Дочь тумана и костей

ГЛАВА 13 РАСХИТИТЕЛЬ МОГИЛ

Кару шла, сунув руки в карманы, пытаясь избавиться от беспокойства о Бримстоуне. Вся та фигня насчет "решила стать свободной" — о чём это он вообще?! От всех этих мыслей у неё возникало ощущение надвигающегося одиночества, словно она была осиротевшим зверьком, которого выходили добрые самаритяне и со дня на день должны были выпустить в дикую природу.

И ей, подобно этому зверьку, совсем не хотелось обретать свободу. Хотелось, чтоб ее оберегали. Хотелось принадлежать какому-то месту и семье. И чтобы так было всегда.

— Мисс Леди, подходите, здесь найдете магическое исцеление для опечаленных внутренностей, — кто-то окликнул ее, и Кару, не в силах сдержать улыбку, задумчиво покачала головой.

"А как насчет опечаленного сердца?" — подумала она. — "Существует ли такое лекарство? Все может быть."

Здесь, среди шарлатанов и докучливых зазывал, можно было наткнутся на настоящую магию. Она знала о писаре, одетом во все белое и выводившем пером письма мертвым (и письма доходили до адресата). А еще здесь жил старый сочинитель, продававший свои идеи писателям, за что они отдавали ему один год своей жизни. Кару довелось видеть собственными глазами туристов, которые, абсолютно не веря, посмеиваясь, подписывали предложенный им контракт. А она верила, ведь в своей жизни видела вещи куда более странные.

Постепенно ее настроение начало улучшаться. Сложно было хандрить в таких местах как это. Некоторые дерби (так здесь называли улочки, зачастую выполнявшие функцию торговых рядов), казалось, были задрапированы коврами, другие — в свежевыкрашенный шелк, с яркими вкраплениями красного и кобальтовой сини, задевавший головы прохожих. Языки наводняли воздух как щебет экзотических птиц: арабский, французский, наречия многочисленных племен. Женщины криками загоняли детей домой в постель, а старики, касаясь тюрбанами, стояли у дверей и курили. Льющийся трелями смех, запах корицы, рев ослов и цвета. Пестрое море цвета повсюду.

Кару шла по направлению к Джима-эль-Фна — площади, которая была нервным центром города, бурлящая ярмарка представителей человечества: заклинатели змей и танцоры, ребятня с пыльными босыми ногами, карманники и неудачливые туристы, обкраденные ими, торговцы в продуктовых палатках, чей ассортимент начинался апельсиновым соком и заканчивался жаренными овечьими головами. Выполняя другие поручения, Кару всегда поскорее спешила обратно к порталу, но в Марракеше она наоборот любила задержаться и погулять по улочкам, выпить мятного чая, сделать зарисовки, прошвырнутся по маленьким магазинчикам и купить заостренные шлепанцы или серебряные браслеты.

Хотя сегодня она не будет задерживаться. Бримстоун явно хотел заполучить эти зубы поскорее. Кару подумала об опустевших баночках, и ее начало терзать отчаянное любопытство. Что же все-таки происходит? Что? Она пыталась отвлечься от этих мыслей. Ей необходимо было найти расхитителя могил, а он был очень осторожным и умел шифроваться как никто другой.

"Любопытство до добра не доводит" — это было одно из главных правил Бримстоуна, и Айзиль ему не подчинялся. Кару понимала, почему, и ей было жаль его. Она сама порой сгорала от любопытства, унять которое стоило огромных усилий. И самое плохое было то, что чем больше Бримстоун игнорировал ее вопросы, тем больше ей не терпелось узнать ответ на них. А вопросов у нее было очень много.

Во-первых, конечно, зубы: на кой черт они вообще нужны?

Во-вторых — что насчет второй двери в магазине, куда она ведет?

Кем являлись химеры, откуда они взялись и есть ли еще другие их представители? А как насчет ее самой — кем были ее родители, и как она оказалось под опекой Бримстоуна? Может, подобно персонажу сказки, она была первенцем в семье, которого, согласно уговору, отдали как уплату за когда-то оказанную услугу? Или ее мать была задушенной змеей-ошейником торговкой, оставившей после себя плачущего ребенка на полу магазина? Кару обдумывала сотни вариантов, но собственное происхождение оставалось для нее тайной.

Существовала ли другая жизнь, предназначенная для нее? Порой Кару ощущала твердую уверенность, что эта призрачная жизнь есть, где-то совсем рядом. Это чувство могло посетить ее в моменты рисования или прогулки, а однажды во время медленного танца с Казом ей показалось, что она должна делать что-то другое своими руками, ногами, всем телом. Что-то другое. Другое.

Вот только что?

Кару добралась до площади и стала пробираться сквозь хаос, двигаясь в такт мистической музыке Гнавов и ловко уворачиваясь от мотоциклов и акробатов. От жарящегося на гриле мяса поднимались густые, как при пожаре, клубы дыма; какой-то подросток шепотом предложил ей гашиш; переодетые продавцы воды выкрикивала: "Кому фото? Мгновенное фото!".

Еще издали она заметила сгорбленную фигуру Айзиля среди художников, делающих на теле рисунки хной, и уличных дантистов.

Видеться с ним с интервалом в один месяц было все равно что наблюдать за временными скачками, совершаемыми в обратном направлении. В детские годы Кару он был доктором и ученым — прямым и благородным человеком с мягкими карими глазами и шелковистыми усами, которые он постоянно приглаживал, как птица оперение. Тогда еще он приходил в магазин и сам решал дела за столом Бримстоуна, и каждое его появление было похоже на дружеский визит. Он флиртовал с Иссой, приносил ей маленькие подарки — змей, смастеренных из стручков семян, сережки с капельками нефрита, миндаль. Кару он приносил кукол и крохотный чайный сервиз из серебра для них. И никогда не забывал и о Бримстоуне, незаметно оставляя у него на столе шоколад или баночки с медом.

Но все это происходило до того, как он сделал ужасный выбор. Выбор, который его искорежил, сломал и довел до безумия. В магазин его больше не пускали, поэтому Кару приходилось самой приходить на встречи с ним.

Сейчас при виде Айзиля Кару каждый раз охватывало огромное чувство жалости. Он был согнут почти пополам, и лишь кривая палка из дерева оливы, на которую он опирался, помогала ему не упасть лицом в землю. Его глаза были заплывшими от синяков, вставные зубы были слишком большими для ссохшегося лица. Усы, когда-то бывшие его гордостью, были слишком длинными и неряшливо свисали. Любой, увидевший его, испытал бы сострадание, а для Кару, которая помнила его прежним, вынести это было настоящей трагедией.

Его лицо просияло, когда он увидел Кару.

— Вы только поглядите, кто пришел! Прекрасная дочь Исполнителя желаний, очаровательнейшая зубная фея. Ты пришла, чтобы купить унылому старику чашечку чая?

— Здравствуй, Айзиль. Чашка чая была бы очень кстати, — сказала она и повела его в кафе, место их обычной встречи.

— Моя дорогая, что то я запамятовал, разве минул уже месяц с нашей последней встречи? Боюсь, наша встреча совсем вылетела у меня из головы.

— О, нет, ты ничего не забыл, просто я пришла раньше.

— Ах, ну что ж, мне всегда доставляет огромное удовольствие видеть тебя, но, к сожалению, я не так много могу предложить старому дьяволу.

— Но хоть что-то у тебя же есть?

— Да, совсем чуть-чуть.

В отличие от большинства торговцев, Айзиль ни на кого не охотился, ни кого не убивал и вообще не причинял никому вреда. В своей "прежней жизни", он работал врачом в горячих точках и имел доступ к погибшим в результате военных действий, чьих зубов никто бы не хватился. Теперь же, когда одержимость лишила Айзиля возможности зарабатывать себе на жизнь, ему приходилось грабить могилы.

Вдруг, совершенно неожиданно, он рявкнул.

— Тише, тварь! Веди себя подобающе, а там посмотрим.

Столкнувшись с этим раньше, Кару уже знала, что он обращается не к ней, и, из вежливости, сделала вид, что ничего не слышала. Они зашли в кафе. Когда Айзиль упал в своё кресло, оно прогнулось и заскрипело, ножки подогнулись, как будто севший в него щупленький старичок весил целую тонну.

— Итак, — сказал он, усаживаясь поудобнее, — как поживают мои старинные друзья? Как Исса?

— У неё всё хорошо.

— Я так скучаю по её лицу. У тебя есть при себе новые рисунки с ней?

Зная, что старик попросит об этом, Кару прихватила с собой новые эскизы с Иссой и теперь показывала их Айзилю.

— Божественно. — Он провел кончиком пальцем по щеке Иссы. — Какая же красота. И модель, и исполнение. Ты очень талантлива, моя дорогая.

Дойдя до эпизода с сомалийскими пиратами, он фыркнул:

— Дурачье. Чего только не приходиться выносить Бримстоуну, имея дела с людьми.

Кару удивленно приподняла брови.

— Да ладно, проблема вовсе не в том, что они люди, а в том, что они недочеловеки.

— Твоя правда. Видимо в каждом стаде найдется хотя бы одна паршивая овца. Не так ли, зверушка моя?

Последний вопрос он произнес, повернув голову к своему плечу, и на этот раз, будто из воздуха, материализовался тихий ответ.

Кару не удержалась и украдкой бросила взгляд вниз, туда, где на кафельном полу четким силуэтом лежала тень Айзиля. Девушке казалось, что смотреть в открытую было бы бестактно, что его поведение следовало игнорировать, как, например, врожденное косоглазие.

Тень Айзиля показывала то, что невозможно было увидеть, глядя непосредственно на него.

Тени никогда не лгут, и Айзиль, в самом деле, говорил с каким-то прицепившемуся к его спине невидимым существом. Это было неповоротливое, бочкообразное нечто, крепко обхватившее шею старика. Вот до чего любопытство довело Айзиля: эта тварь использовала его как мула. Кару не поняла, как так вышло, единственное, что она знала — Айзиль загадал желание — получить знание — и это было его воплощением. Бримстоун не раз предупреждал её, что желания, обладающие большой силой, могут исполняться с ужасными "побочными эффектами". История Айзиля служила ярким тому доказательством.

Она предполагала, что это невидимое существо, зовущееся Разгатом, знало секреты, которые Айзиль жаждал открыть. Но, насколько бы ни была высока их значимость, дались они слишком дорого.

Разгат что-то говорил, но Кару могла различить лишь слабый шепот и причмокивание губ.

— Нет, — ответил Айзиль. — Я не буду просить ее об этом. Она все равно ответит отказом.

Некоторое время Кару с едва скрываемым отвращением наблюдала, как Айзиль спорит со странным созданием. Наконец, расхититель могил сказал:

— Ладно, ладно, только замолчи! — Потом он повернулся к Кару и извиняющимся тоном произнес, — Он хочет только попробовать на вкус. Только попробовать.

— Попробовать? — Она удивленно моргнула. Заказанный ими чай еще не принесли. — Но что?

— Тебя. Всего разок лизнуть. Он обещает не кусаться.

От этих слов у Кару все внутри сжалось.

— О, нет.

— Говорил же тебе, — прошептал Айзиль. — А теперь ты не мог бы помолчать?

В ответ раздалось шипение.

К ним подошел официант в белом джеллабе и начал разливать мятный чай, при этом высоко, до уровня головы, приподнимая чайник и ловко попадая длинной струей напитка в принесенные стаканы. Взглянув на впалые щеки расхитителя могил, Кару заказала еще и пирожных, и только когда он расправился со всем принесенным, спросила:

— Итак, что у тебя есть?

Порывшись в карманах, он извлек оттуда пригоршню зубов и высыпал их на стол.

Наблюдавший за ними Акива резко выпрямился. Все вокруг него застыло. Теперь он видел лишь те зубы и девушку, разглядывающую их так же тщательно, как это делал Бримтоун.

Зубы. Лежащие здесь, на столе, они выглядели так безобидно — всего лишь крохотные грязные штуки, украденные у мертвых. И они на самом деле были бы такими, если б остались там, откуда их забрали. В руках же Бримстоуна они становились опасным оружием.

Целью Акивы было положить конец этой грязной торговле и, вместе с ней, черной магии дьявола.

Он наблюдал, как девушка осматривает зубы с явным знанием дела, как будто занималась этим постоянно. К чувству отвращения примешалось что-то похожее на разочарование. Она казалась слишком чистой для этого бизнеса, но, очевидно, он ошибался. Хотя в одном он оказался прав — она не была обычным продавцом. Она была чем-то большим, занимаясь работой Бримстоуна. Но чем же?

— Господи, Айзиль, — сказала Кару. — Они просто ужасны. Ты что, притащил их прямо с кладбища?

— Массовое захоронение. Оно было скрыто, но Разгат учуял могилу. Он всегда может отыскать мертвеца.

— Каков талант!

Кару представила себе плотоядный взгляд Разгата, прикованного к ней в надежде попробовать её на вкус, и девушку обдало холодом. Чтобы избавиться от охватившего ее чувства, она вновь занялась зубами. Остатки ссохшейся плоти прилипли к их корням вместе с землей того места, откуда они были эксгумированы. Даже сквозь грязь было хорошо видно, что зубы паршивого качества. Они принадлежали людям, которые питались довольно жесткой пищей, курили трубки и, судя по всему, не были знакомы с зубной пастой.

Кару сгребла их со стола и бросила в то, что осталось от её чая. Прополоскав их в мутной жиже, она опрокинула чашку, вывалив мятные листья вперемешку с зубами, на стол. Теперь они были чуть чище. Она принялась перебирать их один за другим. Резцы, коренные, клыки, взрослых и детей.

— Айзиль, ты же знаешь, Бримстоун не принимает зубы детей.

— Девочка, это ты много не знаешь, — огрызнулся он.

— Не поняла?

— Иногда принимает. Во всяком случае, однажды они ему понадобились.

Кару ему не поверила. Бримстоун был непоколебим, когда дело касалось зубов еще не достигших зрелости созданий — ни животных, ни людских. Но она не видела смысла затевать спор.

— Как скажешь, — она убрала крошечные зубки в сторону и постаралась не думать о маленьких тельцах, лежавших в братской могиле, — но лично мне он ничего такого не говорил, поэтому я вынуждена отложить их.

Она уделяла внимание каждому взрослому зубу, прислушиваясь, что же они ей расскажут о себе, и раскладывала их на две кучки.

Айзиль с тревогой поглядывал то на одну кучку, то на другую. — Они слишком много жевали, да? Прожорливые цыгане! Наверняка, они и после смерти продолжали жевать. Что за манеры! Полное отсутствие каких-либо манер поведения за столом.

Почти все зубы были стерты, разрушены гнилью и Бримстоуну не подходили. Когда Кару закончила с ними, одна кучка была значительно больше другой. Айзиль, не зная, какую из них она выберет, с надеждой кивнул на ту, что побольше.

Кару отрицательно покачала головой и выудила из бумажника, врученного ей Бримстоуном, несколько дирхамов. Это было более чем щедрое вознаграждение за те несколько несчастных зубов, но все равно оно было значительно меньше суммы, на которую рассчитывал Айзиль.

— Я так долго копал, — простонал он. — И ради чего? Бумажек с изображением мертвого короля? Мертвые и так все время смотрят на меня. — Его голос дрогнул. — Я не могу больше это выносить. Я сломлен. Мне едва удается держать лопату. Я скребу землю, роюсь в ней, как собака. Я сдаюсь.

Волна жалости захлестнула ее.

— Тебе еще не поздно все изменить…

— Нет. — Оборвал ее Айзиль. — Человек должен умереть достойно, когда жить достойно уже невозможно. Это слова Ницше. Мудрый был человек. С длинными усами. — Он тронул собственные потрепанные усы и попытался улыбнуться.

— Айзиль, ты ведь несерьезно насчет смерти.

— Если бы только был способ стать свободным…

— А разве нет такого? — Спросила она. — Должно быть что-то, что сможет помочь тебе.

Пальцы, перебирающие усы, дрогнули.

— Мне не хочется думать об этом, моя дорогая, но… есть один способ, если ты согласишься помочь. Из всех, кого я знаю, ты единственная с добрым сердцем и смелостью, которой хватило бы — Ой! — Его рука резко метнулась к уху, и Кару увидела, как сквозь пальцы начала просачиваться кровь. Она отшатнулась — Разгат укусил его!

— Я спрошу ее, если посчитаю нужным, чудовище! — Вскричал Айзиль. — Да-да, ты — чудовище! Плевать мне на то, кем ты был раньше. Теперь ты монстр!

За этим последовала своего рода потасовка: это выглядело так, будто старик боролся с самим собой. Взволнованный официант неуверенно топтался поблизости, а Кару отодвинула свой стул подальше от мелькающих видимых и невидимых конечностей.

— Прекрати! Остановись же наконец! — Вновь прокричал Айзиль, диким взглядом озираясь вокруг. Он весь напрягся, подняв свою трость, с размаху ударил ею по плечу и твари, что висела на нем. Удар за ударом Айзиль, казалось, колотил сам себя, а потом, вскрикнув, рухнул на колени. Трость откатилась в сторону, а руки судорожно начали хвататься за горло. По воротнику его джеллабы начала растекаться кровь — должно быть, тварь снова его укусила. На его лице отразилось такая мука, что сердце Кару не выдержало и она, не раздумывая, упала на колени рядом с ним, беря его под локоть, чтобы помочь подняться. Это была опрометчиво.

Она тут же почувствовала, как что-то липкое коснулось её шеи. Кару передернуло от отвращения. Это был язык. Разгат получил, чего хотел — попробовал её на вкус. Услышав отвратительное причмокивание, она вскочила на ноги, оставляя расхитителя стоять на коленях. Всё, с неё довольно! Она собрала зубы и схватила свой альбом.

— Постой, пожалуйста, — плакал Айзиль. — Кару, прошу тебя.

В его мольбе слышалось такое отчаяние, что она заколебалась. С трудом встав, он выудил что-то из кармана и протянул ей. Плоскогубцы. Они выглядели проржавевшими, но Кару точно знала, что это не ржавчина. В его ремесле это обычное орудие труда, которое было покрыто тем, что осталось от мертвых ртов.

— Умоляю тебя, моя дорогая, — сказал он. — Больше некому.

Она сразу же поняла, что он имел в виду и потрясенная отступила назад.

— Нет, Айзиль! Господи! Ответ — НЕТ!

— Только бруксиз поможет мне! Сам себя спасти я не могу! Я уже растратил все свои зубы. Чтобы отменить моё дурацкое желание, нужен еще один бруксиз. Ты могла бы загадать желание и избавить меня от этого мучения. Пожалуйста, прошу тебя!

Бруксиз. Это желание обладало большей силой, чем гавриэль. Цена на него была исключительной — заполучить бруксиз можно лишь расплатившись за него собственными зубами. ВСЕМИ зубами. Причем вырвать их необходимо было самостоятельно.

От одной только мысли об этом у Кару голова пошла кругом.

— Не будь смешным, — прошептала она, потрясенная тем, что он вообще осмелился просить её о таком.

Но что взять с полоумного, а сейчас он определенно таким и казался. Развернувшись, она вышла из кафе.

— Я бы не стал просить, ты же знаешь, не стал бы, но это единственный способ! — Прокричал ей вслед Айзиль.

Кару быстро шагала прочь, опустив голову и не оглядываясь. И продолжала бы в том же духе, если бы не отчаянный вопль, раздавшийся за её спиной. Этот истошный крик прорвался сквозь хаос Джема-эль-Фна и моментально заглушил все звуки вокруг. Это было душераздирающее причитание, высокое и пронзительное. Кару никогда раньше не слышала ничего подобного.

И это определенно был не Айзиль.

Странный, сверхъестественный вой нарастал, пока не превратился в язык — в шуршащий и шелестящий, без твердых согласных. Звуковые модуляции превратились в слова, но даже Кару был незнаком этот язык, а ведь у её коллекции больше двадцати. Она обернулась, как и люди вокруг неё, которые вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть происходящее. Тревога на их лицах сменилась ужасом, когда они увидели источник звука. Теперь и она увидела. Тварь на спине Айзиля больше не была невидимой.