, хотя мне не нравилось так о себе думать, что я идиотка, но, скорее всего, так оно и было, я выбирала совсем не тех парней. Джастин, мой последний, был самым не тем из всех. И была с ним в отношениях дольше, чем следовало, чтобы обезопасить себя от вампиров.

Может, просто возможно (я не придавала большого значения этому «возможно»), я ошибалась.

Что означало две вещи.

Во-первых, мне пришлось бы извиниться перед Люсьеном за то, что я его осудила, как последняя сука. А, во-вторых, мне пришлось бы попросить его ускорить наши занятия, чтобы я лучше понимала его жизнь и традиции, раз уж мне суждено так жить.

Тогда я приму решение.

Единственное, что я знала наверняка, как бы ни сложились мои отношения с Люсьеном, я не позволю ему сломить себя.

Я готова идти на компромисс.

Если он не готов сделать шаг навстречу, тогда мы будем все время возвращаться к исходной точке.

Даже спокойная гладь озера не мешала мне думать о Люсьене.

Я поднялась и направилась обратно по тропинке. Добравшись до дома, приготовила маринад, положила в него куриные грудки и убрала в холодильник.

Затем я решила провести остаток дня, топя свои печали в еде и заглушая свой разум звуком телевизора.

Мое расфокусированное зрение прояснилось, царапины Катрины с груди Люсьена полностью исчезли, когда мои мысли обратились к прошлой ночи.

Почему я так среагировала на то, что он кормился от другой, почему так среагировала на запах ее духов, я не могла понять свою реакцию. Но отрицать было невозможно. Реакция была.

Из всего отвратительного, что мне пришлось испытать в течение последних двух недель, прикосновение Люсьена ко мне с запахом другой женщины, которую он пробовал на вкус, безусловно, было самым худшим.

Это было больно. Слишком больно.

Я знала, что это неправильно, у меня не было на него никаких прав.

Но это произошло.

И тогда я поняла. Почему в глубине глаз моей матери всегда был намек на печаль. И в ту минуту, когда он мне сказал, что я не понимаю обычаев его народа, я поняла, что не смогу жить такой жизнью.

Не как Лия Бьюкенен.

Я должна была стать Бьюкенен из Главной Семьи Наложниц Вампиров. А не нетерпеливой, не вспыльчивой, не упрямой, не взбалмошной, не такой, какой была на самом деле.

Я должна была стать хорошей, идеальной, послушной наложницей, как моя надоедливая кузина Мирна.

Похоже, что в течение многих лет мне предстояло стать паинькой, копией моей кузины Мирне.

И эта паинька совершенно, однозначно, ужасно воняла.

Но, сказала я себе, я могла бы жить в этом прекрасном доме, рядом с прекрасным озером, с красивой одеждой и, надо сказать, с Люсьеном, который дарил мне ошеломляющие, потрясающие, невероятные оргазмы, если прошлая ночь была чем-то особенным, и кормился все время от меня, что должна была признать, было на самом деле возвышенно.

И он будет делать все, что захочет, что он и делал.

А когда он отпустит меня, и я смогу наладить свою жизнь.

Но без разбитого сердца. Он не ставил перед собой цели — влюбить меня в себя (или еще хуже), а затем сломить.

Я даже до конца не могла ответить на вопрос — нравился ли он мне, но боль, что он прикасался ко мне, заставляя так чувствовать мое тело, с его большим, твердом теплым телом, окружающим меня, при этом заставляя меня чувствовать себя драгоценной и хрупкой и в безопасности, а потом я уловила запах и вкус другой женщины, все это было очень плохо.

Если бы он мне действительно нравился, то я действительно облажалась.

К счастью, он мне не нравился, так что, надеюсь, мое сердце в этом направлении будет в безопасности.

Именно при этой мысли его рука, лежавшая у меня на бедре, скользнула вверх по спине и запуталась в моих волосах.

— Ты не спишь, зверушка? — спросил он сексуальным, хриплым, сонным голосом.

Я старалась не вздрогнуть, но мне это не удалось. Я просила его не называть меня «зверушкой», чувствуя, как эта кличка разрывает мне сердце, и в этом тоже потерпела неудачу. Затем я попыталась не задаваться вопросом, называл ли он безымянную, безликую ту другую смертную прошлой ночью «зверушкой», в этом я тоже потерпела неудачу.

Я кивнула, щека скользнула по его коже. Рука сжалась в кулак в моих волосах, и он слегка потянул их. Я посмотрела ему в глаза, его глаза встретились с моими.

— Я голоден, — пробормотал он.

Он не говорил о яичнице с беконом на завтрак, я почувствовала, прилив тепла между ног, и мои соски сжались.

Его глаза стали ленивыми, и он прошептал:

— Иди сюда.

Я и так уже была здесь, насколько это вообще возможно, лежа щекой на его груди, но поняла, что он имел в виду. Я скользнула телом вверх, сильнее прижимаясь к нему, он обхватил меня рукой, подтягивая еще выше, притянув к себе, я была уже сверху.

Он направил мою голову, чтобы мои губы коснулись его губ и поцеловал меня.

Я закрыла глаза, и внезапно мне отчаянно захотелось заплакать.

Он очень хорошо целовался, и сейчас не было нашей откровенной борьбы за превосходство, голодной, сексуальной дуэли. Его поцелуй был мягким, сладким утренним поцелуем, был приятным и чудесным.

Именно тогда я увидела недостатки в своем новом плане.

Его губы оторвались от моих, прошлись по щеке, вниз к подбородку, затем к шее. Мои ноги сами по себе беспокойно задвигались, по телу разлилось приятное тепло.

Его рука с моей талии скользнула вверх по спине к плечу, затем, используя только свой средний палец, касавшийся мягким ласковым шепотом, медленно, невероятно медленно, он спустился вниз по моей руке. Я почувствовала, как у меня по коже пробежали мурашки, и они тоже были действительно хорошими.

— Ты хочешь кончить, пока я буду кормиться? — пробормотал он мне в шею, и ответом на его вопрос было большое старое «да». Но я не могла поверить, что он решил меня спросить.

Может это какая-то новая проверка с его стороны?

— Мы можем посмотреть, как все пойдет? — спросила я, голос звучал хрипло.

Его рука в моих волосах оттянула мне голову назад, чтобы он увидел мои глаза. Пальцы другой его руки обвились вокруг моего запястья, пока он изучал выражение моего лица, его глаза были задумчивыми, возможно, даже немного настороженными.

— Если ты хочешь, — ответил он, и я кивнула, а он продолжил, улыбка тронула его красивые губы, — я знаю, как все пойдет.

Он не стал дожидаться моего ответа. Он поднес мое запястье ко рту, не сводя с меня глаз. Я почувствовала, как его язык прошелся по пульсу на моем запястье, так чувственно, что у меня перехватило дыхание.

Его длинные пальцы скользнули вниз, сжимая мою ладонь, мою рука была такой маленькой в его огромной руке. Его губы шевельнулись, и я почувствовала поток моей крови, когда он начал кормить.

Невозможно объяснить, насколько прекрасным было это чувство. Если бы я сама его не чувствовала, то не поверила бы. Возможно, это было связано с тем, как дать другому существу кормление, питание, жизнь. Возможно, это его сомкнувшиеся губы на моей коже и сосание. Возможно, это прикосновение тел и частей тел, связь, как физическая, так и эмоциональная, интимная.

Что бы это ни было, это было великолепно.

Его черные глаза держали меня в плену, пока он втягивал мою кровь себе в рот, я извивалась, огонь разгорался, потребность становилась все сильнее.

Я увидела, как его язык скользнул по моей коже, а затем он отпустил мою руку. Ничего не могла с собой поделать, почувствовала и услышала свое жалобное мяуканье, вырвавшееся из горла.

Он ухмыльнулся, перекатил меня на спину, его рука потянулась к завязкам на моих пижамных штанах.

— Я хочу, чтобы ты кончила, пока буду кормиться. — Он произнес эти слова так, словно бросал нежный вызов.

Меня это вполне устраивало. Все было хорошо.

— Хорошо, — прошептала я.

Его ухмылка превратилась в высокомерную улыбку.

Он откинул одеяло в сторону, и мои пижамные штаны и трусики исчезли в мгновение ока. Притянул меня к себе, подтянув мои колени, я оказалась верхом на нем, открытая и обнаженная.

И почувствовала крайний дискомфорт от такой позы.

Примерно две секунды продлился мой дискомфорт.

Затем он поцеловал меня, его рука оказалась у меня между ног.

Этот поцелуй был ненасытной дуэлью, мы оба брали, как ни странно, это означало, что мы оба и отдавали.

Тогда я вообще ни о чем не в состоянии была думать, чувствовала только насколько это было прекрасно.

Его рот скользнул к моей шее. Я почувствовала его язык, заметив, как мой собственный рот покалывает.

Затем он кормился, его пальцы находились внутри меня, большой палец манипулировал клитором, и удовольствие нарастало. Мое сердце бешено колотилось, кровь шумела в венах. Голова откинулась назад, чтобы дать ему лучший доступ, бедра покачивались в такт с его рукой, требуя большего, он давал, и все это было хорошо.

Оргазм нарастал быстро, был огромным, еще до того, как я его достигла, уже понимала, что он будет ошеломляющим.

Так и было, хотя не совсем. Оргазм был всепоглощающим.

Он не был похож ни на что, что я когда-либо испытывала раньше. Невероятно красивый. Лучше, чем даже прошлой ночью.

Я ахнула, затем перестала дышать, шея выгнулась назад, бедра вжались в его руку, когда меня накрыло волной чистого, совершенного, сводящего пальцы ног, набухающего, вызывающего стоны блаженства.

Я почувствовала, как его рука в моих волосах приподняла голову, но я не поняла, что он наблюдал за мной, пока удовольствие медленно не утихло и мои глаза не сфокусировались.

— Красиво, — прошептал он, его взгляд с нежностью смотрел на меня.

Да, в моем плане определенно были недостатки.

Чтобы мне не пришлось смотреть на его красивое лицо и глаза, смотрящие на меня с таким пристальным вниманием, я легонько дернула его за руку в своих волосах. Я не пыталась сбежать, а устроилась на нем сверху, уткнувшись лбом ему в шею, его рука осторожно выскользнула между моих ног, он обхватил меня двумя руками.

— Тебе понравилось, дорогая?

Понятно, что он не собирался делать мне одолжение, продолжая ласково меня называть.

Я решила оставить это без внимания и кивнула. Все равно ответ был очевиден.

— Хорошо, — пробормотал он, его руки сжались сильнее.

Мне пришло в голову, что лежу перед ним совершенно голая, мне это не очень нравилось примерно наносекунду до того, как он перевернул меня на спину, накрыв нас одеялом.

Он положил голову на руку, уперся локтем в подушку и переместил свой вес так, что половина тела лежала на мне, но не переплетая свои весомые ноги с моими. Я посмотрела на него, его другая рука поднялась, пальцы обвились вокруг моей шеи, большой палец поглаживал теперь онемевшую ранку.

— Чем бы ты хотела заняться сегодня? — тихо спросил он.

Его глаза были одновременно томными и настороженными, как будто ему нравилось то, что только что произошло, но ему необходимо было сохранять бдительность к тому, что произойдет дальше. Мне это показалось странным, но я сосредоточилась на его вопросе.

Люсьен спросил, чем бы я хотела заняться сегодня днем? Может это еще одно испытание с его стороны?

Понятно, что я прошла последний экзамен, но не хотела испытывать судьбу. Я всегда плохо справлялась с разными тестами.

— Не знаю, — ответила я. — А какой у меня выбор?

Его реакция последовала незамедлительно.

— Все, что ты хочешь, главное, чтобы это включало меня.

Ни один мужчина не стал бы делать то, чего хочет женщина. Он мог бы сказать, что сделает, но потом каким-то волшебным образом все заканчивалось, что вы пили бы пиво, ели горячие крылышки и смотрели очередную игру в баре, где официантки носили короткие шорты и облегающие майки.

— Эм… — Я раздумывала, и глаза скользнули в сторону. Почувствовала, как он передвинулся, поэтому мои глаза скользнули назад к нему, он же беззвучно смеялся, его губы изогнулись в привлекательной улыбке. — Что смешного? — тихо спросила я.

Он покачал головой, не ответив, все еще смеясь, произнес:

— Чем ты хочешь заняться сегодня?

— Не знаю, — повторила я.

— Первое, что приходит тебе в голову?

— Эм…

— Лия, подумай. Первое, что ты хотела бы сделать.

— Эм…

Его голос стал низким, страстным и веселым — эффектное сочетание.

— Это же не сложно, зверушка.

— Книги, — выпалила я, и он медленно моргнул.

— Книги?

— Да, я хочу купить книги, — ответила я. — Мои вещи еще не прибыли, а без телефона, интернета, по дому тоже нечего делать и без машины, Эдвины тоже вчера не было, делать было нечего совсем. Я не люблю зависать у телевизора, там не показывают ничего приличного, и всякий раз, когда сажусь перед телевизором, начинаю есть, будто мой желудок — бездонная яма, так что мне стоит пойти и купить книги.

Его лицо изменилось. Веселье исчезло, и выражение его лица стало совсем другим, я подумала, может перегнула палку. Он перевел глаза и рассеянно уставился на мою подушку. Все было бы хорошо, если бы я не увидела прямо перед собой, как дернулся мускул на его щеке.

И мне показалось, что все совсем не хорошо.

Я на мгновение забыла, что мужчины в целом не очень любят ходить по магазинам, даже за книгами. Большие, плохие вампиры мужского пола, скорее всего ужасно не любили ходить по магазинам.

— Можно не покупать книги, в этом нет…, — поспешно предложила я, и его глаза встретились с моими, уже не пустыми, а задумчивыми и напряженными. Несмотря на его взгляд, я все же сделала вылазку: — Ну, мы могли бы…

Он прервал меня, напугал, сказав:

— Прости, Лия.

Постойте-ка секундочку.

Люсьен извинился? Он действительно извинился?

Настала моя очередь моргнуть.

Поэтому я спросила:

— Что?

Его лицо приблизилось, голос стал тише, он повторил:

— Сожалею.

Я почувствовала, как мое сердце забилось быстрее, и Люсьен тоже почувствовал или услышал, как мое сердце забилось быстрее, потому что его пальцы напряглись на моей шее.

— О чем ты сожалеешь? — прошептала я, обнаружив, что мне трудно дышать, потому что хотела услышать его ответ.

— Прости, что вчера я оставил тебя здесь, лишенной фактически всего. Я так разозлился, что, черт возьми, даже не подумал.

Я не знала, что ожидала услышать или хотела услышать, но что бы это ни было, явно не это.

И все же я сказала:

— Все в порядке.

Его голова наклонилась, и он на мгновение прикоснулся губами к моим, прежде чем снова поднять ее.

— Мы купим тебе книги, — тихо произнес он.

Я кивнула.

— И я прослежу, чтобы завтра установили высокоскоростной интернет.

Я снова кивнула.

— И, если ты пообещаешь, что не попытаешься сбежать в Панаму, я дам тебе ключи от «Кайена».

Боже, похоже второй экзамен я тоже прошла.

— Обещаю, что не сбегу в Панаму, — прошептала я.

Задумчивая напряженность исчезла из его глаз, он сказал:

— Хорошо.

— Я все равно не смогу, у меня нет бумажника, — добавила я. Его глаза снова стали задумчивыми и напряженными. — И, — быстро продолжила я, — карты Панамы. — Он уставился на меня, а я продолжила: — А что, действительно, можно доехать до Панамы?

Он изучал меня мгновение, потом его лицо смягчилось, а губы дрогнули.

Да. Кризис миновал.

Слава Богу.

— Я бы предпочел, чтобы ты не узнала можно или нет, — ответил он.

— Не думаю, что хочу туда, — поделилась я. — Панама не входит в число моих предпочтений в бегах от вампиров.

Губы снова дернулись, его рука переместилась с моего горла на щеку, затем его пальцы скользнули в волосы.

Он сильнее оперся головой на руку, согнутую в локте, спросив:

— Что?

— О чем ты?

— Ты хочешь сбежать от вампиров.

Мои глаза переместились на его обнаженное плечо (кстати, это была ошибка, у него было красивое сильное плечо, мне пришлось с трудом отвести взгляд от него).

— Не думаю, что это хорошая идея — говорить тебе о своем побеге.

Его тело дернулось, голова запрокинулась назад, и он разразился громким смехом. Полсекунды спустя его руки крепко обхватили меня, он снова обнял меня, уткнувшись лицом мне в шею.

— Наверное, нет, — промурлыкал он мне в шею, его голос все еще вибрировал от смеха.

Пришло время покончить с этим. Наконец-то я нашла то, что хотела бы положить в свой маленький несгораемый сейф «Почему мне может понравиться Люсьен», когда он вел себя именно так.

Например, когда я заставляла его смеяться, мне было от этого хорошо.

И, хотя я ненавидела признаваться в этом, но это неоспоримо, мне нравилось, когда он обнимал меня. Он обнимал меня хорошо, крепко и тепло, и с ним, таким большим, я чувствовала себя уютно, комфортно и безопасно.

— Думаю, я проголодалась, — сказала я ему на ухо, и его голова откинулась назад.

Его глаза все еще светились смехом, когда он смотрел на меня, и этот взгляд тоже попадет в мой маленький сейф.

Он коснулся моих губ, отстранился меньше чем на дюйм и прижался своим лбом к моему.

— Давай накормим тебя и отвезем в город, — пробормотал он.

О, черт.

Это тоже должно оказаться в моем сейфе. Все это — легкий поцелуй его губ, то, как он приложил свой лоб к моему и то, что он повезет меня в город.

Черт, похоже маленький сейф придется расширять, иначе там скоро будет чертовски тесно.

Он перекатился через меня, встал с кровати, натянул одеяло на мою нижнюю часть.

Наклонился, уперся кулаками в кровать по обе стороны от меня и сказал:

— Не торопись, дорогая. Эдвина скорее всего ушла. Я посмотрю, что можно придумать с завтраком.

Затем он исчез, просто взял и исчез из комнаты.

Я посмотрела на часы и заметила, что уже почти полдень. Потом посмотрела на потолок. Потом подумала, может Люсьен приготовит завтрак. Тогда подумала, что, поскольку он прожил сотни лет, может в течение одной из этих сотен он научился хорошо готовить. По крайней мере, делать тост (или что-то в этом роде).

Затем я вздохнула, потому что не могла не вздохнуть.

Если он и дальше будет так себя вести со мной, то в моем плане появится большой, уродливый, зияющий изъян.

Это будет нелегко. Очень, очень тяжело.

К счастью для меня, одна из моих плохих черт характера пригодилась бы как никогда. Я была безумно упрямой.

— Я смогу это сделать, — одними губами произнесла я в потолок, не желая, чтобы Люсьен слышал, и надеясь, что не обманываю саму себя.

Я встала у плиты и положила несколько больших ложек растительного комбижира в сковороду, комбижир растаял, как только попал на раскаленную сковороду. И пока я проделывала это, то продумывала множество своих ошибок, которые совершила за день, чтобы не совершать их вечером.

Я так и не узнала, умеет ли Люсьен готовить. Но обнаружила, что он может поджарить среднюю булочку с кунжутом, положив в нее нужное количество сливочного сыра, копченого лосося и каперсов.

Мы ели наши булочки и пили кофе молча. И это молчание не было похоже на дружеское молчание, было каким-то неудобным, по крайней мере, для меня. Я не знала, что сказать, потому что не могла быть обычной собой. И не знала, почему Люсьен молчал. А мне очень хотелось знать, почему.

Я попыталась считать его настроение, но потерпела неудачу.

Поняла я одно — он настроился на меня. И дело было не в том, что он меня пометил. Это было что-то совсем другое, что-то новое, что заставляло меня чувствовать себя не так, будто я была под действием наркотиков, скорее будто я пульсировала. Он пытался меня понять, понять мое настроение.

Я так и не поняла, удалось ли ему понять мое настроение, но догадалась, что нет, так как его тихая бдительность растянулась на весь день.

Я боялась, что он захочет принять со мной душ или, что еще хуже, ванну, но он разрешил мне принять душ одной.

Моя первая большая ошибка произошла, когда я сидела за туалетным столиком и сушила волосы феном.

Люсьен исчез, пока я принимала душ, но слышала, как лилась вода в душе, когда делала макияж. Пока я сушила волосы, Люсьен вошел в гардеробную в одном полотенце.

Моя ошибка заключалась в том, что мне следовало отвести глаза. Но я заметила его в одном полотенце в своем большом зеркале голливудской старлетки, и у меня потекли слюнки.

Затем он сдернул полотенце, я сидела прямо в гардеробной, где он сдернул полотенце, и при виде полностью обнаженного Люсьена, а там было на что посмотреть, у меня пересохло во рту.

Он был, надо сказать, совершенен с головы до пят. Совершенно идеальный. Сильные, тяжелые бедра. Мускулистая, хорошо сложенная задница. Округлые, четко очерченные икры. У него даже были красивые ноги!

В нем присутствовали и другие части, которые заставляли меня задуматься — может он не вампир, а скорее воплощение бога.

Я резко перевела взгляд на свое отражение, пока Люсьен одевался.

Он выбрал джинсы, ботинки, отличный ремень и сшитую на заказ рубашку в белую, нежно-голубую, темно-синюю, светло-серую и угольно-серую полоску. Он не стал ее застегивать до конца.

Джинсы и рубашка — повседневная одежда для любого мужчины.

Люсьен выглядел так, словно живьем сошел с обложки глянцевого журнала.

Исходя из того, что сказала Стефани во время моего Отбора, и того, как Люсьен вел себя на Пиру, я решила, что он хотел бы, чтобы я приложила усилия к своему виду, чтобы он смог показать меня другим, как бы хвастаясь.

Для меня это было несложно. Я была девушкой. И всякий раз прилагала усилия, даже если выбегала в магазин за яйцами.

Я остановила свой выбор на красивых джинсах с низкой талией, коричневых сандалиях на высоком каблуке с ультра-ремешками, таким же ремнем и великолепной блузке, почти прозрачной, белой с пуговицами, которые заканчивались декольте. С v-образным вырезом, с гофрированным воротником, и тонкими складками, идущими вдоль рукавов и вниз по позвоночнику от воротника до талии. Это была убийственная блузка.

Я сделала легкий макияж и уложила волосы гладкими прядями.

У меня не было никаких украшений, поэтому, закончив, я просто провела блеском для губ, засунув его в задний карман, так как у меня не было кошелька и телефона, поэтому брать сумочку было излишне. Затем я вышла из комнаты.

К тому времени, как я была готова, Люсьен исчез, и я отправилась на его поиски. Когда я нашла его, он подключал телефон к розетке на кухне.

Я не знала, что это означало для него, но понимала, что это означало для меня. Я чуть не бросилась к Люсьену, чтобы расцеловать.

Вместо этого крикнула:

— Готова.

Он поднял голову, посмотрел на меня, глаза стали ленивыми, и мой желудок приятно сжался.

Затем он спросил:

— Ты хоть представляешь, насколько прекрасна?

Мое тело качнулось до полной остановки.

Можно было с уверенностью сказать, что нет. Я не представляла.

Ну, то есть я понимала, что мне комплексовать не стоит. Ни одна мать не оттаскивала своих детей от меня, и я могла довольно легко назначить свидание.

Но, как он произнес эти слова и тот факт, что это сказал Люсьен — мужчина такой суровый, такой неотразимый, что я сравнивала его с живым богом не более двадцати минут назад; мужчина, который повидал немало женщин за свое время, выдав еще один комплимент, сильный комплимент, я определенно была не уверена, что смогу с ним справиться.

— Лия? — Его голос, произнесший мое имя, вывел из ступора, вызванного Сильным комплиментом Люсьена.

Я не знала, что ответить. А что тут скажешь?

Я решилась произнести — «Спасибо».

Он подошел ко мне с задумчивым взглядом. Остановился (в моем пространстве, кстати), обеими руками перекинул мои волосы с плеч, затем обхватил пальцами шею. Все это время его глаза были прикованы ко мне.

— Ты даже не догадываешься, не так ли? — тихо спросил он.

— Я считаю тот факт, что мне исполнилось сорок, и никто не просит меня присоединиться к цирку, хорошим знаком для себя, — заявила я ему, отчего он резко наклонил голову в сторону и расхохотался, грубо притянув меня к себе, обняв.

Я выдержала его объятия. Это было нелегко. Объятия Люсьена стоя были не так хороши, как его объятия лежа, но они были не за горами.

В конце концов, его объятия мне показались вечностью, очевидно, таковой не были, он наконец отстранился.

— Пошли купим тебе книги.

Он отвез нас на «Кайенне» в торговый центр города. Не какой-нибудь торговый центр, а эксклюзивный, окруженный множеством роскошных бутиков и шикарных ресторанов, кафе и баров. Все они располагались по бокам широких чистых тротуаров с фонарными столбами, на которых висели кашпо и на бордюрах стояли большие стильные горшки с разноцветными цветами.

Он припарковал машину, и мы отправились в огромный книжный магазин. Там он купил мне десять книг.

Я думала, что мы сразу же вернемся на парковку, но он повел меня по улицам бутиков, казалось, был совершенно не против прогуляться по тротуару в солнечный день, держась за руки.

Я увидела особенно великолепный наряд в витрине одного магазина, мое сердце скорее всего подпрыгнуло в груди, потому что он повернул в мою сторону голову, и завел меня внутрь бутика. Затем он сразу же подошел к продавщице, сказал, что мы интересуемся нарядом в витрине, сообщив ей мой размер.

Я уставилась на него и была почти уверена, что у меня отвисла челюсть, когда ассистентка меня спросила:

— Не хотите ли примерить?

Я посмотрела на нее и уже собиралась ответить, но Люсьен сказал:

— Нет. Мы покупаем его.

Я в ужасе пялилась на ассистентку, потому что не видела цены платья, но она ее озвучила, как только стала пробивать на кассе эту вещь, и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не сойти с ума.

Я послушно стояла рядом с Люсьеном, пока он расплачивался, продавщица смотрела на него, так же, как я, когда он сдернул с себя полотенце, и соответственно на меня, потому что я, по ее мнению, была самой счастливой женщиной во вселенной.

Когда мы вышли, Люсьен понес оба пакета, я поняла, что мне необходимо что-то сказать, и сказала:

— В этом не было необходимости.

Его рука сжала мою, но он не посмотрел на меня.

— Поправлю тебя, необходимость была, — ответил он.

Ну, что тут скажешь?

Ничего. Поэтому я промолчала.

И постаралась умерить свое сердце, не заглядывать больше в витрины, чтобы Люсьен снова не потратил сотни и сотни (и сотни) долларов за один-единственный наряд.

Но это не принесло своих результатов. Еще дважды. Еще дважды Люсьен покупал мне вещи, потому что хотел, чтобы они у меня были. Изящные старинные серебряные, коралловые сережки-канделябры в стиле навахо и две пары невероятно дорогих, но, несомненно, великолепных туфель на высоком каблуке.

Я примеряла туфли. Обе пары, Люсьен в этот момент, откинулся на спинку кресла, как будто владел этим заведением, уставившись на мои ноги, спросил:

— Подошли? — Прежде чем я сказала хоть слово, он посмотрел мне в лицо (которое, вероятно, светилось восторгом, что я могу сказать, туфли были отличные), затем заявил ассистентке: — Мы возьмем их.

Я боролась в высшей степени со странным фактом, оказалось, что Могущественный Вампир Люсьен, который определенно был мужчиной своего вида, не возражал против покупок, когда мне что-то нравилось.

На улице и в магазинах происходило то же самое, что и на Пиру. Люди смотрели на него, некоторые пялились открыто.

Они не знали, кто он такой. Они видели только высокого, энергичного, невероятно красивого мужчину, который был явно богат и обладал грубой мужской, но сдержанной силой.

Они понятия не имели, что он может двигаться быстрее молнии и таскать меня и мою толстую задницу так, словно я весила, как карандаш. Они понятия не имели, что по какой-то причине он был вампиром, расой сверх людей, которые жили вечно.

И все эти люди никогда не узнают.

Могущественный вампир Люсьен шел по солнечной улице, но он был вынужден жить тайной жизнью, скрывая, кем являлся на самом деле.

Воспоминания обрушились на меня, как кувалды. Мое ужасное поведение на Отборе. Мой ответ на первый урок, рассказывающий, как кормились вампиры, я вела себя там отвратительно. И когда разговаривала со Стефани, предполагая, что люди, которые ходили на Пиры, являлись жертвами. Вчера я сказала Люсьену, что он мне противен.

И тогда я совершила свою вторую ошибку.

Я остановилась на тротуаре, словно врезалась в кирпичную стену. Люсьен сделал еще шаг, потом повернул голову, потянув меня за руку, почувствовав мое сопротивление. Его глаза скользнули по нашим сплетенным пальцам, затем по моему лицу. Не знаю, что он увидел, но повернулся ко мне и сделал быстрый шаг.

— Лия, дорогая, в чем дело?

Моя голова откинулась назад, чтобы посмотреть на него, и по какой-то причине мне снова захотелось плакать.

Прежде чем я успела получше рассмотреть эту мысль, выпалила:

— Ты не можешь быть сам собой.

Он подошел ближе.

— Что?

Я подняла руку и обвела кругом.

— Здесь, на людях. Ты не можешь быть сам собой.

— Я не понимаю.

— Ты, — повторила я, указывая на него. — Ты можешь двигаться, как ракета, скорее всего сможешь поднять ту машину и перебросить ее через улицу. — Я указала на блестящую Ауди, припаркованную рядом с нами, Люсьен посмотрел на машину, затем перевел взгляд на меня. — Ты же можешь, не так ли?

— Бросить машину через улицу? — спросил он так, будто решил, что я сошла с ума.

— Да, — ответила я.

— Я никогда не пробовал, — ответил он, его брови сошлись вместе, и он подошел еще ближе. — В чем дело? — спросил он.

Я снова неопределенно махнула рукой.

— Все смотрят на тебя. Они смотрят и видят тебя, но понятия не имеют, кто ты такой.

Его челюсть сжалась, но я была слишком взвинчена, чтобы заметить это.

Поэтому сказала:

— Я была сукой, высказала тебе несколько непростительных вещей, за это прошу прощения. Этого больше не повторится.

Его брови нахмурились и поднялись. Я удивила его.

Затем его взгляд стал настороженным.

— К чему ты завела этот разговор?

Я не ответила. Вместо этого задала свой собственный вопрос:

— Если бы ты попытался, мог бы бросить ту машину через улицу?

— Лия…

— Пожалуйста, ответь мне, — тихо попросила я.

Он вздохнул, прежде чем сказать:

— Без сомнения.

Ух ты. Я догадалась.

Святое дерьмо.

Он даже произнес это так, будто ему не потребуется слишком много усилий.

Внезапно мне захотелось узнать, насколько он силен. Я хотела узнать, сколько ему лет. Я хотела узнать, как он мог перемещаться или ходить, как нормальный человек, не крошить своей силой часы на руке и не превращать мои кости в пыль, когда обнимал меня.

Именно в этот момент я всерьез посетовала, что меня выгнали из «Изучения вампиров».

— Не могла бы ты мне рассказать, в чем дело? — спросил он, выводя меня из состояния изумления.

Не могла. Но я же сама затеяла этот разговор, поэтому у меня не было другого выбора, кроме как покончить с этим.

— Мне кажется, — я заколебалась, не зная, с чего начать, но потом нашлась и продолжила, — неправильно, что ты не можешь быть собой. Вокруг не так много людей, с которыми ты можешь быть самим собой, я вероятно одна из них. Эта мысль только что пришла мне в голову, и я ранее наговорила столько гадостей о тебе и твоем народе. Ты заслужил извинения, поэтому я извинилась.

Я попыталась свое извинение за нечто более простое. Я была неправа и признавала это.

Но прозвучало оно не как простое извинение.

На самом деле, глядя ему в лицо на выражение, которое изменилось, и это выражение я как-то видела мельком раньше, когда он прижал меня к стене на Пиру и поцеловал с дикой одержимостью, он воспринял мои слова как нечто гораздо, гораздо большее.

Я отступила на шаг назад.

Рука Люсьена дернулась. Для него это было обычное движение, едва заметное, но я рванула вперед, врезавшись в его твердое тело. Он отпустил мою руку, выронил пакеты из другой руки, крепко сжав меня обеими руками. И поцеловал с дикой одержимостью, которая была крайне неуместна в воскресный день на улице, заполненной бутиками.

Но его поцелуй скрутил мои пальцы на ногах, послал огонь прямо между ног и заставил меня раствориться в этом поцелуе.

— Эй, снимите комнату, — произнес кто-то, мне показалось очень-очень далеко.

— Рэнди, замолчи! — еще одна реплика казалось очень-очень далекой, шикнула на первого. — У них, наверное, медовый месяц или типа того.

Рот Люсьена оторвался от меня, и я обнаружила, что стою на цыпочках. Одной рукой я обвила его за шею, другой сжимала его волосы, прижавшись от груди до колен к его телу.

Мой затуманенный разум пришел в себя, я попыталась отключить свои системы, свою реакцию на этот поцелуй, и как мне нравилось гораздо больше, чем сильно, когда он целовал меня.

Особенно когда он поцеловал меня вот так.

Рука покинула его волосы и потянулась к его плечу, но он прижал меня еще ближе, его глаза были прикрыты, хотя и изучали выражение моего лица.

Потом он сказал нечто, что меня напугало.

— Я хочу верить, что это ты, — его голос был низким, мягким, тихим, — но это не ты.

Он был неправ и был прав одновременно.

Это была не я. Это была новая, улучшенная я.

Или, по крайней мере, сейчас была новая, улучшенная, совершенная наложница, прежде чем я смогу вернуться к старой, ущербной, настоящей себе, когда он отпустит меня.

— Ты думаешь, что я не могу извиниться? — спросила я, толкнув его в плечо.

Он не сдвинулся ни на дюйм.

Я перестала его толкать.

— Нет, — его голос все еще звучал тихо, — это была ты. Поцелуй был твоим. Все остальное — не твое.

— Что еще за остальное?

Он сменил тему.

— Мы должны поговорить о прошлой ночи.

Я почувствовала, как мое тело начало напрягаться, но смогла побороть возрастающее напряжении, оставшись расслабленной.

— Если хочешь.

Его губы сжались, взгляд стал острым.

— Не ты, черт побери, — заявил он, теперь уже сердито, я затаила дыхание, ожидая, что будет дальше.

Я не могла драться с ним. Новая, улучшенная Лия ни за что не стала бы этого делать, уж точно не на улице бутиков.

Нет, никогда. И не могла бы устраивать ссору.

Я старалась быть Идеальной кузиной Мирну, он отпустил меня, схватил за руку, поднял пакеты, сменил направление и направился обратно к парковке.

Мы шли молча.

Я решила проверить его настроение.

— Ты не возражаешь, если мы возьмем латте в дорогу?

Он остановился и посмотрел на меня.

— Что бы ты сказала, если бы я возражал?

Старая Лия сказала бы, что это займет всего десять минут, или она бы посмотрела на него своим отличным взглядом, а потом дулась бы всю дорогу домой.

Новая Лия не знала, что ответить.

Пока я пыталась придумать ответ, он закрыл глаза, будто терпение его покидало. Потом сам сдался, повел нас в ближайшую кофейню (их было миллиард), купил мне латте, себе двойной эспрессо с таким количеством сахара, что хватило бы на слона, и мы поехали домой.

Моя третья ошибка не была ошибкой как таковой. Это было просто оказаться в неподходящем месте в неподходящее время.

Я была в гардеробной, ставила свои фантастические новые туфли на наклонные полки, которые демонстрировали обувь в лучшем свете, когда появился Люсьен, направившись прямиком к моей сумочке, которая лежала на туалетном столике. Я повернулась, увидела, как он бросил мой мобильный телефон и бумажник в сумочку, а рядом положил мой паспорт.

Всю дорогу домой он казался напряженным. Я не могла понять его настроение и не знала, что мне делать.

Может это очередной экзамен?

Телефон в доме — это одно, но он повесил ключи от «Кайена» на держатель для ключей у черного хода. Теперь он полностью возвращал мне свободу.

Очевидно, я не могла сразу выбежать из дома, он бы меня поймал. Я также вообще не могла сбежать, потому что, опять же, он бы меня поймал.

Все еще.

Он повернулся, чтобы уйти, поймал мой пристальный взгляд и остановился.

— Италия, — произнес он.

Я моргнула.

— Что?

— Италия. Это твое предпочтительное место в бегах от вампиров.

Я почувствовала, как мои губы приоткрылись, а глаза расширились.

По какой-то причине выражение моего лица сделало его настороженное лицо мягче, и он вошел в мое пространство.

Я приподняла голову, глядя на него, и прошептала:

— Как ты узнал?

— Фиона, — ответил он без колебаний.

— Фиона? — Спросила я.

— Фиона Хокинс.

Фиона Хокинс? Тетя Фиона Хокинс? Откуда он знал тетю Фиону?

И с чего бы ей рассказывать ему, что я всегда хотела посетить Италию?

Это было просто странно!

— Тетя Фиона сказала тебе, что я всегда хотела поехать в Италию?

— Фиона рассказала мне очень много разного. Фиона Хокинс была моей наложницей пятьдесят один год назад.

Эта информация потрясла меня с такой силой, просто физически. Непроизвольно я сделала шаг назад, но его рука обвилась вокруг моей талии и притянула к себе, так что мой живот и бедра были прижаты к нему.

— Тетя Фиона обслуживала тебя? — Я вздохнула.

Я имею в виду, я знала, что она была наложницей. Она не была Бьюкенен, но наложницы дружили между собой (большую часть времени). Я знала ее целую вечность.

— Я каждый год устраиваю вечеринки по случаю дня рождения для всех своих наложниц, — ответил он.

Я почувствовала, как у меня снова отвисла челюсть, когда мне кое-что пришло в голову.

Я ходила на вечеринки по случаю дня рождения тети Фионы.

Каждый год.

— Боже мой.

Люсьен проигнорировал мое «Боже мой» и продолжил:

— Я стараюсь присутствовать. Иногда не могу задерживаться надолго. Иногда не посещаю вечеринку, но навещаю их до или после. Двадцать лет назад я присутствовал. Она подавала жареную курицу.

Я почувствовала, как пульсация от его слов пронеслась по моему телу, и это тоже было физическое ощущение. Все мое тело содрогнулось, да так сильно, что мне пришлось ухватиться за рукава его рубашки на бицепсах, чтобы удержаться на ногах.

— И, — продолжил Люсьен, — должен сказать, что ты приготовила жареную курицу для ее гостей. Она сказала мне перед тем, как я ушел, что это лучшее, что я мог попробовать… за свою вечность. — Я продолжала смотреть на него, его лицо приблизилось, черные глаза потеплели, и он пробормотал: — Она оказалась права.

Мой рот открылся, а затем закрылся. Я не знала, что сказать. Но поняла, что он только что сделал мне еще один потрясающий комплимент.

Он продолжал.

— После этого я ходил к ней на вечеринки каждый год. И каждый год ты готовила свою жареную курицу.

— Это ее любимое блюдо, — прошептала я.

— Я знаю, — ответил он.

Я положила руки ему на грудь и прокомментировала:

— Я тебя там не видела.

— Я не хотел, чтобы меня видели.

— Ты можешь так сделать?

— Когда ты можешь контролировать умы людей, ты можешь делать все что угодно. Даже исчезнуть для всех.

Я почувствовала, как мое тело напряглось.

— Ты контролировал мой разум?

Он кивнул и сказал:

— Я пометил тебя.

О Боже.

Это было правдой!

Я почувствовала. Это странное наркотическое чувство, не такое сильное, как сегодня утром, но я его почувствовала. Я всегда думала, что это из-за удушающей жары на кухне тети Фионы. У нее была плохая вентиляция, и жареная курица на семьдесят пять гостей достаточно нагрела кухню, поверьте мне.

— Зачем? Там не было же никаких вампиров.

— Были.

Ух ты. Я этого не знала. Оказывается, я бывала в присутствии вампиров раньше.

— Правда? — Спросила я.

Он кивнул.

— Тетя Фиона рассказала тебе обо мне?

— Столько, сколько знала. Ей нравилось говорить о тебе. Она очень любит тебя, думает, что у тебя есть сила воли и дух. Она также присматривала за тобой для меня.

Святое дерьмо!

Что, черт возьми, это значит?

— Присматривала за мной? — подсказала я.

Он снова кивнул.

— Что это значит?

— Она рассказывала мне, чем ты занимаешься, — его лицо потемнело, — и с кем ты была, когда занималась этим.

Он не выглядел счастливым.

Я поняла, что выглядел совсем несчастливым.

— Ты хочешь сказать, что тетя Фиона доносила на меня? — Мой голос зазвучал выше.

— Да. — Он казался невозмутимым.

Это было нереально!

— Получается, она шпионила за мной.

— Не совсем. Фиона слушала, наблюдала и рассказывала мне. Она также сообщала, где ты находилась. А я шпионил за тобой.

Мое тело снова дернулось.

— Что?

— Это был не совсем шпионаж в обычном понимании, — небрежно продолжил он, — скорее наблюдение. Приятное наблюдение. Ты способна практически на все, и у тебя очень выразительное лицо, все эмоции тут же отражаются на лице, зверушка.

Я не могла переварить эту информацию. Могущественный вампир Люсьен следил за мной!

— Зачем… — пробормотала я. — Зачем ты это делал?

— Меня это забавляло. Ты забавляла меня. — Он изучал мое лицо и пробормотал: — Большую часть времени ты все еще меня забавляешь.

— Ты преследовал меня! — Это не был крик. Кузина Мирна никогда не стала бы кричать. Но это было чертовски близко к крику.

— Нельзя же преследовать то, что принадлежит тебе, — ответил он.

Я посмотрела на его рубашку.

— Подозреваю, что так говорят все маньяки.

Он запрокинул голову и закатился смехом.

Мне не хотелось вдаваться в подробности, почему мне вдруг может понравиться слежка Люсьена. Но его слежка попала прямо в хранилище «Почему я ненавижу Люсьена», и встала на почетном месте.

— Ты меня пугаешь, — сообщила я ему, отталкивая его грудь, чтобы сбежать.

Его другая рука присоединилась к первой, обняла меня, он притянул ближе, а его лицо опустилось ниже.

— В ту минуту, когда я увидел тебя двадцать лет назад, я понял, что ты будешь моей.

Да, это совершенно выводило меня из себя.

— Люсьен…

Он прервал меня.

— Лия, я двадцать лет ждал, чтобы ты в эту минуту оказалась прямо здесь. — Он подчеркнул последние два слова крепким пожатием руки.

Не пугай меня. Я не знала, что такое истерика, но похоже у меня скоро действительно начнется истерика.

— Я не знаю, что мне ответить на твои слова, — честно призналась я.

— Тебе и не нужно отвечать. Я знаю, — ответил он.

Мне показалось, что это не может быть ничем хорошим.

— Не хочешь, эм… поделиться со мной?

Он отрицательно покачал головой, затем наклонился, коснувшись своими губами моих.

Отодвинувшись всего на дюйм, он загадочно произнес:

— Ты узнаешь, когда придет время. — Затем его руки сжались крепче, и я оказалась прижатой к нему от груди до колен. Его голос стал грубым, глаза напряженными, когда он спросил: — Ты хочешь поужинать или нам стоит поискать какое-нибудь другое занятие на некоторое время?

Я не думала, что для меня будет полезно найти какое-то другое занятие с Люсьеном на некоторое время.

Жареная курица тоже была мне уже не по вкусу, но я решила, что она гораздо полезнее для моего будущего, чем то, что мог предложить мне Люсьен на некоторое время.

— Я хочу поужинать.

Он ухмыльнулся.

— Я почему-то знал, что ты так и ответишь.

Я решила, что лучше всего промолчать. Поэтому так и сделала.

Он наклонился и поцеловал пульс на моей шее, затем повернулся ко мне, его рука скользнула по моим плечам, и он повел меня на кухню. После того как он доставил меня на кухню, сам исчез.

И сорок пять минут спустя я опустила глаза и обнаружила, что взбиваю картофельное пюре.

Ужин был готов. Ужин, который мне придется разделить с Люсьеном.

Я посмотрела в другой конец комнаты.

Пока готовила, убрала всю грязную посуду и вытерла все поверхности, этому меня научила мама. Кухня была относительно чистой, курица в духовке была теплой, зеленая фасоль в воде, теплое домашнее печенье, завернутое в чистое кухонное полотенце. Я сервировала уголок для нашей трапезы.

Мирна определенно бы накрыла обеденный стол в столовой. Она бы положила дамасскую скатерть, идеально чистую, без единой складки, поставила бы серебряный канделябр и свежесрезанные цветы из сада, за которыми сама ухаживала, да и сад она сама привела в порядок.

Я подумала, если сделаю все как Мирна, то буду не я, и Люсьен это поймет, а если я по-домашнему сервирую маленький уголок на кухне, может это поднимет ему настроение.

Мне нужно было пережить этот ужин, прежде чем я проведу с ним остаток своих долгих лет, стараясь не портить ему настроение. Поэтому я устроила гораздо более непринужденный уголок на кухне.

Однако я оказалась в затруднительном положении. Он должен был сесть за стол и мне нужно было разложить еду.

Старая Лия просто позвала бы его, все громче и громче, крикнув, пока он не появился бы.

Новая Лия считала, что это неприлично.

Мирна обязательно бы отправилась на его поиски, скорее всего, сделала бы низкий реверанс, умоляя его доставить ей удовольствие и составить компанию.

Я рискнула, решив кое-что попробовать.

«Люсьен, если ты меня слышишь, ужин готов», подумала я, мысленно как бы обращаясь к нему, где бы он не находился.

И прислушалась, но не услышала никакого движения по дому, вздохнула, меня это раздражало, что он не услышал меня, когда я мысленно посылаю ему сигналы, а хотелось бы, чтобы услышал. Я накинула еще одно кухонное полотенце на картошку, решив отправиться на его поиски.

Обернулась и увидела входящего Люсьена, он смотрел на меня с совершенно пустым выражением лица, но его поза была странной.

Настороженной.

Я тоже насторожилась.

Он вторгся в мое пространство (снова) и посмотрел на меня сверху вниз, его лицо все еще было пустым.

— Как ты это сделала? — спросил он.

— Что сделала? — спросила я в ответ.

— Мысленно попросила меня, — сказал он мне.

Ура! У меня получилось.

— Ну, мне не хотелось кричать, ты же можешь слышать меня, когда я мысленно разговариваю с тобой, поэтому я решила попробовать и…

Он прервал меня.

— Я не могу слышать тебя постоянно, только когда обращаюсь к тебе.

Вот это новость.

— Правда?

Он подождал мгновение, прежде чем заявить:

— Никто такого никогда не делал.

Я почувствовала, как мои глаза округлились, повторив:

— Правда?

Выражение его лица стало задумчивым. Я подозревала, что и мое тоже. Я хотела узнать, что, черт возьми, происходит.

Затем выражение его лица снова стало настороженным, как будто он что-то скрывал от меня, что мне показалось странным.

В конце концов, он тихо сказал:

— Правда.

Он изучал мое лицо, его глаза смотрели пристально, я снова почувствовала это пульсирующее чувство, будто он пытался проникнуть в мое настроение, вторгнуться в мои мысли.

Я всем сердцем желала бы проделывать с ним то же самое.

Я хотела спросить, как он это делает и что он делает, но решила, что Мирна позволила бы ему делать все, что он хотел, не задавая глупых вопросов, даже если он вторгался бы в ее голову. Поэтому я просто смотрела на него.

Наконец он объявил:

— Давай поедим.

Я положила картофель в сервировочную миску и отнесла всю еду на стол, пока Люсьен открывал вино, наполняя бокалы. И пока мы накрывали на стол, у меня было странное предчувствие по поводу того, что я влезла в его мысли.

Я добавила эту вещь в свой очень длинный мысленный список «Спросить завтра маму».

Мы сели за стол, я намазывала маслом свое слоеное, еще теплое печенье (можно было бы поспорить, что мое печенье было лучше, чем моя жареная курица, или, по крайней мере, мама и Лана спорили об этом, и они делали это все время), Люсьен снова заговорил.

— Нам нужно поговорить о прошлой ночи.

У меня потекли слюнки от желания съесть печенье. Когда он произнес эти слова, слюнки тут же иссякли, и аппетит резко упал.

Несмотря на это, я откусила печенье, прожевала, печенье напоминало мне пыль, посмотрела на него, надеясь, с почтительным любопытством.

Он поймал мой взгляд, и его губы сжались.

— И вчера, — продолжил он.

Я решила прервать разговор, поспешно объявив:

— Я была неправа насчет вчерашнего.

Его глаза встретились с моими.

— Да, ты была неправа.

Мой разум закипел.

Но губы мягко напомнили ему:

— Я же уже извинилась.

— Ты извинилась за другое, но не за все.

Я сжала губы.

Люсьен продолжал говорить.

— Мы с Катриной были друзьями пятьдесят лет, Лия, но знаком я с ней семьдесят пять лет. На этой неделе я подал заявление о разделение с ней. Ты знаешь, что значит это заявление?

Я кивнула.

Он посмотрел, как я кивнула, продолжил:

— Наше предстоящее разделение не имеет никакого отношения к тебе и все, что связано с тобой.

Я вообще не хотела говорить об этом. Но, как обычно, у меня не было выбора. Люсьен продолжал говорить:

— Я знал, что с Риной что-то не так, а ты олицетворяешь все, что в ней не так. Пребывание с тобой побудило меня, наконец, принять это решение.

Его слова не проникли внутрь.

Это было неправдой, один раз хотя бы. Он назвал ее Риной.

Я слышала, как он сказал накануне, но теперь я почувствовала, как он произнес ее имя.

Мой желудок скрутило.

— Она любит тебя, — прошептала я, не обращая внимания на боль в животе.

— Она не знает, что такое любовь, — коротко ответил он. — У вампиров нет таких же ожиданий, когда они спариваются, Лия. Вечность — это очень долгое время. Нет ничего неслыханного в том, чтобы расходиться иногда на года, даже десятилетия. И верность определенно не является обязательным требованием для спаривания вампиров.

У меня было ощущение, что он что-то пытается мне объяснить о своих отношениях с Риной, но у меня также было ощущение, что он что-то хочет объяснить конкретно мне, типа, чтобы я не питала иллюзий на его счет, но я и не питала.

У меня пересохло во рту.

Поскольку в моем контракте говорилось, что он может свободно пользоваться моей кровью и моим телом, я не ожидала, что он будет верен своей паре, а тем более уж мне.

Так же очевидно, поскольку у него была пара, развод, другими словами, или нет, мне не стоит ожидать, что он будет верен мне. Ни моей крови, ни моему телу.

И тогда что-то ударило по мне. Что-то настолько всепоглощающее, что желудок скрутило, более острой болью, пронзившей меня насквозь.

У меня было достаточно опыта общения с неподходящими мужчинами, чтобы точно понять, о чем он говорил. И оргазм, который он наконец-то мне предоставил прошлой ночью и этим утром, был связан не с тем, что он хотел мне что-то дать.

Это был акт раскаяния Люсьена.

Несмотря на их правило неверности вампиров, он все равно чувствовал себя виноватым.

Я молча положила печенье на тарелку.

Затем прошептала:

— У тебя был секс прошлой ночью.

Мои слова прозвучали как обвинение, мне захотелось пнуть себя под зад. Мирна никогда бы не стала выдвигать обвинения, никогда за миллион лет. И у меня не было никакого права выдвигать обвинения вампиру. Вообще никакого.

Но я уже не могла забрать свои слова обратно.

Его лицо стало жестким.

— Лия…

Я взмахнула рукой, пытаясь исправить ущерб от своих слов, но нож в моем животе прорезал болезненную линию прямо до пищевода.

— Это не мое дело. — Беззаботно выдавила я, но мне показалось, что я потерпела неудачу.

— Лия… — начал он снова, но я начала разрезать свою жареную куриную грудку, заговорив.

— Ты просто будь собой, делай то, что хочешь, живи своей жизнью, как сделал бы любой вампир. А я буду собой и буду выполнять свою работу, без проблем для тебя и без всяких ожиданий от тебя. Обещаю.

Я смотрела в свою тарелку, удивившись, даже самой себе, что вышла из игры и призналась ему в своем плане.

Это было ошибкой. Мне следовало не смотреть в свою тарелку, а смотреть на него.

— Свою работу? — спросил он шелковым голосом, которого я никогда раньше не слышала. Голосом, который был более чем пугающим. Страшным, отчего мои глаза метнулись к его лицу.

Похоже, я совершила ошибку. Ужасную.

Он разозлился. С запозданием я почувствовала, как его ярость заполнила комнату, и мне стало трудно дышать.

Я оказалась в замешательстве. Быть наложницей — это же и была моя работа.

Не так ли?

Пытаясь успокоить его гнев, я решила объясниться:

— Я поняла все вчера, Люсьен, — сказала я ему, поскольку меня это немного смущало, перевела глаза поверх его плеча, прежде чем вернуться к своей тарелке. Я положила кусочек курицы в рот и снова посмотрела на него.

Все это время он молчал, не ел, положив локоть на стол, держа в руке бокал с вином, его глаза прожигали меня.

Я продолжила проглотив.

— Я была идиоткой. — Мне казалось, что ему понравится моя реакция, но выражение его лица не изменилось. — Ты был очень добр ко мне, великодушен. — Я взмахнула вилкой в сторону кухни в слабой попытке высказать свою точку зрения. — Я не могу представить, что все вампиры такие, и даже если это так, это не плохая жизнь. Я… я… — Я запнулась, теряя суть, потому что выражение его лица все еще не изменилось, но я нашла в себе смелость закончить. — Я была неправа. Итак, вчера, когда у меня было столько времени на размышления, я решила, что буду выполнять свою работу, обслуживать тебя, пока не закончится Соглашение. Больше никаких ссор. Больше никаких истерик. Я обещаю.

Наконец он нарушил молчание, произнес:

— Обслуживать меня.

Я кивнула.

— Обслуживать меня, — повторил он.

Я снова кивнула, на этот раз более нерешительно.

— Не могла бы ты объяснить мне подробно, в чем, по-твоему, заключается твоя работа, Лия?

На самом деле он знал в чем.

Не так ли?

— Ты в курсе, — сказала я ему.

— Объясни мне, — повторил он.

Я в замешательстве склонила голову набок.

— Но… Я не понимаю. Ты же знаешь.

Он наклонился вперед на долю дюйма, его голос стал опасно низким, рявкнув:

— Объясни.

— Я… ты, я… — Я запнулась, затем исправилась, — должна быть для тебя доступна, чтобы ты смог кормиться и…… эм, делать другие вещи, когда захочешь. — Его губы сжались, и я продолжила: — И, знаешь, показывать тебе меня, посещать с тобой разные места и…

— Хватит, — потребовал он, и я закрыла рот.

Что-то было не так.

Я не думала, что скажу ему все это, но решила, что сейчас самое подходящее время. Карты на стол. Он выиграл, как всегда.

Мне казалось, что он должен был быть счастлив. Он же победил.

Почему он не казался мне счастливым?

Почему он выглядел таким… чертовски… разъяренным?

— Люсьен… — начала я, но он перебил меня.

— Значит, ты решила, что будешь моей шлюхой, — заявил он, и я поморщилась.

Я бы так не сказала. Хотя отчасти так оно и было, но даже я сама себе отказывалась в этом признаваться.

— Я бы так не сказала, — тихо повторила я вслух.

— А как бы ты сказала? Ты думаешь, что ты находишься здесь, чтобы обслуживать меня. Ты думаешь, что твоя работа — позволять мне питаться от тебя и трахать, когда я хочу. Это твоя работа. — Он выплюнул последние слова, словно они были отвратительными на вкус, и он не мог их даже произносить. — Итак, как бы ты сказала, моя зверушка?

— Я — твоя наложница, — напомнила я ему, думая, что этим все сказано.

Я думала так, потому что так оно и было!

Он мгновение смотрел на меня, я смотрела на него. В основном я наблюдала за его глазами, и мне не нравилось то, что я там увидела.

Затем его рука дернулась, превратившись в размытое пятно, и почти мгновенно его бокал с вином разбился о стену. Сила броска была настолько велика, что стакан превратился в песок, жидкость в нем расплескалась, оставив высокий широкий след на стене.

Я уставилась через плечо на стену. Затем посмотрела на него, открыв рот.

— Ты все, — прорычал он, затем продолжил рыком, — предусмотрела?

Я почувствовала, как мое тело начало дрожать от свирепости его взгляда.

— Люсьен… — прошептала я, неуверенная, что хотела сказать, но, что бы я не собиралась сказать, у меня не было такой возможности.

— Я хочу, — произнес он, рычание исчезло, его голос снова стал шелковым, — показать тебе, что значит быть моей шлюхой.

У меня было такое чувство, что это будет нехорошо.

Мое сердце забилось так быстро, что я почувствовала пульс на шее.

— Да, зверушка, — его голос все еще был шелково-мягким, — тебе это не понравится. — У меня перехватило дыхание.

Он встал, подошел ближе и посмотрел на меня сверху вниз. Я запрокинула голову и посмотрела на него снизу вверх.

— Для протокола, Лия, — тихо произнес он, — я не трахал Китти прошлой ночью. — Он наклонился, и его голос упал до шепота. — Она хотела этого, умоляла меня об этом. Она умоляла прикоснуться ко мне, умоляла дать ей шанс взять меня в рот, умоляла, чтобы я трахнул ее. — Он наклонился ближе, его рука поднялась, пальцы обвились вокруг моей шеи, и я увидела, как он напрягся, будто сдерживал порыв, я затаила дыхание. — Признаю, у меня было искушение, но, в конце концов, она пахла не так, как ты, и на вкус не была такой, как ты, и она не была похожа на тебя, так что я едва мог заставить себя кормиться от нее, и это все, что я, бл*дь, сделал.

Не успела я опомниться, как он исчез. Свист.

Услышала, как открылась дверь гаража, «Порше» с ревом ожил, а затем дверь гаража снова опустилась.

Все это время я сидела на кухне, не зная, что делать и как реагировать на то, что он только что сделал мне еще один странный, но экстраординарный комплимент.

Что я действительно знала, так это то, что мне снова удалось все испортить. Хотя я думала, что поступаю правильно для себя, для своей семьи, даже для Люсьена.

Что я также знала, так это то, что мне очень, очень нужно было поговорить с мамой.

Пошатываясь, я встала, оставив жареную курицу, разбитый бокал и вино на стене, и пошла искать свой телефон.