Империя предрассудков

Глава 16

После обеда и разговоров с отцом, которые довольно быстро вновь перешли в спокойное русло, я решила навестить могилу матери.

Кладбище расположилось на пригорке недалеко от имения, и заприметить его легко можно было по небольшой покосившейся церквушке, находящейся рядом. Она была такой крохотной, что людям, вероятно, нужно было приходить на службы за несколько часов до их начала, или же слушать проповедь со скромного церковного подворья. Несмотря на это, атмосфера, царившая вокруг, была лёгкой и благодатной. Нежно журчал неподалеку ручей, питающий реку за холмом, тихо посвистывали птицы в кустах шиповника, а у входа в церковь вальяжно развалилась лохматая добрая псина, лениво поглядывающая на прохожих.

Кладбище было небольшим, и, возможно, как раз потому что на нём редко кто-то появлялся, оно продолжало оставаться запущенным. Я пробралась между зарослей крапивы и массивных деревянных крестов, кое-где уже поросших мхом и лишайниками и, наконец, добралась до железного креста с приделанной рядом дубовой табличкой и выгравированным на ней именем: Татьяна Демидова. Поставить такой постамент было делом недешёвым, а потому я сильно удивилась тому, что никто не ухаживал за этой могилой, словно моя мать была каким-то неизвестным французским солдатом. И если судить по обильным зарослям лещины и осоки, последние лет пять здесь точно никто не ходил.

Я присела на корточки, аккуратно приминая к земле высокую траву у надгробья, чтобы хотя бы попытаться придать этому месту благообразный вид.

Я не собиралась предаваться чувствам по приезде сюда, потому что от детских воспоминаний почти ничего не осталось. Меня привело сюда исключительно чувство долга, но, кажется, я не до оценила силу привязанности к этим местам. Потому что, стоило мне залезть поглубже в прошлое, выуживая из памяти каждую крупицу воспоминаний о детстве, как я ощутила такую пронзительную боль утраты, тоску и отчаяние, словно только что потеряла не только мать, но и часть себя. Казалось, секунду назад я стояла перед ней, умоляя дать совет и подсказать, как мне быть. Кому верить? И куда стремиться? И вот ее уже не было рядом. И меня поглощало тянущее ощущение пустоты, словно я осталась в этом мире совершенно одна: беспомощная, одинокая, потерянная. О том, что такое семья, я знала только из книг, а мое окружение, в котором меня воспитали и в которое я попала, развращало меня и всеми силами стремилось уничтожить. Но я не могла сбежать.

Ох, как же я хотела поговорить с ней! Рассказать обо всем, что случилось со мной во дворце. О герцогине, Императрице, о Варваре, Фане и даже об Александре.

Пощупав громадный булыжник, который весь день до этого заливало солнце, и убедившись, что я не замерзну, усевшись на его гладкую темную поверхность, будто в забвении, я принялась пересказывать немой тишине всё, что со мной приключилось.

Когда я закончила, день начинал склоняться к вечеру. Солнце больше не припекало, жара не сушила слезы, а на душе внезапно стало свежо.

Оставаться здесь больше не имело смысла. Пустота, которая все это время была моим верным спутником, услышала уже и так больше чем достаточно, а потому я направилась обратно. Погрузившись в свои мысли, я вновь проходила мимо бревенчатой церквушки, как вдруг из нее мне навстречу выскользнула немолодая женщина:

– Госпожа Анна? Вы ли это?! – воскликнула она. Женщина явно не была знакома с правилами этикета, раз позволяла себе обращаться ко мне столь просторечно.

– Вы не помните меня, сударыня? Я жена нашего батюшки. Вижу, решили вспомнить про нас и отца своего и посетили наши скромные края.

Я уж и забыла, каково это, говорить с простыми людьми. На удивление это ничуть не смутило меня, потому я заулыбалась и произнесла, кивая в сторону кладбища:

– Конечно, и матушку тоже надо было проведать.

На этом моменте в глазах женщины заиграли крохотные огоньки:

– Да, проведывать ушедших – это конечно хорошо. Вот только не на пустой могилке.

На секунду я потеряла дар речи, но быстро взяла себя в руки и, списывая все на свои предрассудки, переспросила:

– Как это понимать? Что значит пустая могилка?

Собеседница совершенно точно успела пожалеть о своей чрезмерной болтливости и сейчас, вероятно, просчитывала пути отступления. Но было поздно, и ей пришлось отвечать:

– Послушайте, сударыня, я не знаю ничего толком. Это все слухи, ей Богу.

– Рассказывай, – приказала я властно. Любопытство и тревога на время переплелись, и предвкушала неприятности.

– Ваше благородие, – начала издалека женщина, – Ваша матушка умерла, как известно, от чахотки. Светлейшая душа, замечательная госпожа, – она рассыпалась в комплиментах. И хотя я прекрасно понимала, что меня изо всех сил пытаются умаслить, заставить ее говорить лишь о том, что мне было нужно, оказалось не так просто:

– А причем здесь пустая могила? – напомнила я женщине, не давая улизнуть от ответа.

– Как я уже сказала, я ничего не знаю током. Но дело вот в чем. Вашу матушку никто не видел в гробу. А когда она умирала, Ваш отец не позвал ни соседей с ней простится, ни родственников, ни даже святого отца. А где это такое видано, чтобы покойник на этот свет без исповеди посылать. Вот и вышло, что на помине был только ваш батюшка, да мой муж. Земле предали закрытый гроб. А после никто даже не появился на той могиле. Не по христианским традициям это.

– Это все? – спросила я недоверчиво. История ее больше была похожа на сельские сплетни.

– И да, и нет, – прошептала соседка, словно рассказывала мне сказку на ночь, – по здешним краям тогда шатался всякий сброд и все расспрашивал, про матушку Вашу, про батюшку. Мы, конечно, ничего, никому. Но было такое, – артистично вздохнув, сказала она, – В ночь, когда, сударыни не стало, царствие ей небесное, вся околица видела здоровенных мужиков. Ей богу, – причитала женщина осуждающе, – пришли посреди ночи в Ваш дом, я только мужа отправить хотела проверить все ли хорошо, смотрю – выходят. А после больше никто не видел ни их, не матушку Вашу.

Я фыркнула. Это звучало так нелепо. Какие-то деревенские мужики, пустой гроб, исчезновение матери. Чего только не придумают эти крестьяне для развлечения?

– Что ж, спасибо за столь увлекательную историю, – вежливо поблагодарила я женщину за информацию, надеясь, что она не расслышит саркастичные ноты в моей интонации. Но она, кажется, услышала:

– Не верите? А так все и было, – сказала она, трижды перекрестила меня и одарив снисходительной улыбкой, направилась к церкви.

Я тоже не собиралась задерживаться.

Спускаясь с холма, я думала о том, какой живой может быть фантазия у людей, если их жизнь скучна и однообразна. Но едва я ступила на дорогу у подножия, ведущую к дому, услышанная история начала несколько переосмысляться.

«А уж не связаны были эти странные люди с теми долгами, которые обременяли нашу семью?» – думала я, не по-девичья шаркая ногами о песок. Вариант с бандитами был куда более логичным, нежели растрата огромного состояния на лекарства от чахотки. И тогда вполне понятно, почему отец предпочел не говорить мне об этом.

Отец ждал на крыльце, и мое появление на горизонте не осталось незамеченным. Ещё издалека я уловила еле различимые запахи жареного мяса, а когда нога моя переступила порог дома, белая кухарка, совмещающая также должности буфетчицы и моей бывшей кормилицы, уже накрывала стол в гостиной.

Мы сели ужинать. Разговоров было немерено. Отец рассказал мне о своем хозяйстве, садах, которыми когда-то занималась мать, и которые пришлось продать соседу. Я же старательно пыталась пересказать отцу, что произошло со мной с того злополучного ноябрьского дня за годы Института и службы во дворце:

– Тебе нужно бежать оттуда, – уверено произнес он, услышав историю подкинутого Еленой письма.

– Если я убегу, откуда у меня будут деньги, чтобы восстановить наше доброе имя и не потерять дом?

– Титул имеет смысл лишь тогда, когда есть перед кем им гордиться. В наше время дворяне так замарали это понятие, что быть дворянином скоро станет позорно. А за деньги ты не должна переживать, это не твоя проблема. Ты и так сделала очень много, – он кивнул в сторону горшка с георгином. Я расценила этот жест, как знак того, что он принял мою помощь.

– Отец, я хотела спросить Вас.

Он отпил вина из хрустального бокала и посмотрел на меня.

– Я встретила жену священника, когда была на кладбище. Она наговорила мне, будто Вы хоронил пустой гроб без матушки, и будто Вы связались с бандитами, которые ее убили. Я не поверила, конечно. Но все же я хотела спросить, почему вы не приглашали никого из родных? Даже я узнала о ее смерти в письме почти через год после!

Реакция на мои вопросы была довольно предсказуема. Отец был недоволен. Не любил он разговоры, в которых кто-то хотя бы на секунду допускал, что он может быть не прав.

– Я говорил тебе не верить слухам! Вот оно, императорское воспитание! Твоя мать была больна. Вопреки мнению, что чахоткой болеют лишь люди страстей, я склонен думать, что она может быть опасна для других. Потому и не звал никого. Да и кого звать было? Родственников нет, а те, что есть, живут за сотни миль.

– А бандиты? – на всякий случай заикнулась я.

– Не знаю, кого эти сыщики приняли за разбойников, но в ту ночь кроме врача, да его лакея с кучером, у нас никого не было.

Я удовлетворенно кивнула, и мы вновь принялись за еду. Но почему меня так пугало воцарившееся молчание? Неужели я все еще в чем-то сомневалась? Или, быть может, меня просто волновала та необъятная гора проблем, что до сих пор нависала над нашей семьей. Едва я подумала об этом, как в дверь трижды постучали.

– Мы кого-то ждем? – спросила я настороженно и на всякий случай отложила в сторону вилку, словно понимала, что к еде уже не придется возвращаться.

Отец озадаченно посмотрел на меня и промолчал.

– Папенька?

Я увидела, как мелькнул в холле силуэт горничной, а через секунду услышала за стеной грубый мужской бас.

Еще ничего не произошло, но почему мне было страшно?

– Георгий Петрович, к вам тут пожаловали, – голос горничной звучал встревожено, и по лицу отца, я поняла, что неспроста.

– Подожди меня здесь, – сказал он строго, – никуда не выходи.

– Отец, что происходит? – тревогу в голосе уже невозможно было скрывать, да и это было не к чему.

– Так, гости из губернии, – мужчина встал из-за стола, и я увидела, что его обуяла дрожь.

– Что за гости, которые приходят к ночи и не предупреждают о своем появлении?

Но отец больше не говорил со мной. Взяв со шкафа небольшой пергаментный сверток, он направился в парадную. Я не собиралась сидеть на месте и просто слушать, что происходит за дверью, потому мгновенно последовала за батюшкой. Я знала, что не услышу от пожаловавших господ ничего хорошего, но сидеть и бездействовать было не в моих правилах.

Я почти добралась до выхода и уже видела очертания гостей столпившихся в прихожей, однако внезапно отец, что уже стоял на пороге гостиной, развернулся ко мне лицом и виновато произнес:

– Прости за это, – а потом он рывком захлопнул дверь перед моим носом, и я услышала, как повернулся ключ в замочной скважине.

– Нет! Отец! Пожалуйста! – бросилась я к дверям, – вы должны открыть дверь, я могу вам помочь! Пожалуйста.

Но было поздно. Я слышала, как отдалялись шаги, и голоса за дверью становились все тише. Мужчина уводил непрошенных гостей в другую комнату, чтобы я не могла слышать их разговор.

Я продолжала настойчиво дергать ручку, надеясь, что это поможет мне освободиться. Но механизм был слишком прочный, чтобы просто сломать его. В данном случае его можно было только вскрыть.

Я провела рукой по волосам, ожидая, что мне удастся отпереть замок с помощью заколки, но, как назло, я оставила все украшения в своей спальне, куда доступ мне был закрыт. Я нервно осмотрела гостиную в поисках предмета, способного помочь мне выбраться. Подсвечник. Перо. Чернильница. Все не то.

Сердце бешено колотилась в груди. Меня заперли в моем же доме. Насколько все было плохо, раз отец предпочел именно такой способ оставить меня в неведении? Я сказала ему, что могу помочь, но это был блеф. Кто бы не был там за дверью, я была бессильна перед ними. Все что у меня было это титул, который для них ничего не значил.

Слезы градом потекли из глаз, я подползла к двери, и принялась истерично колотить по петлям. Я задыхалась от своих всхлипов, хотя понимала, что истерика не поможет мне освободиться.

Спустя пару минут я всеми усилиями воли заставила себя собраться и прислушаться. Как я и предполагала, из дальней части дома доносились тяжелые мужские голоса. Никто не кричал. Тем не менее разобрать, о чем шла речь, не представлялось возможным. Лишь изредка, когда кто-то из господ, очевидно прохаживаясь по комнате напротив, начинал разговор, до меня долетали бессвязные обрывки.

– Взыскать имущество по факту…, – вдруг услышала я, а затем речь вновь стала неразборчивой.

От кончика пальцев до самой макушки, словно смертоносным змеиным ядом, меня сковал страх. Дикий ужас от осознания своей беспомощности. Я даже не могла вновь колотить в дверь, не могла заставить себя кричать, мною просто завладела тьма. Я ухватилась за дверную ручку, но уже не для того, чтобы выйти. Мне нужна была опора – связь с миром, чтобы просто не потерять сознание. Воздуха в комнате становилось все меньше, и каждый следующий вдох стоил мне все больших усилий.

«Пожалуйста, только не сейчас», – думала я, а перед глазами сгущалась тьма. Я не могла так просто отдать отца и наше родовое гнездо.

Постепенно мне удалось восстановить дыхание и унять всхлипы. Теперь я сидела на полу, прислушиваясь с проклятым голосам за дверью и просто молилась. Не помню, сколько это длилось. Я потеряла счет времени в тот момент, когда поняла, что теряю то единственное, что имело для меня смысл. Однако, когда комната совсем погрузилось в темноту, и я не видела ничего кроме тусклого света луны за занавесками, внезапный щелчок дверного замка, вернул меня в чувства.

Я мгновенно вскочила с пола и уставилась в пустоту, ожидая развязки. Морально я была готова к тому, что увижу там горничную, которая, отводя взгляд признается, что я больше никогда не встречусь с батюшкой, но дверь открылась и я увидела отца.

На этот раз я утратила способность дышать от счастья. Бросившись к отцу, уже секунду спустя я висела у него на шее. Теперь меня пробрало на смех. Истеричный, прерывистый. Он смешался с нервной икотой и всхлипами.

– Что это было? – прошептала я, не выпуская отца из объятий.

– Кредиторы из губернии, – ответил он, необычайно тихо.

Держу пари, он натерпелся не меньше меня.

– Они ушли?

– Ушли, - мужчина закрыл дверь и пройдя вглубь гостиной без сил осел на диван.

Он был хмурый и не спешил радоваться вместе со мной.

– Они вернутся, да?

Отец кивнул.

– Я отдал им твои деньги, – сказал он, словно оправдывался, – взамен они дали мне неделю.

– Неделю? Но…где взять столько за семь дней?!

Он лишь развел руками.

– Думаешь, их это волнует? Они заберут все не кривя душой, потому что делали это сотню раз. Ты видела, как выглядит сейчас некогда богатейшее имение у дороги. Заброшенный двор, на который крестьянские дети бегают мочиться. Скоро здесь ничего не будет.

– Отец, – проскулила я жалобно, – может, еще есть шанс?

– Поезжай во дворец, я со всем разберусь.

Он взял со стола книгу, и открыв, как мне показалось первую попавшуюся страницу, принялся читать.

Разумеется, он врал. У него не могло быть плана, иначе бы он не допустил, чтобы в день приезда дочери к нему в дом вломились кредиторы. Он бы не стал брать у меня деньги, не стал бы запирать меня в комнате, не стал бы ждать возвращениях этих людей. Отец просто смирился с безвыходным положением. Все чего он хотел в момент, когда отдавал деньги – это избавить меня от возможности лицезреть опись нашего имущества, прежде чем его отвезут на продажу.

– Давай выпьем чаю, – мужчина внезапно оторвался от книги, которую все равно не читал, и, из последних сил выдавливая улыбку, посмотрел на меня.

А что мне было делать? Я уже знала, что мы проиграли.

– Я позову кухарку, – я еле сдерживала поток вновь нахлынувших слез. «Хоть бы отец этого не увидел», – подумала я, и, прикрывая лицо рукой, быстрым шагом направилась на кухню.

Луна пряталась за тучи, ночи становились длиннее и холоднее, и вот я услышала отчетливый стук дождевых капель по крыше террасы. И тогда я, наконец, почувствовала, что лето давно миновало, и впереди нас ждали холода.