Жена Кукловода

Глава 18

Руслан еле уговорил Людмилу. Убеждал, что «Репино» — лучший кардиологический курорт в области, «с улицы» туда попасть не возможно. Старший Сикорский достал эту путевку, как он выразился «из профессорского запаса».

Людмила и слышать не хотела. Антошку не хотелось оставлять, все-таки конец четверти, и ехать куда-то одной, без мужа, было страшно. Она еще не до конца оправилась от потрясения, все еще просыпалась по ночам от кошмаров, вздрагивала от прикосновений чужих рук в метро, оглядывалась от мерзкого ощущения пристального взгляда в спину.

Но Николай Аскольдович, недовольно поджав губы, выдал: «Моему внуку нужна здоровая мать!», Руслан пообещал, что они с Антошкой будут приезжать каждые выходные, а каждый вечер они будут говорить по скайпу. Людмила сдалась.

Правда, еще Руслан обещал отвезти ее в санаторий. Но утром его срочно вызвали в отделение, и пришлось добираться самой: на электричке, а потом на маршрутке. Она пыталась вызвать такси, но цену назвали совершенно нереальную.

Людмила подняла воротник пальто, поежилась. Она озябла еще в дороге, но теперь резкие порывы ветра хлестнули по щекам, пробрались под одежду.

Людмила миновала тронутые ржавчиной кованые ворота, прошла по усыпанной палой листвой длинной аллее, с опаской поглядывая на гипсовые статуи счастливых строителей коммунизма с отбитыми носами, руками.

Трехэтажное здание административного корпуса явно было построено в советские времена и носило следы небрежного «точечного» ремонта. Только кое-где, видимо в вип-номерах, деревянные рамы, рассохшиеся и с облупившейся краской, уступили место новеньким пластиковым. На потрескавшемся козырьке мужественно цеплялась за бетон и трепетала под ударами ветра тоненькая березка.

Людмила осторожно поднялась по ступенькам, покрытым сеткой трещин и небрежными заплатками из бетона, и не без труда открыла тяжелую дверь.

Холл был пустым, гулким и холодным. Серый истертый гранит пола, стены — до половины обшиты деревянными рейками, потемневшими и с облупившимся лаком, сверху покрашены серо-зеленой краской. За стойкой регистрации, тоже обшитой деревом, никого не было.

Людмила простояла около нее двадцать минут, нервно сжимая в руках паспорт, путевку и санаторно-курортную карту.

Хотела уже позвонить Руслану, пожаловаться, что он отправил ее в закрытый и заброшенный санаторий, когда за стойкой словно материализовалась из воздуха женщина с бесцветным, вылинявшим лицом. Жидкие волосы, утянутые в пучок, роговые очки. «Вылитая библиотекарша, или смотритель в музее», — подумала Людмила. Сходства добавлял грубой вязки темно-серый «деревенский» платок, в который куталась женщина.

Она строго посмотрела на Людмилу сквозь толстые стекла очков и взяла документы. Пальцы у женщины оказались узловатыми и холодными.

— Так, значит, — произнесла женщина, не отрываясь от бумаг. — Не сезон сейчас, пациентов мало, врачи не все. Ингаляторий не работает. Ванны не все отпускаем, гидромассаж тоже — сестра уволилась. И отопления нет, холодно. Вещи-то теплые есть?

— Есть, — ответила Людмила. — А вай-фай работает?

Женщина посмотрела на нее с жалостью, как на больную.

— Только в холле. В номерах не ловит.

Ей стало тревожно и тоскливо, больше всего хотелось оказаться дома, в тепле и безопасности. Она нащупала в кармане телефон, но звонить Руслану передумала, представив недовольное лицо профессора Сикорского.

Тем временем женщина закончила заполнять документы и небрежно бросила на стойку книжечку с названием санатория и ключ с брелоком — деревянным бочонком, потемневшим и выглаженным сотнями и сотнями рук.

— Санаторная книжка. Процедуры назначит врач. Еще успеете сегодня, до одиннадцати. Завтрак в девять, обед в два, ужин в семь. Номер триста тринадцать. Лестница налево.

«Отлично, — подумала Людмила. — Только тринадцатого номера не хватало».

Еще раз оглядела пустой неуютный холл, подхватила сумку и пошла в указанном направлении.

— Лифт сломан! — донеслось вслед.

«Хорошо, что взяла мало вещей, — подумала Людмила и закинула на плечо ремень от сумки.

Номер был, конечно же, на последнем, третьем этаже. Угловой к тому же. Из всех сомнительных достоинств этой комнатки, тесной, оклеенной унылыми зелеными обоями в серую полоску, с полутороспальной кроватью, исцарапанной тумбочкой в темных кругах от горячих стаканов, был большой угловой балкон с видом на свинцово-серый залив, грязно-желтые дюны и редкие, обтрепанные ветром сосны.

В номере было холодно, занавески шевелились, будто за ними кто-то прятался. Ветер с залива хозяйничал в комнате, прорываясь в щели рам, и Людмила зябко поежилась. Вспомнила, как Руслан настоял, чтобы она взяла теплый свитер и шерстяные носки, и улыбнулась.

Разложила вещи по полкам встроенного в стену шкафа, пропитанного затхлым запахом пыли и старых вещей.

Присела на кровать, поерзала, поморщилась от скрипа пружин матраса. Вспомнила о посещении врача. Натянула свитер, взяла санаторную книжку и вышла из номера в пустой коридор. Там было еще холоднее, чем в номере, ветер гулял вдоль стен, заставляя дрожать общипанные веера пальм в кадках.

Людмила спустилась по лестнице на первый этаж в лечебное отделение, нашла кабинет с номером сто один, подергала ручку. Кабинет оказался закрытым. Посмотрела на часы — без десяти одиннадцать. Села на холодное дермантиновое сиденье одного из целого ряда стульев, расставленных вдоль стены. Прислушалась: за дверью будто кто-то говорил. Снова встала, подергала ручку, даже постучала в дверь. Ответом была тишина. Разговор за дверью сменился бодрой попсовой песенкой, и Людмила поняла — в кабинете работает радио.

Подождав до пятнадцати минут двенадцатого, она вернулась в свой номер. Нашла в справочнике телефон лечебного отделения. Но кроме длинных хриплых гудков ей никто не ответил.

Людмила съежилась на кровати, обхватила себя руками, пытаясь согреться. Ветер шевелил ее волосы, пробегал по лицу, будто целовал холодными губами. Она закрыла глаза, попробовала уснуть, но в голову лезли разные тревожные мысли. От тишины звенело в ушах, тоненько посвистывало из щелей окна, чуть слышно дребезжало стекло, уныло шумели за окном сосны.

Согреться так и не удавалось, становилось все холоднее и холоднее, стучали зубы, пальцы онемели, и Людмила больше не чувствовала их. Сквозь закрытые веки вдруг начал просачиваться голубоватый мертвенный свет, и удивленная, она открыла глаза и вдруг поняла — она больше не в кровати и даже не в санатории.

Со всех сторон ее окружают ледяные стены. Три из них, покрытые изморозью, а четвертая — почти прозрачная. Клаустрофобией Людмила никогда не страдала, но ей жутко — стены давят, пространство слишком тесное. Она царапает ногтями твердый и обжигающе холодный лед, безуспешно пытается нащупать щель или трещину.

Вдруг до нее доносятся голоса. Сквозь прозрачную преграду Людмила видит старика в черном сюртуке и шляпе с высокой тульей и мужчину в вышитом золотым галуном камзоле и золотой короне. Принц… он так похож на Руслана… И тут Людмила понимает, отчего ей так холодно — вместо теплого уютного свитера на ней шелковое бальное платье с открытыми плечами и глубоким декольте.

— Мой принц, — старик вкрадчиво склоняется к своему собеседнику, — ваша Кукла прекрасна! Но она может сломаться. Или надоесть вам…

Принц подходит вплотную к прозрачной ледяной стене, что отделяет от него Людмилу. Она хочет докричаться до него, но внезапно понимает, что не может ни пошевелиться, ни разомкнуть губ. Застыла, словно изваяние.

Принц прикасается к ледяной поверхности, будто хочет погладить Людмилу по щеке, обводит контур ее губ.

— Мне не нужна другая, — голос такой знакомый, такой родной.

— Пойдемте, мой Принц. Скоро ваша коронация. Я прикажу лучшим мастерам сделать для вас новую Куклу. Достойную Короля.

Старик в шляпе берет Принца под локоть и хочет увести, а другой рукой дотрагивается до стены. Она тут же покрывается изморозью, теряет прозрачность. Людмила беззвучно плачет, и слезинки, тут же замерзая, с мелодичным звоном падают на ледяной пол.

Она проснулась и все никак не могла успокоиться. Слезы уже не замерзали, текли и текли по щекам, а гуляющий по комнате ветер холодил щеки и словно пытался утешить.

Людмила вскочила с кровати, достала телефон и набрала номер Руслана.

— Я не могу тут больше! — изо всех сил стараясь скрыть истерические нотки в голосе, почти выкрикнула она в трубку. — Можешь приехать и забрать меня? Если нет, я поеду маршруткой!

— Мила, — родной усталый голос. — Я после операции. Ехать почти час… Может, потерпишь до утра? Что случилось?

Стало стыдно. Конечно, он устал. А она истеричка. Но снова ветер погладил ее холодными ладонями, и живо вспомнился страшный ледяной гроб…

— Я сама доберусь, не надо. Ничего не случилось. Тут просто нет отопления, процедуры не отпускают, даже врачей нет. Вообще не санаторий, а Сайлент-Хилл какой-то. Не могу тут оставаться.

Пауза. Даже в его дыхании Людмила почувствовала недовольство и раздражение.

— Хорошо, я приеду. Не хватало еще, чтобы ты простыла. Могли бы и предупредить, что ремонт и отопления нет.

Когда Руслан вошел в холл, стряхивая с зонта капли дождя, она сидела в кресле с сумкой на коленях.

Вскочила, уронила сумку на пол, бросилась к мужу, прижалась всем телом. Такой теплый, родной…

Руслан обнял ее и прошептал на ухо смущенно:

— Ну ты чего? Не виделись всего день.

— Забери меня отсюда, — всхлипнула она.

Как же хорошо было дома! Людмила бросила сумку с вещами прямо в коридоре, разобрала вещи, стянула с себя свитер и сразу отправила все в стиральную машину. Хотелось избавиться от запаха запустения и пыли, что въелся в них. Потом Людмила заглянула к Антошке, сын пробурчал: «Ты уже вернулась?», и снова вставил вынутую на минутку для разговора с мамой пуговку наушника.

Людмила пошла на кухню и поставила чайник. Холод странного сна все еще не отпускал. Чашка горячего чая было то, что нужно, чтобы скорее согреться.

— Ужинать будешь? — крикнула она из кухни Руслану.

— Спасибо, родная, перекусил в кафе. Если только чай, — откликнулся он.

Она вошла в гостиную с подносом, поставила на журнальный столик. Налила в чашку только что заваренный чай. От аромата бергамота стало тепло и уютно.

— «Эрл Грей», — улыбнулся Руслан. — Ты всегда знаешь, чего я хочу.

— Я просто тебя люблю, — ответила она, села рядом и прижалась щекой к его плечу.

— И я, — он мягко поцеловал ее в висок. — Удивительная. И только моя.

Руслан обняли ее за плечи, от тепла его рук лед страха и тревоги в ее душе начал таять.

— Через неделю мой день рождения, — продолжил он вкрадчиво, в его голосе прорвалось скрытое нетерпение.

— Конечно, я помню.

Рука будто невзначай соскользнула с плеча, погладила грудь. Людмила оглянулась на закрытую дверь спальни.

— Антошка…

— Да, — мягкие, но требовательные губы прошлись по шее, — а мы так давно не были в тайном убежище. Ты же подаришь мне незабываемый вечер?… И не только вечер…

Его дыхание защекотало мочку уха, по спине вниз к кончикам пальцев сбежали горячие мурашки.

— Значит, в следующую пятницу, да? Ты ведь тоже соскучилась по нашим играм?

Людмила промолчала, только прижалась щекой к его руке и поцеловала.

Всю неделю она не могла отделаться от того, что ждет приближения пятницы, только привычное волнение и предвкушение отравлял страх. Людмила отчаянно пыталась от него избавиться, считая его последствием шока. Этот страх был совсем другим, не тем, что примешивался к острому удовольствию от ожидания неизвестного. Абсолютное доверие к своему Мастеру делало страх только пикантным соусом к наслаждению. А тот страх, что поселился в ней после похищения, был парализующим, неконтролируемым, иррациональным. Он не смешивался с другими чувствами в волнующий острый коктейль, а затаивался на самом дне, словно ядовитый смог. Стараясь заглушить тревогу, Людмила вспоминала властный голос ее Кукловода, что заставлял вибрировать ее изнутри, его взгляд — плавящий, заставляющий патокой стекать к его ногам, яркие вспышки удовольствия от жарких умелых ласк. И чем ближе была заветная пятница, тем больше Людмиле казалось, что она почти избавилась от наваждения: хриплого голоса Каверина в ушах.

Но в четверг Руслан сообщил ей с сожалением, что сессию придется отменить. Шталь назначил на субботу общее собрание сообщества.

Людмила посмотрела на мужа затравленно. Особняк на Шпалерной вызывал у нее стойкую неприязнь.

— Родная, — Руслан взял в ладони ее лицо. — Ты нужна мне там. Очень. Это важный для меня вечер. Официальное собрание. Без развлечений.

Она вздохнула облегченно. Но тревога и непонятная тоска продолжала сжимать ее сердце холодными жесткими пальцами.

***

Они приехали в особняк на Шпалерной как всегда ровно к восьми вечера. Руслан выбрал для нее то самое платье цвета индиго с изящным переплетением цепочек в глубоком вырезе на спине, что было на ней во время первого их рождественского бала. Холодный металл заставлял Людмилу вздрагивать. Колье-ошейник сжимал горло, и она время от времени прикасалась к нему, с трудом подавляя желание его сорвать.

Они вошли в зал, уже заполнившийся людьми. Руслан немного небрежно кивал, отвечал на приветствия, она привычно опустила глаза. Он сразу же увлек ее вперед, к подиуму, где стояли три больших кожаных кресла. Людмила сжала его руку, но Руслан даже не взглянул на нее, только стиснул ее ладонь в своей до боли и решительно поднялся по ступенькам, заставляя следовать за ним.

Он опустился в одно из кресел, кивком указав Людмиле место за его спинкой.

По ступенькам подиума следом за ними поднялся Шталь, опираясь на руку Анны. Людмила изумленно смотрела на его осунувшееся, резко постаревшее лицо, потухшие, снулые глаза. Было видно, что каждое движение доставляет ему боль.

Людмила вдруг поняла: Шталь уезжает не преподавать. Он тяжело и возможно неизлечимо болен. И вдруг ей стало понятно, зачем Шталю понадобилось вернуть Анну. Рыжая сучка Лили вовсе не годилась для той роли, которую он приготовил для своей покорной, тихой, доброй девочки, к тому же благодарной ему и возможно, влюбленной в него по самые уши. Значит, ее догадка насчет того, что та страшная пьеса на юбилее доктора была разыграна по его сценарию, верна. Ее передернуло от омерзения.

Анна помогла Шталю сесть в кресло, сама устроилась у его ног, взглянула украдкой на Людмилу и едва заметно улыбнулась. Вслед за ними на подиум поднялся тот же самый седой господин белоснежном пиджаке с ярким шейным платком, что был на юбилее Шталя, и тоже занял свое кресло.

Девушка в короткой черной кожаной юбочке и таком же кожаном корсете, туго затянутом, вынесла на красной подушке толстую серебряную цепь с крупным медальоном округлой формы с изображением трикселя, выполненного чернением. Девушка остановилась около кресла седого господина. Еще одна, одетая точно также, почтительно подала ему микрофон.

Господин поднялся и произнес по-русски, правда, с сильным акцентом, что выдавало в нем иностранца, то ли прибалта, то ли финна или шведа:

— Господа! Сегодня важное событие для сообщества. Господин Доктор, по независящим от него причинам более не сможет выполнять обязанности вашего председателя. А поскольку приемник был им определен заранее, то господин Кукловод сегодня станет новым председателем сообщества Санкт-Петербурга.

Раздались сначала отдельные хлопки, которые постепенно переросли в аплодисменты.

Руслан встал со своего кресла и вначале подошел к Шталю, склонившись перед ним и поцеловав его руку, затем к седому господину, который, взяв с бархатной подушечки серебряную цепь, торжественно улыбаясь, надел ее на шею Сикорского.

Собрание опять зааплодировало. Книголюб.нет

Людмила смотрела на мужа и не узнавала его. В его глазах светилось торжество, лицо стало жестким и надменным, он окинул собравшихся властным взглядом и вскинул руку в несколько театральном приветственном жесте. Она чувствовала, как он упивается этим моментом. Потом Руслан взял микрофон из рук девушки и произнес:

— Я благодарю всех за оказанное мне доверие и надеюсь, что смогу его оправдать. Я обязуюсь свято чтить и укреплять все традиции, заложенные уважаемым Доктором, своим бесценным учителем.

Руслан снова подошел к Шталю и почтительно поцеловал его руку. Доктор сдержанно улыбнулся и сжал его ладонь.

Потом они спустились в зал, где был накрыт фуршетный стол. Шталь и Анна, на руку которой он все также опирался, направились к выходу. Девушка нашла глазами Людмилу и свободной рукой сделала жест, что позвонит ей. Людмила кивнула.

Их с Русланом окружили люди, которые что-то говорили, поздравляли, пожимали ее мужу руку. Она чувствовала себя забытой и совершенно ненужной. Закружилась голова. Так некстати вспомнился ее страшный сон, увиденный в санатории. Пробила дрожь, будто в зале открыли окно, и потянуло сквозняком. Она склонилась к уху мужа и прошептала: «Мне нужно выйти».

Он, даже не удостоив ее взглядом, кивнул.

В туалете Людмила намочила ладони и приложила их к пылающему лбу и щекам. Ей ужасно захотелось оказаться дома. Пугала толпа чужих людей, и даже рядом с Русланом было не по себе. Она не могла без боли смотреть на его ставшее таким чужим, незнакомым лицо. Властный и жесткий господин Кукловод. Тот самый, что хрипловатым властным голосом отдавал ей приказы в их студии, заставляя считать вслух удары хлыста. Но там она еще надеялась, что это просто игра. Теперь же вдруг с безжалостной ясностью поняла — это не так. И ей оставалось только два выхода — либо поступить как Анна и принять эту ставшую реальной жизнью игру. Либо прекратить ее. Но голос страшного старика из ее сна опять прозвучал в ушах: «Я прикажу сделать для вас другую куклу».

Снова забилось сердце, стукнули зубы от нервной дрожи.

С трудом Людмиле удалось успокоиться и взять себя в руки. Нужно было вернуться и уговорить Руслана уехать домой.

Внезапно в полутьме коридора дорогу преградила мужская фигура.

— Не бойся, — сказал тихий вкрадчивый, знакомый до ужаса голос, — мне нужно с тобой поговорить.

Мужская рука легко коснулась ее обнаженного предплечья, и ей показалось, что ее ударило током.

Вздрогнув всем телом от страха и ненависти, она сжала зубы и процедила спокойно:

— Господин Каверин. Вам же запрещен вход на собрания сообщества?

— Ну да, — криво усмехнулся он. — Вопрос всегда только в сумме штрафа. Твой муж не сказал? Как похоже на него.

Людмиле нестерпимо захотелось опять его ударить.

— С дороги, — прошипела она в лицо Каверину. — Убирайся…

— Подожди, — сказал он вдруг глухо, изменившимся голосом, — мне… нужно… это сказать. Пожалуйста.

Людмила не поверила своим ушам. Он просил?

Она замерла, снова бешено забилось сердце.

— Ненависть, — все так же глухо продолжил Каверин. — Заслужил. А я… просто завидую… Он не понимает… Не ценит…

Каверин обхватил руками голову, зарывшись пальцами в волосы. Потом немного взял себя в руки и спросил:

— Ты же не такая. Тебе не нравится все это?

— Каверин… кто дал тебе право лезть мне в душу? Ты — мерзкий садист и извращенец! — выкрикнула она зло.

Он покачал головой.

— Жаль что ты так думаешь…Очень жаль. Если бы я мог…

Каверин развернулся и быстрым шагом ушел. Людмила потрясенная, прижала руку к груди, пытаясь унять сердцебиение.

Она вернулась в зал, в ушах шумело, голова кружилась, во рту пересохло и чувствовался противный металлический привкус.

Руслан все так же стоял у стены с бокалом в руках и беседовал с седым господином в белом пиджаке. Людмила подошла и тихо встала рядом, не смея вмешаться в разговор. Голова кружилась все сильнее, сердце будто спотыкалось, опять начали неметь пальцы на левой руке. Она смотрела на мужа и безмолвно заклинала его почувствовать, как ей плохо, понять и увезти ее отсюда. Но Руслан не обращал на нее никакого внимания. Наконец, решилась и сжала его локоть. Нехотя отвлекся от разговора и спросил:

— Что такое, родная?

— Мне нехорошо, — ответила Людмила тихо. — Давай уедем.

Руслан жестом подозвал официанта, поставил бокал на поднос.

— Опять болит?

— Немного. Мне жаль, что порчу тебе праздник.

— Глупая, — ответил Руслан, и погладил ее по щеке, — ты для меня важнее всего на свете.

Ей так хотелось поверить ему. Как всегда — безоглядно.