Дочь тумана и костей

ГЛАВА 32 ОДНО ЦЕЛОЕ

Боль.

От слов Акивы Кару стало нехорошо. Ей вспомнилось каждое легкомысленно загаданное желание. Ну почему Бримстоун ничего не объяснил? Правда возымела бы куда больший эффект, чем все его неодобрительные взгляды. Знай она правду, никогда бы ничего не загадывала.

— Взяв что-то у вселенной, обязательно нужно что-то отдавать взамен, — сказал Акива.

— Да, но… почему боль? Разве нельзя поделиться чем-нибудь другим? Радостью, например.

— Так всё поддерживается в равновесии. Если бы всё доставалось легко и просто, то в этом не было бы никакого смысла.

— Ты правда считаешь, что радость легче достается чем боль? Чего в твоей жизни было больше? — Спросила она Акиву.

Он долго смотрел на неё.

— Хороший вопрос. Но не я всё это придумал.

— А кто?

— Мой народ верит, что это были светочи. Сколько разных видов химер столько и мифов об этом.

— Так… ладно, но кто испытывает боль? Он сам? — Спросила Кару с волнением.

На что Акива ответил:

— Нет, Кару. Эта боль не его.

Он произнес, четко выделяя каждое слово, и его ответ породил новый вопрос, тяжело нависший в воздухе: Кому приходилось страдать за желания?

Она почувствовала тошноту, вспомнила тела, лежавшие на столах. Нет. Это должно означать что-то совершенно другое. Она знала Бримстоуна, ведь знала же? Конечно, она почти ничего не знала о нем… но точно знала, какой он, доверяла ему, а не этому ангелу.

Прочистив горло, она сказала.

— Я тебе не верю.

На что он очень осторожно спросил её.

— Кару, какие поручения ты для него выполняла?

Она уже было открыла рот, чтобы ответить, но потом передумала. Ее начала медленно накрывать волна понимания, которую тут же захотелось прогнать. Зубы: одна из величайших загадок её жизни. Зубы, плоскогубцы, смерть. Те русские девушки с окровавленными ртами. Зная о торговле Бримстоуна, Кару была убеждена, что зубы ему были нужны для чего-то очень важного, и что боль это — просто печальное и неизбежное следствие этого. Но… что если сама боль и была целью всего этого? Что, если именно так Бримстоун расплачивался за своё всесилие, за желания, за всё?

— Нет, не может быть, — сказала она, помотав головой, но уверенность уже оставила её.

Немного погодя, когда она с собора шагнула обратно в воздух, всё удовольствие от полета исчезло.

"Чьей болью было уплачено за это?" — Думала она.

Они отправились в чайную на Нерудова, шагая по дороге, ведущей вниз от замка. Акива поведал ей о своем мире: империи и цивилизации, периоде расцвета и кровавой расправе над серафимами, захваченных городах, выжженных землях, разрушенных стенах, осадах и детях, умирающих от голода первыми — родители отдавали им последнюю еду, чтоб вскоре тоже погибнуть.

Он рассказал о кровопролитии и ужасе в некогда прекрасных землях:

— Древние леса вырубались для постройки кораблей и сооружения осадных орудий, или же сжигались, чтоб не стать материалом для этого.

О больших городах, полностью разрушенных, о массовых захоронениях, о предательстве.

Армии монстров, которые шли бесконечным потоком, не уменьшаясь, не останавливаясь.

Были и другие вещи — ужасающие — но он лишь вскользь упомянул о них, словно касаясь краев раны, осторожно, колеблясь, боясь почувствовать боль.

Кару слушала, широко раскрыв от ужаса глаза, жалея, что за все семнадцать лет ее жизни Бримстоун не нашел способа рассказать ей об этом. Подумав, она спросила:

— А как называется твой мир?

— Эрец, — ответил Акива, и Кару удивленно подняла брови.

— На иврите это означает "Земля". Почему наши миры называются одинаково?

— Когда-то маги считали, что миры лежат слоями, как осадочные породы или кольца деревьев, — ответил Акива.

— Понятно, — чуть нахмурившись, сказала Кару. — Маги?

— Серафимы-чародеи.

— Ты сказал "когда-то". А что они думают сейчас?

— Ничего. Химеры истребили их.

— О. — Кару сжала губы. Что можно было ответить на это? Мол — "Ну, что ж бывает". Она помолчала, подбирая слова. — Может, мы просто позаимствовали у вас название, так же, как выстроили свою религию по вашему подобию. — Бримстоун винил в этом сказки, которые люди состряпали из обрывков увиденного: "Красота приравнивается добру, рога и чешуя — злу. Все просто."

— Ты права.

Официантка за стойкой кафе таращилась на них, переводя взгляд с Акивы на Кару и обратно. Кару так и подмывало спросить, чего это вдруг она вылупилась.

— Это классика, — сказала она Акиве, пытаясь собрать воедино все услышанное и найти этому простое объяснение, — серафимы хотели управлять миром, а химеры не пожелали, чтобы ими управляли, и это автоматически сделало их злом.

Его подбородок дернулся — такая трактовка ему совсем не понравилась.

— Они были всего лишь дикарями, живущими в грязных деревнях. Мы дали им свет, письменность, инженерные изобретения…

— И я абсолютно уверенна, ничего не взяли взамен.

— Ничего неблагоразумного.

— Ага.

Сейчас Кару пожалела, что так мало времени уделяла урокам истории, иначе ей было бы гораздо легче представить себе масштабы того, о чем он рассказывал.

— Значит, тысячу лет назад, не имея на то разумной причины, химеры восстали и уничтожили своих правителей, вновь взяв под контроль свои земли.

Акива возразил.

— Земля никогда не принадлежала им. В их владении были небольшие фермы да каменные лачуги. В основном, деревни. Города же были построены Империей, и не только города. Виадуки, гавани, дороги…

— Но это было то место, где они рождались и умирали, с сотворения их мира, ведь так? Там они влюблялись, растили своих детей, хоронили своих стариков. Они не строили городов, ну и что с того? Та земля все равно оставалась их землей. А вы, похоже, придерживались принципа "мне принадлежит все, что я в состоянии заполучить", и в этом случае всегда найдется тот, кто также захочет попытаться отобрать то, что тебе принадлежит. Едва ли это можно назвать цивилизацией.

— Ты не поняла.

— Нет, не поняла.

Акива глубоко вздохнул.

— Мы строим мир в духе доброй воли. Мы жили рядом с ними, бок о бок…

— Как равные? — Перебила его Кару. — Ты продолжаешь называть их монстрами, и это заставляет задуматься.

Акива ответил не сразу.

— Кару, со сколькими из них тебе доводилось встречаться? Ты говорила, что знаешь лишь четверых, и ни один из них не является воином? Когда видишь, как твоих братьев и сестер топчут минотавры, их тела, истерзанные собако-львами, разорванные на части драконами, когда видишь свою… — И не договорив закусил губу.

Чтобы он там не собирался сказать, его лицо исказилось от боли.

— Если бы тебя пытали и заставили присутствовать на казни… любимых тобой… может, тогда бы ты и смогла мне указывать кого и как стоит называть.

Любимых?! То, как Акива произнес это, ясно говорило о том, что он имел в виду ни братьев и ни сестер. Кару ощутила укол… нет, конечно же это не ревность! Какое ей дело до того кого он там любит или любил?

Что здесь скажешь? Ей нечего возразить ему. Да, она много не знала, но это не означает, что она должна тут же поверить всему, что рассказал Акива.

— Я бы хотела выслушать точку зрения Бримстоуна, — тихо ответила она.

А потом ей пришла на ум одна идея, нечто грандиозное.

— Ты мог бы провести меня туда, мог бы помочь мне вернуться к ним.

Он моргнул и удивленно уставился на неё, а потом покачал головой.

— Нет, наш мир не для людей.

— Ну да, а вот ангелам людской мир подходит.

— Это не то же самое. Здесь ты в безопасности.

— Да не ужели? Спроси у моих шрамов насколько здесь безопасно.

Она оттянула ворот сорочки, чтоб показать сморщенный косой шрам на ключице. Акива вздрогнул увидев его, поняв, что это дело его рук. Кару вернула ворот на прежнее место.

— Кроме того, — продолжила она, — есть вещи поважнее личной безопасности. Например… любимые.

Она ощутила себя бессердечной, используя это слово, словно еще раз провернула нож и без того кровоточащей ране.

— Любимые, — повторил он.

— Я однажды сказала Бримстоуну, что никогда не оставлю его, и слову своему изменять не собираюсь. Я попаду туда, даже без твоей помощи.

— И как же ты планируешь это осуществить?

— Есть способы, — ответила она уклончиво. — Но мне было бы гораздо проще, если бы ты взял меня с собой.

Действительно проще. Кару предпочла бы совершить это путешествие с Акивой, нежели с Разгатом.

— Я не могу тебя взять. Портал охраняется. Ты будешь тут же убита.

— Похоже, вы, серафимы только и делаете, что убиваете кого-то, не задумываясь.

— Монстры сделали из нас тех, кто мы есть.

— Монстры.

Кару подумала о смеющихся глазах Иссы, суетливое хлопотание Язри и её успокаивающие прикосновение. Кару и сама порой называла их монстрами, но ласково, так же, как и Сусанну звала бешеной. Из уст Акивы это слово звучало просто отвратительно.

— Твари, дьяволы, монстры. Если бы тебе довелось по-настоящему узнать хотя бы одну химеру, то не стал бы судить их так однозначно.

Он опустил глаза, так ничего не ответив, и нить разговора была похоронена в напряженном молчание. Она подумала, что Акива выглядит очень бледным, судя по всему, он всё еще неважно себя чувствует.

Кару обхватила ладонями свою большую глиняную чайную кружку без ручек. Она держала ладони на кружке, чтобы согреть их после долгого несколько часового пребывания на холоде, на вершине собора и чтобы избежать случайного воздействия магии своих татуировок на Акиву, сидевшего напротив неё в точно такой же позе, обхватив ладонями кружку, так что Кару очень хорошо могла рассмотреть его татуировки: черные полоски на всех кончиках его пальцев.

Каждая полоска шла наискосок и была похожа на зарубцевавшийся шрам, и Кару подумала, что в отличие от её тату, эти линии были порезами, в которые втерли сажу от ламп. Чем дольше она рассматривала их, тем сильнее ее охватывало странное чувство, будто она знакома с этими шрамами или знает что-то о них. Это было ощущение, как будто она балансировала на грани осознания, и это вожделенное понимание постоянно от неё ускользало, будто она пыталась разглядеть крылышки пролетающих мимо пчел, но ей никак это не удавалось.

Акива проследил за её взглядом и было видно, что ему стало неловко. Он поерзал, накрыл одну руку другой, словно стараясь разгладить свои татуировки.

— Твои татуировки тоже обладают какой-нибудь магией? — Спросила Кару.

— Нет, — ответил он.

Ей показалось, что его ответ прозвучал грубовато.

— Тогда для чего они? Они что-то означают?

Он не ответил, тогда Кару протянула свою руку и провела по ним пальцами, совершенно не отдавая отчет своим действиям. Они были сделаны в классической манере "счет по пять": каждые четыре вертикальные полоски были перечеркнуты по диагонали пятой.

— Это счет, — сказала она, слегка проводя пальцем по одной "пятерки" на его указательном пальце правой руки, а потом по следующей (пять, десять, пятнадцать, двадцать). И каждый раз, когда она прикасалась к нему это было подобно электрическому разряду и откликалось в желанием переплести свои пальцы с его (Боже, да что не так с ней?!) и даже поднести его руки к своим губам и поцеловать его отметины…

А затем, к Кару пришло понимание. Она просто знала и всё. Она знала что означают эти полоски и отдернула руку. Она смотрела на него, а Акива просто сидел, и выглядел таким незащищенным, готовый к любому вердикту, какой бы она не вынесла.

— Это подсчет убитых тобой, — сказала она слабым голосом. — Убитых химер.

Он не стал ничего отрицать. Даже, если бы она напала на него, Акива не стал бы защищаться. Его руки оставались всё там же где и были, как будто они закостенели, но Кару прекрасно видела, что он борется с желанием спрятать их.

Она дрожала, не в силах оторвать взгляда от этих полосок, думая о тех, к которым она прикасалась — двадцать на одном только указательном пальце.

— Как много, — сказала она. — Ты стольких убил.

— Я солдат.

Кару представила, что её собственные четыре химеры могут быть мертвы и прикрыла свой рот ладошкой, опасаясь, что её может стошнить. Когда он рассказывал ей о войне, это выглядело так, будто эта самая война велась где-то в другом мире. Но Акива был настоящим и сидел прямо напротив неё, и реальность была таковой, что он был настоящим убийцей. Как зубы, разбросанные по столу Бримстоуна, каждая линия означала пролитую кровь, но не волков и тигров, а смерти химер.

Она пристально посмотрела на него… И, как ей показалось, заметила некую перемену: будто на какой-то, едва уловимый момент его скорлупа треснула и выявила на свет нечто еле заметное, а затем это нечто пропало, как будто ничего и не было. Акива был всё тем же Акивой и не более того, словно ничего и не произошло, но это проблеск…

Кару услышала будто со стороны свой нерешительный голос, который возможно обращался к тому Акиве, что на долю секунды показался из своей скорлупы.

— Теперь у тебя их больше.

— Что? — Акива вопросительно посмотрел на нее — а потом его будто молнией ударило. Он внезапно подался вперед, его глаза были широко распахнуты и сверкали, своими резкими движениями он опрокинул свою чашку с чаем. — Что? — Почти крикнул он. Кару отпрянула назад, но Акива схватил её за руку. — Что ты имеешь в виду, говоря, что ТЕПЕРЬ их больше?

Кару покачала головой. Больше отметин, вот что она имела в виду. И вдруг в этот самый момент она кое-что увидела: Настоящего Акиву, сидящего напротив неё. И тут же произошло нечто невероятное — Акива улыбнулся. Не мрачный изгиб уголков губ, а удивительно теплая улыбка, такая красивая, что у Кару защемило сердце. Его глаза тоже улыбались, они светились радостью и счастьем. Какая резкая перемена. Если он был прекрасен даже тогда, когда был мрачен (не то слово!), то когда Акива улыбался, он был просто великолепен.

Но Кару готова была поклясться, что на самом деле улыбался не он.

Не он, а тот, другой Акива, лишь на мгновенье показавшийся ей, и на руках которого было гораздо меньше отметин, а некоторые пальцы и вовсе были чистыми от них.

Её рука все ещё покоилась на его руке, лежавшей в лужице пролитого чая. Официантка вышла из-за стойки и стояла, с неуверенным выражением лица, держа наготове полотенце. Кару убрала руку и откинулась назад, позволяя девушке прибраться на их столику. Всё время пока убиралась, официантка то и дело поглядывала на Акиву и Кару. Закончив, девушка, запинаясь, спросила:

— Я хотела спросить… мне очень интересно, как вы это проделали?

Кару посмотрела на неё, не понимая о чем та говорит. Официантка была примерно её лет, полнощекая и раскрасневшаяся.

— Прошлой ночью, — пояснила она, — вы летали.

Ах, ну да, когда они с Акивой летали.

— Вы там были? — Спросила Кару.

Это казалось бы странным совпадением.

— Хотела бы, — ответила девушка. — Я видела вас по телевизору, в утренних новостях.

"Блин" — подумала Кару. "Блин!"

Рука Кару потянулась к её сотовому, который непрерывно надрывался трезвоном и дребезжал на протяжение часа или около того, и посмотрела на экран. Сотовый "сообщил" о пропущенных вызовах и смсках, в основном, от Сусанны и Каза.

Проклятье.

— А страховочные тросы были? — Спросила официантка. — В новостях сказали, что не нашли никаких веревок или вроде того.

На что Кару ответила.

— Не было никаких тросов. Мы действительно летали, — а затем выдала свою фирменную лукавую ухмылку.

Девушка просияла в ответ, думая, что её разыгрывают.

— Что ж не утруждайте себя объяснением, — сказала она, притворяясь рассерженной, а потом принесла Акиве еще чаю и оставила их в покое.

Он продолжал сидеть всё в той же позе, откинувшись назад, и внимательно рассматривал Кару своими яркими, как молния глазами.

— Ты чего? — Спросила она, смущаясь. — Почему ты так смотришь на меня?

Он поднял руки и запустил, как гребни, растопыренные пятерни в свои густые, коротко-стриженные волосы, да так и оставил, словно оберегая голову от удара.

— Ничего не могу с собой поделать, — сказал он, смутившись.

Кару зарделась от удовольствия. Она видела, что в течение утра напряженность ушла с его лица. Его губы были слегка приоткрыты, из взгляда исчезла настороженность, и на мгновенье он даже улыбнулся — на этот раз по настоящему.

И может быть, эта улыбка предназначалась именно ей.

О, Господи.

"Будь той кошкой!" — напомнила она себе. Той самой, которая всегда держится в стороне и никогда — никогда! — не мурлычет. Откинувшись на спинку стула, она попыталась изобразить человеческую версию кошачьего высокомерия.

Кару поведала Акиве об услышанном от официантки, хотя сомневалась, что он знает что-либо о телевидении, а тем более об интернете. Или даже о телефонах.

— Одну минуту, — попросила она и набрала Сусанну, которая на первом же гудке подняла трубку.

От её крика Кару чуть не оглохла на одно ухо:

— Кару?!

— Да, это я…

— Бог, ты мой! С тобой всё хорошо? Я видела тебя в "новостях". Я видела его. Я видела… Господи Иисусе, Кару, ты вообще осознаешь, что вы летали?

— Ага, очуметь, правда?

— Совсем не очуметь! Я бы даже сказала анти-очуметь! Думала, ты уже где-нибудь мертвой валяешься. — Она была на грани истерики, и Кару понадобились несколько минут, чтобы успокоить её, всё время помня, что глаза Акивы смотрят на неё и пытаясь держать себя как можно спокойнее.

— С тобой правда всё в порядке? — Спросила Сусанна. — Он там не приставил нож к твоему горлу, чтобы ты не сболтнула лишнего?

— Он даже не говорит по-чешски, — заверила её Кару, потом кратко изложила ей события предыдущей ночи, давая Сусанне понять, что он не пытался навредить ей (впав в абсолютно пассивное состояние, чтобы не сделать ей больно) и закончила свой рассказ, — Мы, гм, любовались восходом солнца с крыши собора.

— Черт возьми, это что? У вас было свидание?

— Нет, это не было свиданием. Честно, даже не знаю как это называлось. Называется. Я понятия не имею, что он здесь делает… — взглянув на него, Кару запнулась. Но это не из-за его улыбки или отметин на его руках. Она знала (неясно откуда), что его правое плечо было всё исполосовано шрамами. Он берег его, и Кару видела это. Вот как она, должно быть, догадалась. Но откуда тогда она знала, как выглядели эти шрамы?

Каковы они на ощупь?

— Кару? Алло? Кару?

Моргнув, Кару прочистила горло. Это вновь повторилось: ее собственное имя показалось ей чужим. По взволнованному поведению Сусанны она поняла, что что-то пропустила.

— Я здесь, — сказала она.

— Где? Я спрашиваю, где именно? Где вы?

Кару потребовалось несколько мгновений, чтоб осознать вопрос.

— Ммм. Э, в чайной на Нерудова.

— Сиди. Оставайся на месте. Я иду.

— Нет, ты не…

— Да. Я сейчас буду.

— Сьюзи…

— Кару, не вынуждай меня дубасить тебя своими крошечными кулачками.

— Ладно, — смягчилась Кару. — Давай там по живей.

Сусанна находилась у своей вдовствующей тетки в Градчанах, как раз недалеко от чайной.

— Я буду через десять минут, — сказала она.

Кару не могла удержаться, чтобы не сказать.

— Ты добралась бы гораздо быстрее, умей ты летать.

— Не смей уходить, мутант чертов. И не дай уйти ему. Мне нужно предъявить ему пару угроз и обвинений.

— Не думаю, что он куда-нибудь собирается, — сказала Кару, глядя прямо на Акиву, и он в ответ смотрел на неё (такой родной и светлый), и она знала, что это так, но не понимала, откуда у неё такая уверенность.

Он не был человеком, был даже не из её мира. Он был солдатом с десятками отметин на руках как напоминание об убитых им, и он был врагом её семьи. И всё же, что-то связало их, сильнее, чем что либо, нечто такое мощное от чего ей, казалось, что по всему её телу разливается симфония, сопротивляясь которой она создавала дисгармонию внутри себя самой.

Сколько себя помнила, фантомная жизнь маячила перед ней чем-то туманным, но сейчас все было по-другому. Находясь рядом с Акивой, даже не смотря на то, что они говорили о войне, осадах и враждебности, она чувствовала полное вовлечение в его теплое присутствие. Вопреки здравому смыслу быть возле него казалось настолько правильным и естественным, будто они были одним целым.