До захода солнца

3 Кормление

Я стояла у окна и смотрела в ночь.

Небо было безоблачным, полная луна, ее яркий свет освещал темный, безупречно ухоженный сад внизу, передвигая скользящие тени, что было жутковато.

Я оторвалась от сада, поймав свое отражение в стекле.

Я выглядела как идиотка.

На мне была бледно-розовая ночная рубашка, простая, без кружев или каких-либо других украшательств. Она была до щиколоток, разрезанная с обеих сторон до самых бедер, с бретельками-спагетти, удерживающими лиф спереди и сзади под лопатками с глубоким открытым V-образным вырезом.

Какая-то странная женщина по имени Эдвина пришла сделать мне прическу и макияж. Она вела себя тихо, но настороженно, улыбалась и явно была взволнована, как будто я собиралась стать королевой мира.

Я молча позволила ей сделать как она считала нужным макияж и прическу. У меня было слишком много забот.

Хотя мне не следовало ей позволять все это проделывать со мной. Она переусердствовала с волосами, а также слишком много положила косметики.

Мне неминуемо должны были перегрызть горло зубы этот чертовый вампир, он собирался высосать мою кровь, а затем вернуться к своей паре.

К чему такая суета?

После Отбора я рассказала матери, что произошло в комнате Контрактов, и потребовала, чтобы она связалась с Доминионом Вампиров и обжаловала контракт.

Сначала она выглядела потрясенной. Потом позвонила тетушкам. Мои тети позвали мою сестру, но, на удивление, двоюродных сестер не позвали.

У них состоялась общая встреча, на которую меня не пригласили, и это меня разозлило.

Затем они связались с Доминионом, но не для того, чтобы обжаловать мой контракт, а, чтобы заполучить его копию.

Как и полагалось — мне и ему, копию мы получили. Эйвери доставил ее лично. За закрытыми дверями, без меня, они изучали мой контракт в течение нескольких часов.

Ладно, больше похоже на час, но мне показалось, что было много часов.

Моя сестра вышла первой, ее лицо было бледным, глаза потрясенными. Она, не проронив ни слова, ушла. Это было удивительно. Лана всегда была разговорчивой. Она могла заболтать кого угодно. Я даже не подозревала, что она умеет молчать.

Это было не хорошим знаком.

Следующей вышла моя тетя Кейт. По какой-то причине она тоже выглядела потрясенной, но решительной. Старшая из четырех матриархов Бьюкенен, поскольку сейчас за четыре десятилетия традиция перешла ко мне, она сказала свое последнее, веское слово. Мне просто не понравилось ее последнее слово.

— Ты будешь соблюдать этот контракт.

— Что? — крикнула я.

— Каждое слово в нем, — ответила она. Затем, не сказав больше ни слова, как будто она боялась того, что я могла сказать в ответ, клянусь, тетя Кейт ничего не боялась в своей жизни, быстро удалилась.

Так же поступили Миллисент и Надя.

Моя мать стояла передо мной, и я потребовала:

— Они это не серьезно.

— Если ты пойдешь против нас, ты будешь изгнана из нашей семьи, — тихо ответила моя мать, пытаясь, я знала, смягчить боль от ужасных слов. — Если ты пойдешь против Люсьена с этим подписанным контрактом, у него будут определенные права, Лия. Права, на которые ты не захочешь, чтобы он ссылался. Права, я чувствую себя относительно уверенной, что он это сделает.

— Что за права? — огрызнулась я, устав от секретов и не планируя идти на свои вампирские занятия до следующего дня. Два дня я должна была изучать все, что касается вампиров и всего, что касается наложниц, чего я не только не жаждала с нетерпением, но и в тот момент не собиралась делать.

— Ему разрешено выследить тебя, и когда он найдет тебя, что обязательно сделает, разрешено делать все, что он пожелает, — ответила мама.

— И «он пожелает» означает сосать мою кровь, именно это и позволяет мой контракт ему делать, среди прочего.

Она побледнела от моих слов, я не могла понять почему, но ее следующие слова заставили меня переключить внимание на другое.

— Кормиться, да, и не останавливаться.

— Что? — Спросила я.

— Он имеет полное право кормиться и не останавливаться. Как его добровольной наложнице, ему позволено кормиться от тебя. Как только он посвятит тебя, и ты привыкнешь к кормлению, он сможет делать это, когда пожелает, так часто, как пожелает. Но он должен останавливаться не только, чтобы тебя не убить, но и для того, чтобы совсем не ослабить тебя физически. Если ты бросишь вызов этому контракту, он выследит тебя и сможет питаться тобой, пока ты не умрешь.

Мне нечего было на это ответить, потому что это было просто ужасно.

Люсьен выследит меня и высосет всю кровь из моего тела, пока я не умру.

Он бы сделал это. Если бы я бросила ему вызов, этот ублюдок не только сделал бы это, он бы наслаждался каждой минутой этого действа.

— Такого никогда не было. Ни разу за пятьсот лет, — сообщила мне мама, подошла ближе и схватила меня за обе руки, страстно сжимая их. — Не становись первой Бьюкенен на этот путь. Прошу тебя, не надо, — умоляла она меня. — Наше имя безупречно. У нас самый высокий рейтинг в Отборе, самые длительные Соглашения. Позор, который ты сотворишь, будет означать, что ни один вампир не будет общаться с нами в течение многих десятилетий, может быть, никогда. Твою сестру освободят, и это ее опустошит. Рейф обожает ее. Он не потерял к ней вкуса. Она готова бросить вызов моим достижениям. Твои двоюродные братья тоже будут освобождены. Твои кузины, которые еще не участвовали в Отборе, его не увидят… а они хотят на него попасть, Лия… подумай о них.

— Я не могу поверить, что ты просишь меня об этом, — прошептала я.

Все это было ужасно. Все это.

Ее руки сжали мои.

— Ты не понимаешь. Иди на учебу, ты научишься. Иди к Люсьену. Он будет добр к тебе, Лия. После того как он посвятит тебя, я обещаю, ты все поймешь.

— Кто этот парень? — Спросила я.

— Он Люсьен, — ответила она, как будто этим все было сказано.

— Хотелось бы получить больше информации.

Она кивнула, ответив:

— И я дам тебе больше информации, после твоей учебы, после первого кормления, когда ты все поймешь. Тогда я расскажу тебе о Люсьене.

— Почему потом?

— Сначала ты должна понять. — Она снова сжала мои руки. — Я не сомневаюсь, что он заставит тебя понять. После этого, — она улыбнулась, — тебе, возможно, будет уже все равно.

Тогда я в этом сомневалась. Я сомневалась в этом и сейчас, стоя в этой прекрасной комнате, моей прекрасной комнате, в моем новом прекрасном доме, комнате (и доме), которую мне предоставил чертовый вампир Люсьен.

Я ненавидела его всем своим бьющимся сердцем.

При этой мысли дверь открылась. Я резко повернулась и увидела, как он закрыл за собой дверь.

Я не видела его целую неделю.

Он снова был одет в темный костюм с темной рубашкой, расстегнутой у горла. Его глаза не отрывались от меня, пока он шел через комнату к дивану, где снял пиджак и бросил его на диван.

Не сводя с меня глаз, он подошел к краю кровати, остановился, и сказал:

— Иди сюда, Лия.

И снова я заметила, что он даже не поздоровался.

Я не жаловалась, что он не поздоровался. Я тоже не поздоровалась с ним.

Я подошла к нему.

Не потому, что не могла контролировать свое тело. Это было слишком унизительно, выносить это снова.

А потому, что у меня не было выбора.

И это было отстойно.

Он был таким же огромным и подавляющим, каким я его запомнила. Тем более в моей маленькой комнате, со мной босиком.

Его глаза были более напряженными. Гораздо более интенсивными. Пугающе более интенсивными.

Я остановилась в футе от него и запрокинула голову, взглянув ему в лицо. Я не успела изучить его манеру поведения, но сейчас он выглядел странно — разочарованным.

Я поняла почему, когда он заговорил.

— Не собираешься упрямиться сегодня?

Я упрямилась каждую ночь. И каждый день, если уж на то пошло. Я просто не была дурочкой.

— Моя мать говорит, если я сбегу и нарушу контракт, ты можешь выследить меня и убить.

Его голова слегка склонилась набок.

Затем он несколько нерешительно ответил:

— Верно.

— Ну, даже несмотря на то, что в следующий раз, как бы долго я ни была бы с тобой, мне вроде как нравится жить, и я определенно не хочу, чтобы ты получал удовольствие, отнимая у меня жизнь, так что нет. Я не желаю сегодня упрямиться. — Я откинула голову назад, обнажая горло, напряглась всем телом и нелюбезно предложила: — Займись делом.

Я ждала, слегка запаниковав и определенно испугавшись, что меня разорвут на части.

Вместо этого услышала громкий смех, прежде чем оказалась у него на коленях.

Одну секунду я стояла в шаге от него, предлагая ему свое горло в качестве спасательного круга. В следующую секунду (или, может быть, полсекунды) он уже сидел. А я сидела у него на коленях, одной рукой он крепко обнимал меня спереди за бедра, другая крепко прижималась к моему позвоночнику между лопатками, его пальцы запутались в моих волосах. Мой торс был прижат к его удивительному теплу, руки прижаты к бокам.

Его лицо уткнулось мне в шею, он все еще смеялся.

Какое-то время он продолжал смеяться. Я неподвижно сидела у него на коленях.

Затем он повернул голову, его губы приблизились к моему уху, и он пробормотал:

— Я знал, что с тобой будет не скучно.

— Я не пытаюсь тебя веселить, — заявила я стене позади него с полной правдивостью.

Он нежно потянул меня за волосы, откинув мою голову назад, поднял свою, глядя мне в лицо.

— Я знаю. Вот почему ты такая смешная.

Я уставилась на него. Он ухмыльнулся.

Ему шла улыбка или должна сказать, очень шла улыбка, поэтому я вздохнула.

— Мы можем с этим покончить, пожалуйста?

Его глаза прошлись по моему лицу и волосам.

— Это все для меня?

— Что?

Его рука спереди, указала на мою голову. Рука, я могла бы добавить, была такой же привлекательной, как и он сам, с длинными заостренными пальцами и сильными венами, действительно, это было несправедливо.

— Что? — повторила я, все еще не понимая, о чем он говорит.

— Ты намного красивее выглядишь без всего этого барахла.

Я проигнорировала, что он назвал меня красивой. Он же не собирался быть властным уродом, на одной встрече заявляя, что он мой хозяин, а затем очаровывая, назвав красивой.

— Или ты пытаешься соблазнить меня? — спросил он.

— Ты имеешь в виду прическу и макияж?

— Да.

Это меня по-настоящему смутило, настолько, что я не сдержалась с ответом.

— Это сделала твоя леди.

— Моя леди?

— Эдвина. Она пришла раньше и проделала все это со мной. Я думала, это было частью сделки.

— Эдвина, — пробормотал он, улыбка тронула уголки его губ, — слишком много добрых намерений, но недостаточно здравого смысла.

— Прости?

Его глаза сфокусировались на моих.

— Лия, Эдвина — твоя экономка. Она не горничная моей леди. Делай что хочешь со своими волосами и лицом. — Он сделал паузу, затем произнес: — Я бы сказал, делай то, что я хочу с твоими волосами и лицом, больше ничего.

Я сразу решила, что Эдвина будет делать мне прическу и макияж каждый раз, когда он будет приходить.

Должно быть, он прочитал мои мысли, потому что расхохотался. И хохотал он, снова заключив меня в объятия, притянув к груди и уткнувшись лицом мне в шею, так что его смех, вызывал нежелательное (но приятное) покалывание на моей коже.

— Я так рада, что ты так хорошо проводишь время, — проворчала я в стену.

— Я тоже. Спасибо. — Его благодарность была выражена на коже моей шеи сухим остроумием, которое только заставило его усмехнуться.

— Так и проведем всю ночь? — Продолжала я.

Его губы переместились с моей шеи на ухо, он пробормотал:

— Не терпится.

Впервые в жизни я не была нетерпеливой. Не совсем. Было два миллиарда и еще пять вещей, которыми я предпочла бы заниматься. Однако, поскольку это был мой единственный выбор, я была (вроде) готова покончить с этим.

Его лицо оторвалось от моей шеи, он отстранился и посмотрел на меня.

— Вижу, твоя учеба не убедила тебя, к чему ты должна стремиться…

— …меня исключили, — объявила я.

Его брови сошлись вместе, прежде чем он воскликнул:

— Что?

— Меня исключили, — повторила я.

— Тебя выгнали, — повторил он за мной.

Я кивнула.

— Из «Изучения вампиров», — продолжил он.

Я снова кивнула.

Его брови сошлись еще больше, зловеще сдвинувшись вместе.

— Почему я об этом не знаю?

Я проигнорировала зловещее движение его бровей.

— Моя тетя Кейт и тетя Миллисент поговорили с учителем. Они взяли с него клятву хранить эту тайну, — я махнула рукой между нашими лицами, — репутация Бьюкенен и все такое. Они не хотят, чтобы имя было запятнано.

— Что ты сделала? — спросил он.

— Что?

— Чтобы тебя исключили, что ты сделала?

Я решила ответить.

Почему нет? Что может пойти не так?

— Знаешь, я чатилась со своими друзьями, как бы прощаясь с ними, потому что мне пришлось переехать сюда, а это не близко. Для них. Понятное дело, я не могла им сказать, что внезапно стала наложницей вампира, потому что они не знают о вашем существовании, подумали бы, что я окончательно сбрендила. Поэтому мне пришлось им сказать, что мне пришлось бросить работу и ухаживать за больной тетей, о которой они никогда не слышали. Они были в бешенстве.

Люсьен выглядел сердитым, хотя я чувствовала (шокирующе), что не на меня.

— Учитель мог просто забрать у тебя телефон.

— Он и забрал, — сообщила я ему. — Тогда я начала обмениваться записками с другими.

Его глаза встретились с моими, затем они моргнули… очень медленно

— Почему? — спросил он.

— Что почему?

— Почему ты стала обмениваться записками на уроке?

— Мне было скучно. — Он ничего не ответил, поэтому я решила объяснить: — Нам как раз рассказывали историю вампиров, это скучно. И она продолжалась вечно. Другим наложницам не понравилось, что я обмениваюсь записками. Они вели себя так, будто история вампиров была всех смыслом их жизни, поэтому донесли на меня.

Он вздохнул и заявил:

— Лия, тебе сорок лет.

— Да, и что?

— Не слишком ли по-детски — передавать записки по классу в твоем возрасте?

Я уже слышала это раньше.

Оставаться подростком было еще одной моей плохой чертой, по крайней мере, так думали другие. Ну, например, моя тетя Кейт. И моя тетя Миллисент. И моя тетя Надя (иногда, большую часть времени тетя Надя думала, что я вообще идиотка). И, конечно, же так думала пай-девочка, воплощенное совершенство, кузина Мирна.

Я почувствовала, как напряглась и мой нос сам по себе поднялся на полдюйма вверх, прежде чем заявила:

— Я повзрослею, когда мне будет девяносто три года, ни днем раньше. Я поклялась оставаться девушкой-подростком до тех пор и придерживаюсь этого правила. — Люсьен молчал, поэтому я закончила: — Мне осталось пятьдесят три года.

Он покачал головой и упал на бок на кровать, увлекая меня за собой, так что моя голова легла на подушки, но моя попка была прижата к его коленям, икры свисали с его бедер. Его большое тело находилось под прямым углом, ноги частично свисали с кровати, но он согнул колено так, чтобы его бедро глубоко уперлось мне в задницу, приподнявшись одной рукой на предплечье. Он возвышался надо мной, весь такой огромный, громоздкий вампир, положив другую руку мне на живот, его пальцы едва обхватили мое бедро.

— Это все еще не условия для исключения, — объявил он, в то время как я сосредоточилась на том, чтобы не задерживать дыхание в этой новой интимной позе.

Он вел себя так, будто мы каждый чертовый день лежали в постели, физически соприкасаясь, беспечно обсуждали погоду, и мои дурацкие выходки и смысл жизни!

Не то чтобы мы едва знали друг друга, чего на самом деле не было.

Не то чтобы он не был властным вампиром, который превратил мою жизнь в ад своими играми разума.

Не то чтобы он был существом, которое я ненавидела всем сердцем.

Не то чтобы он находился здесь, чтобы высосать мою кровь из тела, чтобы сделать его бессмертным и сверхчеловеком.

Нет.

Как будто мы были чем-то совершенно другим.

— Меня исключили не за это, — сказала я, и прозвучало с придыханием.

Я наблюдала вблизи, как его язык облизал губы, затем он сжал их вместе. Я была не уверена, но мне показалось это не очень хорошим знаком.

Наконец он произнес:

— Давай пропустим все твои другие шалости и перейдем к той части, из-за которой тебя исключили.

Я решила, что это хорошая идея. Значит немного ошиблась.

Поэтому сообщила ему:

— Вместо того, чтобы сдать тест по эссе в конце первого дня занятий, я написала завещание.

— Завещание?

— Свою последнюю волю, завещание. Отчего некоторые девушки испугались. Учителю потребовалось некоторое время, чтобы их успокоить. Я не хотела…

Я была так занята объяснениями, что не заметила, как он прищурился. Хотя должна была обратить на это внимание.

Его голос звучал сердито, на этот раз определенно он разозлился на меня, когда перебил, спросив:

— Какого черта ты написала завещание на «Изучении вампиров»?

Ой.

Может мне не следовало ему признаваться, что меня исключили. Было ясно, что мне определенно не следовало объяснять ему, почему меня исключили.

Но было уже поздно искать отходные пути. Я должна была завершить.

— Ты вампир, — констатировала я очевидное.

— Да. И что?

— Ты высасываешь у людей кровь.

— Если бы ты внимательно слушала материал на занятиях, моя зверушка, то узнала бы, что мы предпочитаем называть это кормлением.

— Как бы то ни было, — я снова махнула рукой между нами, — это все же моя кровь. Все может пойти не так. Что, если что-то пойдет не так?

Его глаза сузились еще больше.

— Ничего не пойдет не так.

— Ты этого не знаешь.

— Я занимаюсь этим уже давно.

— Что, если ты действительно проголодаешься?

— Я повторяю, если бы ты слушала внимательно на уроке, то знала бы ответ на этот вопрос.

— Ну, я не слушала, так что, может тебе, следует мне рассказать.

— У меня нет времени и желания тебя учить.

При этих словах мое тело замерло, и я почувствовала, как кровь закипела.

— Значит, ты собираешься… Хочу сказать, кормиться? Сейчас?

Он уставился на меня, затем закрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда снова открыл глаза, устремив взгляд на мое горло.

Мое сердце забилось так быстро, что я почувствовала его.

— Нет, — тихо произнес он, — не сейчас. — Его рука на моем бедре двинулась, скользнув вниз по бедру к колену. Затем снова вверх. Потом снова вернулась к колену. Разрез моего платья открылся, это означало, что его нежные движения были на моей коже.

Это было приятно. Я не хотела этого признавать, но тело не позволило мне этого отрицать.

Я проигнорировала свое тело и прошептала:

— Почему не сейчас?

— Твое сердце бьется слишком быстро, моя милая. Если что-то пойдет не так, а этого не случиться, именно твое быстро бьющееся сердце и приведет к тому, что все пойдет не так.

— Откуда ты знаешь, что мое сердце бьется слишком быстро?

— Я его слышу.

— Правда?

Он кивнул.

Конечно, он мог слышать. Наверное, об этом тоже говорили на уроке.

— Что может пойти не так? — Спросила я.

Он изучал меня, вероятно, взвешивая мудрость своего ответа.

Затем сказал:

— Когда нельзя будет больше кормиться от тебя из-за потери крови, я должен остановить кровотечение, чтобы залечить рану. Если твое сердце будет слишком сильно качать кровь, я, возможно, не смогу этого сделать.

— Звучит не очень хорошо, — прошептала я.

— Этого не случиться, — ответил он, его рука все еще гладила мое бедро. — Вот почему нам нужно тебя успокоить.

— Не уверена, что это поможет, — призналась я. — Я имею в виду, что успокоюсь.

Он выпрямил руку, согнул и положил мою голову на ладонь. От чего его теплая грудь прижалась к моему боку и его лицо стало намного ближе к моему.

— Давай попробуем, хорошо? — предложил он.

Я не хотела пробовать. На самом деле, я впервые за неделю почувствовала надежду. На самом деле, впервые за четыре недели, с тех пор как получила приглашение на Отбор.

— Может нам не стоит кормиться сегодня, — попыталась я. — Может, стоит попробовать завтра вечером. Или, — я заколебалась, — на следующей неделе.

Или никогда, но так далеко в первый день я не собиралась заходить, пока еще нет.

Моя очень слабая надежда рухнула тут же от его слов.

— Я не могу, — ответил он.

— Почему не можешь?

Он вздохнул, и его рука перестала гладить мое бедро. Его пальцы снова впились в мое бедро, и он перевернул меня на бок лицом к себе, его ноги выскользнули, и он вытянулся во весь рост рядом со мной. Его рука обвилась вокруг меня, скользнула вверх по моей спине, поймав завиток волос и начав с ним играть.

— Я припадам тебе небольшой урок, который ты должна была усвоить на уроках, — начал он неодобрительным тоном, прежде чем у меня окончательно не перехватило дыхание от нашего нового, гораздо более интимного положения.

Я сжала губы между зубами и кивнула.

— Пять недель назад я сообщил Совету, что отпускаю свою наложницу и мне нужно будет присутствовать на Отборе. Неделю назад, за три часа до того, как я прибыл на твой Отбор, мы официально с ней расторгли наше Соглашение. По закону мне не разрешается кормиться, пока у меня не появится новая наложница. Даже на Пиру. Это значит, что я не кормился целую неделю. Это долгий срок, моя милая, — закончил он шепотом, а затем продолжил шепотом: — Ты мне нужна. Сегодня.

Я проигнорировала его признание, но при этом почувствовала странное возбуждение. Что помогло этому возбуждению (причем слишком сильно), так это то, как он шептал своим глубоким, мягким, низким и каким-то физически обволакивающем голосом.

Вместо этого я спросила:

— Что такое Пир?

Его рука перешла от почти нежной игры (это было нежно, я не могла этого отрицать) с моими волосами, к скольжению по моей спине и рисованию кругов.

Это тоже было приятно, тело и разум признали это без промедления, даже не споря. Это просто было приятно. Очень приятно.

— Это я позволю твоей матери или Эдвине объяснить, — сказал он, все еще тихим голосом.

— Так ты голоден?

Он кивнул и ответил:

— Очень.

— Почему ты должен столько ждать? Кажется, это глупо.

Что-то промелькнуло на его лице, раздражение, определенно, и нетерпение, разочарование возможно, я была почти уверена, что увидела разочарование. Затем мне показалось, что он принял вызов, но это было настолько мимолетно, что я была не уверена.

— Это неразумно, ты права, однако это закон, — ответил он.

— Разве не сделало бы первое кровопускание, посвящение, довольно опасным, если вампир сильно голоден?

Я думала, он солжет.

Вместо этого он согласился, сказав:

— Да.

— Бессмыслица какая-то, — прошептала я и почувствовала, как мое сердцебиение, замедлившееся, снова начало ускоряться.

— Я был там, когда писали этот закон, и я до сих пор его не понимаю. — Он замолчал, потому что я не слушала.

А стала паниковать.

Его голова слегка наклонилась, затем его пальцы перестали скользить по моей спине, и его рука выпрямилась, двигаясь по моей заднице и вверх к бедру.

— Лия, твое сердце, — предупредил он.

— Я ничего не могу поделать! — вырвалось у меня. — Ты признался, что голоден. Что, если ты не сможешь остановиться!

— Я остановлюсь.

— Что, если не сможешь?

— Лия, я остановлюсь.

Я покачала головой и начала отстраняться, но его рука скользнула вниз по моему бедру, снова по моей попке, но на этот раз, обхватив ее, он притянул меня ближе к себе, прижав мои бедра к своим.

Он тоже был возбужден, очень возбужден, я сразу это почувствовала. И его возбуждение сделало меня еще более возбужденной. Это было настоящим безумием, но было правдой.

О боже мой. Что со мной не так?

Я замерла, прижавшись к нему, мои глаза в шоке встретились с его глазами.

Его лицо приблизилось, губы оказались едва ли не на расстоянии дыхания, он пообещал:

— Я не причиню тебе боли.

— Ты ничего не сможешь с этим поделать.

— Смогу.

— Пожалуйста, не делай этого, — прошептала я свою мольбу.

Он втянул воздух ноздрями, и его черные глаза, такие близкие, расфокусировались.

— Боже, ты так сладко пахнешь, — пробормотал он.

— Люсьен.

Когда я произнесла его имя, его глаза снова сосредоточились на мне, смотрели проницательно и напряженно.

— Тебе понравится, — тихо произнес он.

Я отрицательно покачала головой. Моя паника шла в ногу с моим возбуждением. Он возбуждал меня и в то же время пугал до смерти. Как у него так получалось, я не могла понять.

Как будто он чувствовал мой страх и возбуждением, и ему нравился этот гремучий коктейль. Я могла сказать, что ему это слишком уж нравилось, потому что у него загорелись глаза, и меня это заводило еще больше.

— Через неделю ты будешь умолять меня об этом, — тихо произнес он.

Мой пульс участился, дыхание стало прерывистым. Его глаза вспыхнули.

— Успокойся, моя милая, — пробормотал он, его рука прижалась к моей заднице, бедра начали тереться о мои.

Это тоже было приятно.

Мои губы приоткрылись, грудь набухла, соски затвердели, и в то же время между ног разлилось тепло.

Через секунду я хотела его поцеловать. Мне было необходимо его поцеловать. Словно это был вопрос жизни и смерти. Я не контролировала себя. Это не были игры разума. Не было никакого гипноза с его стороны. Это была только я.

Мой взгляд упал на его губы.

— Лия, — позвал он, но я не смогла оторвать глаз от его губ, и мои бедра сами начали двигаться.

— Лия, прекрати, ты усложняешь мне жизнь, — предупредил он, его рука на моей заднице двинулась вверх по спине.

Но я не могла остановиться. Я была в жару, по какой-то причине вышла из-под контроля.

Именно тогда я совершила почти роковую ошибку.

В попытке придвинуться ближе, я закинула ногу ему на бедро.

В тот момент, когда я это сделала, его голова дернулась, почти столкнувшись с моей, он посмотрел вниз между нашими телами в направлении моих ног.

Я услышала, как он сделал еще один вдох через ноздри. Этот казался мне настойчивым, первобытным, животным.

Когда он снова поднял голову, я увидела, как сверкали его глаза.

Голодом.

Голод.

Голод.

Голод был написан на его лице.

— Черт, — прорычал он, перекатился на меня, придавив своим колоссальным весом, обхватив одной рукой, создавав теплую, тесную клетку, и тут произошли одновременно две вещи.

Во-первых, его рот оказался у моего горла. Я почувствовала мучительную боль, когда его зубы разорвали плоть, и моя кровь хлынула ему в рот.

Во-вторых, другая его рука скользнула к моим ногам, под ночную рубашку и трусики, сверхчеловечески сильные пальцы вдавились внутрь, вторгаясь.

Я ахнула, схватилась за его широкие плечи и оттолкнула его изо всех сил.

Он не сдвинулся с места.

Я потеряла счет тому, что его рука делала у меня между ног, потому что боль в шее была мучительной, невыносимой, моя жизненная сила вырывалась из меня теплым, отвратительным потоком.

— Люсьен! — Причитала я, брыкаясь, отталкивая, сопротивляясь.

Он не двигался, он просто пил.

Это было больно. Убийственно больно.

Невыносимо.

Я почувствовала, как силы покидают меня, пока моя кровь лилась ему в рот, ослабляя.

— Люсьен, — выдохнула я, все еще пытаясь его оттолкнуть, чернота проникла в уголки моих глаз. Это была реакция моего тела на ужасную боль, а может сказывалась потеря крови, а может то и другое вместе.

Я готова была отключиться. Больше не могла этого выносить.

Мои руки упали с его плеч, когда темнота подкралась ближе, сила исчезла, я безвольно лежала в его руке.

Прежде чем темнота заволокла все, я почувствовала, как он поднял голову, оторвавшись от моего горла, последнее, что я помнила, это свое слабое хныканье:

— Ты обещал.

Потом я провалилась в темноту.