Империя предрассудков

Глава 9

Был конец года, и в Императорском дворце по традиции организовали Рождественский бал. Это было единственное за все двенадцать месяцев мероприятие, на которое приглашали не только взрослых выдающихся учениц Института, но и тех, кто просто хорошо себя зарекомендовал. К слову, у меня не было сомнений, что я буду в числе тех, кто отправится во дворец.

Накануне мероприятия мы собирались в большом зале Института, где госпожа Жуковская должна была оповестить нас о том, кто именно удостоится чести посетить долгожданный праздник.

В зале собралось по меньшей мере полсотни девушек от пятнадцати до восемнадцати лет. Было шумно, что совсем не соответствовало той обстановке, которая обычно царила на занятиях. Ну еще бы! Для многих, в том числе и для меня, это было первой возможностью увидеть тот мир, к которому нас готовили всю сознательную жизнь.

Наконец, когда воспитанницы уже начали беспокоиться и предвкушающий гомон сменился на нервное перешептывание, в зал вошла госпожа Жуковская.

Несмотря на то, что эта женщина происходила из весьма знатного аристократичного рода, манеры ее далеко не всегда были безупречны, особенно в те моменты, когда она была взволнована или чем-то увлечена. На первый взгляд Жуковская вообще могла показаться наивной и простоватой, однако, когда дело доходило до проверки знаний, она тут же демонстрировала свой характер, перевоплощаясь в сурового и строгого преподавателя.

Жуковская довольно небрежно разложила принесенные бумаги на столе и, дождавшись, пока мы совсем замолчим, начала говорить:

– Прежде чем я назову имена тех из вас, кто удостоится чести посетить императорской дворец, я хочу напомнить вам, что стало основанием для нашего выбора.

Она обвела взглядом всех присутствующих, и внезапно остановилась на мне. Без всякого смущения я продолжила смотреть на нее, расценив это как знак ее ко мне уважения, а значит и безоговорочного путешествия на предстоящее мероприятие.

– Во-первых, это, конечно же, ваше поведение. Нарушение дисциплины или безразличие к правилам в нашем заведении недопустимо. Во-вторых, ваши заслуги перед Институтом, ваше старание и прилежность: все это было отмечено. В этом году у вас было множество возможностей проявить себя, и бал станет поощрением для тех, кто во всем преуспел. Итак, сейчас я зачитаю имена тех, кто заработал право участвовать в главном событии года – рождественском балу.

Все замерли. Я же почувствовала, как у меня от напряжения онемели ноги.

– Ее Благородие Вера Журавская, Наталья Колосова, Ольга Успенская... – она все продолжала назвать имена, и я с замиранием сердца ожидала услышать единственные четыре слова «Ее Благородие Анна Демидова».

Я хорошо слышала, как девочки, сидящие рядом, радостно хлопали в ладоши после того, как Жуковская равнодушно зачитывала их фамилии, а я с большой завистью смотрела на них, не понимая, почему меня не назвали в первом десятке.

– И, конечно же, – Жуковская сделала паузу перед тем, как назвать последнее имя, – Ее Благородие Афанасия Данилова, – на этом она отложила списки в сторону и, довольная, улыбнулась Афанасии.

Я сидела в ступоре! Неужели меня не сочли нужным пригласить? Как? Я огляделась по сторонам, рассматривая радостные лица институток, которые тут же принялись обсуждать свои наряды, танцы с цесаревичем и всевозможные развлечения предстоящего приема. Мне казалось, в зале не было ни одного человека, кто бы, как и я, остался не у дел.

Я чувствовала, как соседки косились в мою сторону, будто я была самая бездарная, никчемная и неспособная ученица во всем заведении. И мне впервые за долгое время стало стыдно.

Больше ни секунды я не собиралась находиться в зале, полном раздражающих меня своей радостью особ. Я вылетела в коридор и собиралась уже разреветься от, как мне казалось, вопиющей несправедливости, но вдруг напротив меня возникла госпожа Жуковская, и желание плакать тут же испарилось. Вместо этого я остановилась рядом с ней и решила задать вопрос, который в тот момент терзал меня больше всего:

– Ваше Благородие, – я вежливо поклонилась ей, – скажите пожалуйста, почему вы не взяли МЕНЯ?

Она посмотрела на меня без укора, но при этом с нотой сочувствия и, пожалуй, даже умиления:

– Анна, к сожалению, для посещения подобных мероприятий у тебя пока недостаточно знаний ни в языках, ни в этикете, ни в музыке. Но это вовсе не значит, что у тебя не будет возможности попасть на бал в следующий раз.

В первую секунду меня пронзил укол обиды. Хотелось возмутиться и доказать ей, что я ничем не хуже других, но я вовремя остановилась. Любая моя импульсивная реакция только усугубила бы и без того удручающее положение, и мне не оставалось ничего, кроме как поблагодарить Жуковскую и направиться в общую комнату, чтобы обдумать то, что я от нее услышала.

* * *

В тот самый злополучный день, когда, казалось, все кроме меня отправились покорять дворец, я сидела в институтской библиотеке, что за последние пару дней стала для меня клеткой. Большинство моих сверстниц сейчас танцевали мазурку с графами и баронами, а я сидела в одиночестве в пыльной библиотеке и пыталась перевести очередную новеллу. Прекрасно.

Проводить вечер с оставшимися девочками не хотелось, поскольку несложно было догадаться, о чем они будут говорить, а еще раз переживать не очень-то хотелось, поэтому лучшим решением было отвлечься от неприятных мыслей за книгами.

По правде, я должна была заниматься переводом все пять предыдущих уроков, но так сложилось, что я всегда находила занятия поинтереснее. И только когда Жуковская вот-вот собиралась поинтересоваться моими успехами, я уселась за работу.

В помещении было мрачно, все же темнело зимой рано. С потолка и почти до самого пола свисали сотни паутинок, которые в тусклом свете свечей отбрасывали поразительных размеров тени, и возникало ощущение, словно вся библиотека – это гигантская ловчая сеть, а я в ней случайно запутавшаяся жертва.

Прошло несколько часов, а я совсем не продвинулась, настолько сложным был заданный текст. Да и мой словарный запас оказался куда беднее, чем я предполагала. Все это только еще больше выводило меня из себя.

Внезапно недалеко от меня за стол присела девушка. Это было весьма неожиданно, поскольку я думала, что немногие решатся провести рождество в одиночестве среди мрачных панелей библиотеки.

Девушка открыла книгу и принялась с интересом читать, время от времени делая пометки на своих и без того исписанных вдоль и поперек листах.

Окинув ее краем глаза, я вдруг поняла, что девушкой за соседним столом оказалась Афанасия. Сказать, что я была удивлена – ничего не сказать. Она ведь совершенно точно была приглашена на бал! Что заставило ее отказаться от блистательной возможности проявить себя?

Я немного побаивалась Афанасию, она казалась мне зазнавшейся и высокомерной, хотя я никогда не разговаривала с ней лично. При этом рядом с ней я испытывала такое же чувство, что и на уроке, пересказывая мадам Монро текст из французского учебника истории. Казалось, что стоит мне ляпнуть глупость – девушка посмотрит на меня исподлобья, помолчит, а потом, мягко исправив, одарит таким взглядом, что я навечно запомню эту ошибку.

К счастью, в тот момент чувство интереса во мне преобладало, и я не слишком беспокоилась о репутации. Впрочем, мое местоположение в этот день и время явно свидетельствовало о том, что с репутацией у меня далеко не все хорошо.

– Афанасия, – позвала я девушку, – можно тебя спросить?

Институтка тут же оторвалась от книги и посмотрела на меня. Ее взгляда хватило, чтобы понять – она готова меня выслушать.

– Ты же приглашена на бал, почему ты не поехала?

– Приболела, – ответила она спокойно и улыбнулась.

Честно говоря, ее ответ прозвучал настолько неубедительно, что даже разозлил меня. Даже если она и болела, ведь это был бал в императорском дворце, такое событие нельзя пропускать из-за простуды!

– Как-то странно пропускать столь грандиозное событие из-за недомогания, тебе не кажется?

Вероятно, я слегка перегнула палку, потому что Афанасия тут же оторвалась от книг и очень удивленно посмотрела на меня. Но спустя уже несколько секунд с ухмылкой ответила:

– Нет, не кажется.

Девушка была абсолютно спокойна внешне, и хотя, возможно, моя назойливость уже начала раздражать ее, она нисколько не показывала это, а потому я продолжила:

– Неужели что-то может быть важнее бала во дворце? Неужели ты не хочешь этого всем сердцем и душой?

– Скажи мне, а почему я должна хотеть?

Я смутилась, потому что мне казалось очевидным, что все без исключения мечтают быть частью монаршего двора. Словно прочитав мои мысли, Афанасия продолжила:

– Ты думаешь, дворец – это светские рауты, нежные вальсы и струящиеся рифмой поэтические романсы на балконах со статными мужчинами? Дворец – это не совсем такое место, как тебе кажется. После трех-четырех приемов начинаешь понимать это, и возвращаться туда уже не так хочется.

Я пропустила ее слова мимо ушей. Видимо, Афанасия была настолько высокого мнения о себе, что даже дворец был для нее чем-то обычным. Но все же желание хоть на секунду приблизиться к мечте и хотя бы в мыслях перенестись в светлые просторные залы взяло верх.

– И как же тогда там на самом деле? Сырой склеп да сборище крестьян в обносках? – спросила я, не скрывая сарказма, но, наткнувшись на негодующий взгляд девушки, постаралась сгладить углы. – Извини, просто для меня это очень важно. Больше всего на свете я хочу побывать на балу.

– Боже, – Фаня демонстративно закатила глаза, – я надеюсь, что ты шутишь.

Но я была серьезна как никогда.

– Пожалуйста, расскажи мне все. Дворец и правда такой волшебный? Говорят, во время первого вальса зарождается любовь!

– Кто говорит такую чепуху?

– А разве это не так? – протянула я удивленно.

– Эмммм, нет. Как бы тебе так сказать? Говоря про дворец, о слове «любовь», можешь смело забыть. В лучшем случае можно говорить о браке, выгодных связях. Но поверь, такого лицемерия и фальши, как там, нет больше нигде.

– То есть ты хочешь сказать, что когда я стану фрейлиной при дворе, меня не ждет самое лучшее время в жизни? – я еле сдерживала смех. Афанасия, оказывается, была такой циничной, похоже, что она совсем не верила в любовь. Но я-то знала, что все будет прекрасно.

Мое ответное пренебрежение, очевидно, слишком явно читалось на лице, потому девушка тут же произнесла:

– А ты считаешь, что тебя выберут фрейлиной при дворе?

– Разумеется. Или ты считаешь иначе? – никогда и ни с кем, я еще не говорила на тему своего будущего. Оно казалось мне предопределенным.

– Ох, ну скажем так. Чтобы оказаться там, нужно быть безупречной во всем, ну или же уверенным середнячком, в том случае, если у тебя безумно богатые и титулованные родители. Если у тебя есть что-то из этого, вполне возможно, тебя ждет успех.

Слова девушки заставили меня примерить на себя оба критерии, но я еще не осознавала, что едва ли подхожу к какому-либо из них. Заметив мою растерянность, Фаня продолжила:

– Все просто. Должно быть, ты очень талантлива в чем-то, раз решила замахнуться на место около Императора?

– Ну не знаю, я как-то не думала об этом. Наверное, всего понемногу.

– Неплохо, неплохо. Тогда, наверное, ты из очень знатной семьи? – Афанасия не отступала, продолжая закидывать меня странными вопросами.

– Да нет, не очень. Дворянская семья среднего достатка. Есть и богаче.

Девушка загадочно смотрела на меня, будто ждала, что я сама найду несостыковки между своими словами и реальностью. Но я упорно ничего не замечала. И она решила помочь мне, слегка направив в нужное русло поток несвязных мыслей.

– Заметь, тебя не взяли даже на рождественский бал, куда берут почти всех институток. Почему ты думаешь, что Императрица даст тебе свой вензель?

– Ты хочешь сказать, что я не подхожу им? – неуверенно выдавила я. С каждой секундой я чувствовала себя рядом с ней все более и более слабой и беззащитной. Будто бы смертный раб говорит с господом богом на великом суде.

– Да, Анна, – с удивлением я отметила, что она знает, как меня зовут. – Они берут тех, кто достиг огромных высот в каком-то искусстве или очень и очень хорош во всех. Так что если у тебя нет дяди великого канцлера или камергера, думаю, тебе лучше искать альтернативы, – ее слова произвели на меня тот же эффект, что и разговор с Жуковской пару дней назад.

Неужели я и в самом деле не была настолько хороша, насколько предполагала? Возможно, даже не столь талантлива, способна и дисциплинирована, чтобы стать фрейлиной. Неприятная правда начала медленно доходить до моего сознания. И это было очень неприятно. Афанасия молчала, дав мне время осознать собственные заблуждения, но уже спустя пару минут я вновь заговорила. На этот раз значительно поубавив гонор:

– И что же мне делать?! Быть фрейлиной – это единственная моя мечта!

На мой вопрос Афанасия усмехнулась, а затем, подумав несколько секунд, произнесла:

– Ты знаешь, я слышала одну такую чудесную фразу: если хочешь чего-то добиться, лучше всего молчать и улыбаться. Да и вообще, люди, которые много болтают – заканчивают на виселице.

– И что? Молчание поможет мне исправить текущее положение? – возмутилась я из-за абсурдного, на мой взгляд, ответа.

– Нет, текущее положение тебе поможет исправить усердная работа, а вот на будущее мой совет тебе пригодится, – девушка слегка улыбнулась и, явно намереваясь закончить разговор, отвернулась к своей книге. Но я была слишком возбуждена, чтобы отпустить ее так просто.

– Как ты думаешь, у меня есть шанс?

– Да, – произнесла она, задумчиво проводя рукой по странице, явно считая, что наш разговор исчерпал себя.

Девушка явно плохо знала меня, ведь в следующую секунду, когда на меня снизошло озарение и я сумела признать собственные заблуждения, мне вновь понадобились ее советы

Я бросилась к ней на встречу, пища от радости, и только внезапно всплывшие в памяти правила этикета, остановила меня от объятий, в которых я хотела задушить свою новую знакомую.

– Фаня! Спасибо тебе огромное! Ты вселила в меня надежду!

Она покосилась на меня, как на не совсем здоровую, кроме того всем своим видом намекая, что мне следовало бы ее дослушать.

– Только ты должна понимать, что происходящее во дворце и то, к чему тебя готовят здесь – это две поразительно разные вещи. И твой успех там нисколько не будет зависеть от того, насколько ты старательна и прилежна.

Но я уже не слышала девушку, и из всего сказанного в голове запечатлелось лишь одно: у меня был шанс стать фрейлиной и Афанасия, одна из лучших учениц Института, верила в меня.

Я знала Афанасию один вечер, и у меня совершенно не было оснований безоговорочно доверять ее советам. Но она была как никто убедительна. Все, о чем она говорила было просто, логично и понятно. Все было сказано без прикрас и фальши. Это пробуждало во мне чувство уважения к этой девушке.

Я не любила просить о помощи, тем более у малознакомых людей, но разговор с Афанасией стал для меня настоящим прорывом. Да и, к тому же, она все равно в какой-то мере была для меня авторитетом, поэтому я рискнула спросить:

– У меня не очень хорошо с французским, если я буду просить тебя о помощи, ты не откажешь мне? – я чувствовала себя очень неловко. Еще пару минут назад я ощущала себя центром вселенной, а теперь осознала, что я даже не на периферии. – Пожалуйста, это очень важно для меня. Я знаю, что, наверное, это навязчиво с моей стороны, но мне правда нужна твоя помощь.

– Только с французским ли? – поинтересовалась Фаня с ухмылкой, а затем, кивнув в сторону исписанных листов, раскиданных по столу, продолжила, – судя по всему, с английским тоже так себе.

Я виновато пожала плечами. Возможно, в тот момент девушка надеялась, что мой энтузиазм продлиться не больше, чем пару дней. И тогда, я бы отстала от нее со своими призрачными мечтами. А может, мое раскаяние произвело на нее впечатление, потому что голос всеобщей любимицы Института заметно смягчился, а потом я услышала:

– Давай, я посмотрю, что там у тебя не получается.

***

С этого момента в моей институтской жизни начался новый этап. Жуковская, Афанасия, пропущенный бал и презрительные взгляды воспитанниц теперь не злили меня, а наоборот, напоминали о том, кем я должна стать. И с этими мыслями я взялась за работу так усердно, как стоило начинать с самого первого дня.

Страшно было от мысли, что мне не хватит времени, чтобы наверстать все упущенное за эти годы. Однако другой возможности добиться успеха я не видела.

Естественно, мне приходилось работать гораздо старательнее, чем большинству институток. Многие вещи не давались мне также легко как некоторым, например, Бетти. Милой на личико, и достаточно пухленькой девочке, которая была любимицей преподавателей, обладала феноменальной памятью, и с любого урока иностранного языка выходила уже готовой к следующему. Мне же приходилось пробираться по ночам в библиотеку и сидеть там до утра, через силу запоминая то, что кому-то удавалось поймать на лету. Так я подтянула английский.

С французским было сложнее, но с этим мне помогала Фаня. После нашего разговора в библиотеке я только и делала, что бегала за ней, упрашивая помочь с языками. Иногда было ощущение, что меня стало слишком много в ее жизни, и за излишнюю навязчивость становилось стыдно. Однако Фаня никогда не отказывала мне.

Постепенно, из средней ученицы я превратилась в институтку чуть выше среднего. Позже и это перестало меня удовлетворять. Было все сложнее и сложнее обгонять своих соперниц и справляться с тем, что раньше казалось невозможным, но каким же нереальным мне казался тот миг, когда, я узнала, что в Институте появились девушки, для которых и я стала музой.

С Фаней мы, как и прежде, проводили очень много времени вместе. И пока мои сверстницы коротали длинные зимние вечера в гостиной, играя в бирюльки, мы с подругой сидели на мраморных ступеньках главной лестницы и я, все ещё на очень неуверенном и ломаном французском, пыталась пересказать ей историю своей жизни. Потом я переходила на английский, и всё начиналось сначала.

После занятий, когда голова уже совсем распухала от переизбытка информации, но расходиться еще не хотелось, мы просили у госпожи Жуковской ключ от кабинета английского (она безоговорочно доверяла Фане, поэтому без вопросов отдавала ей ключ) и сидели там чуть ли не до утра, беседуя обо всем на свете.

– Тебе повезло. Очень мало действительно одаренных девушек среди твоих одногодок, – говорила мне Афанасия, – это может сыграть на руку, когда настанет время Смотрительского Бала. Разве что Бетти может быть серьезной конкурентной. Тем не менее всё будет зависеть от того, кто именно приедет вас выбирать. Мужчина – будет оценивать по внешности, а значит, твои шансы быть выбранной увеличиваются минимум втрое, если Императрица – все сложнее. Как правило, она постарается уберечь сыновей от появления очередной симпатичной барышни. Впрочем, в итоге все сводиться к рекомендациям госпожи Жуковской и мадам Монро.

– Ещё столько времени до этого момента, но я уже так волнуюсь, – призналась я, – вот тебе хорошо, тебя совершенно точно ждет успех.

Фаня поджала губы и вздохнула.

– Что? Только не говори, что я не права, – возмутилась я.

– Права, – она сделала небольшую паузу, а затем нервно произнесла, – но есть одна проблема.

– Какая?

– Я уже говорила. Я не хочу во дворец. И знаешь, Анна, если бы у меня была возможность отказаться, я бы отказалась.

Теперь пришла моя очередь смотреть на нее, как на полоумную. Кто в здравом уме отказывается от таких возможностей?

– Ты же шутишь?

– Нет, – серьезно говорила она, – даже больше…

Я развернулась к подруге, желая убедиться по выражению ее лица, что та шутит. Но она была абсолютно серьезна.

– Пришла моя очередь просить тебя о помощи.

– Что ты задумала? – до сего момента Фаня действительно ни разу не просила меня ни о чем, потому от внезапных пожеланий Фани, сделалось не по себе.

– Есть очень большая вероятность, что просто так отказаться от приглашения ко двору не выйдет, тогда мне придется, в общем, сбегать.

Повисло неприятное молчание. Я пыталась прийти в себя, и понять, что вообще не так с этой юной особой.

– Как же я тебе помогу? Ты же знаешь, что Институт очень хорошо охраняется? Да и куда ты пойдешь после такого?

– Об этом не беспокойся. Я всё придумала.

Я сидела рядом с ней с открытым ртом и ловила каждое слово подруги. Все, что она делала, было мне чуждо, но она помогала мне, и я не могла ее оставить.

* * *

Был август. Месяц, которого каждый год с десяток девушек ждет с особым трепетом. Август – месяц выпусков и время Смотрительского бала. За те шесть месяцев, что я провела с Фаней, моя уверенность в ее возможностях только окрепла. У нее был один путь. Путь, о котором мечтали все, но только у Фани он был очевидным. Ее должны были сделать фрейлиной Императрицы. Вот только мы обе знали, что этому никогда не суждено осуществиться.

День бала был ознаменован легким волнением, даже у тех, кто не принимал в нем участие. Я предвосхищала, что Фаня останется в своей комнате и будет до вечера заниматься подготовкой, но она заявилась ко мне с самого утра и предложила прогуляться.

Мы прошли по небольшой аллее, ведущий в центр Институтского сада, и миновав все хозяйственные постройки, где могли находится люди, подслушивающие наши разговоры, присели на крохотной скамейке в тени можжевельника.

– Ну и? Зачем ты вытащила меня в сад в такую рань? «Ты должна была отсыпаться перед столь важным событием», – произнесла я, смачно зевнув.

– Дело есть.

– Какое? – тут же встрепенулась я, – помочь с выбором платья?

Фаня лишь закатила глаза.

– Почти. Помочь с выбором чемодана. Сегодня ночью я планирую покинуть это место навсегда.

Мы говорили с Фаней об ее намерениях сбежать всего однажды. Той ночью в кабинете Жуковской. Тогда я была уверена, что она забудет об этом или хотя бы передумает. Но, как я поняла, она и не думала забывать.

– Фаня…, – протянула я жалобно, – ты уверена в этом?

– И куда ты пойдешь? Тебя не примут с такой репутацией больше никуда.

– Не переживай за меня, я придумаю что-нибудь. Но быть фрейлиной я не хочу. Это не для меня.

Я наклонилась, аккуратно срывая листок с куста жасмина, что рос в нескольких метрах от меня и задумчиво покрутила его в руках.

– Что я могу для тебя сделать?

– Совсем немного, – начала она спокойно, – когда начнется бал, комната старшекурсниц опустеет. Ты должна будешь пробраться туда, собрать кое-какие мои вещи и спуститься с ним в нижнюю кладовую, что находится рядом со столовой. Там будет окно, ведущее в сад. Оно небольшое, и как правило, всегда открыто. Мне нужно, чтобы ты передала мне вещи через это окно.

Я закрыла лицо руками и тяжело вздохнула, так мне не нравилась эта идея.

– Но, а как ты выберешься с территории Института?

– Я договорилась. Меня вывезут на одной из карет, что прибудет в составе императорской свиты на Смотрительский бал.

– А почему ты не можешь заранее подготовить вещи, что я должна тебе передать? – смущённо спросила я, будто интересовалась чепухой.

– Ну конечно, это ведь будет совсем не подозрительно, если одна из фрейлин резко начнет собирать вещи, учитывая, что никого из нас не ждут ко двору раньше октября.

Разумеется, все что делала Афанасия, было для меня хуже безумства. В моих глазах на бесцельно рушила свою жизнь. Да и наверняка не только в моих. Существование без забот против жизни, которую надо было начинать с нуля. Но это был ее выбор, который я уважала.

– Это кошмар Фаня, но я сделаю, как ты просишь. И даже не сдам тебя мадам Монро, хотя у меня наверняка будет такое желание.

Девушка улыбнулась, пожала мне руку и довольно произнесла:

– А вот теперь, можно идти и выбирать платье. Платье для побега.

***

Около одиннадцати вечера я прошмыгнула в спальню старших институток. Все они в тот момент плясали перед первыми лицами государства, что мне, разумеется, было на руку.

Фаня в двух словах описала, что она желает видеть в своем мини саквояже. В основном это были ее личные заметки, записанные на скорую руку, пара книг и всего два платья: осеннее и летнее.

Признаться, я почти не волновалась при мысли, что меня могут поймать. Куда больше я переживала за Фаню. Куда она пойдет? Сможет ли еще раз добиться таких высот, каких достигла здесь. Впрочем, я точно знала, что эта юная особа гораздо умнее и хитрее, чем я могу себе представить. Потому наверняка представляет, что делает.

Запихав все вещи в крохотную дорожную сумку, которую едва ли можно было надежно закрыть, я, стараясь не наделать лишнего шума, направилась к нижним кладовым. Коридоры были безлюдны и лишь эхо, доносящееся из бального зала, свидетельствовало о присутствии здесь людей.

Я миновала один из лестничных пролетов, как внезапно, прямо напротив меня вырос силуэт мадам Монро. Она почти вприпрыжку поднималась по лестнице и вот-вот должна была наткнуться на меня.

Медлить было нельзя. Саквояж в моих руках, явно не сыграл бы мне на пользу. Но куда же его спрятать?

– Анна, что вы делаете в коридоре в столь поздний час? – настиг меня голос преподавательницы.

– Яяяя.. Э….Простите мадам, я так хотела взглянуть на бал! – пролепетала я, изо всех сил стараясь не выдать паники и наличие дорожной сумки, зажатой между ног.

Женщина строго оглядела меня, а затем ее взор неожиданно смягчился, и она добродушно произнесла:

– На балу все хорошо. За Афанасию не беспокойся, она произвела фурор, – женщина радостно улыбнулась.

Эх, это она еще не знала, какой фурор Фаня планировала провернуть после бала.

– А теперь ступай к себе, завтра обо всем поговоришь с ней, – мадам Монро указала на лестницу, ведущую к институтским спальням.

Но я не могла сдвинуться с места. Чертова сумка, у меня уже и так отнимались ноги держать такую махину.

– Чего ж ты стоишь?

– Вы знаете, я просто невероятно люблю эту сонату, – солгала я, обращая внимание мадам Монро на музыку, доносившуюся из зала.

– Что ж, тогда дослушай и отправляйся к себе. Негоже расхаживать одной посреди ночи.

Она еще раз миловидно улыбнулась и помчалась обратно на бал, оставляя меня одну.

Дальше все шло без приключений. Я спустилась в кладовую, легко отперев дверь заколкой. Окно действительно было открыто настежь и сквозь него легко можно было передать почти любых размеров саквояж.

Фаня уже ждала меня на улице.

– Как ты выбралась из зала? – спросила я, просовывая вещи.

– Сказала, что мне нужен воздух, я перенервничала. Меня отпустили на короткую прогулку, – усмехнувшись ответила подруга, аккуратно забирая вещи из моих рук.

– Короткая прогулка будет долгой, как я понимаю? – со вздохом уточнила я.

– Даже слишком.

– Не передумала?

Я особо не надеялась, что она ответит согласием и вернется, но все же стоило рискнуть.

– Нет, Аня. Не в таких вещах, ты же знаешь меня.

Я молчаливо кивнула, хоть и знала, что институтка не видит меня.

– Обещай писать мне, – предупредила я напоследок, когда Фаня уже держала свой чемодан в руках и вот-вот собиралась отправляться.

– Обещаю.

Она постояла подле меня еще пару секунд, ожидая, что я, быть может, хочу еще что-нибудь ей сказать. Но у меня не было слов, лишь слезы, что совершенно неожиданно брызнули из глаз.

– Спасибо, Аня, – сказала она почти шепотом, а после резко развернулась и направилась к карете, что стояла в нескольких метрах от заднего выхода.

Я не знала, как сложится ее судьба, но часть меня чувствовала, что мы еще встретимся.

***

–Ни одного письма, Фаня! – произнесла я, чувствуя, как обида сдавливает горло, – ты обещала писать мне, а в итоге я не получила от тебя ни одной весточки.

Она лишь растерянно развела руками.

– Я писала тебе, Анна. Но, похоже, кто-то не хотел, чтобы мои письма доходили. Ты же знаешь, как с этим делом в Институте. После седьмого или восьмого письма без ответа, я поняла, что это бессмысленно. Последнее письмо я отправляла перед Смотрительским балом. Полагаю, его ты тоже не получила?

Я неохотно кивнула, и Фаня продолжила мысль:

– Да, для всех я мгновенно стала предателем. Неблагодарной девчонкой, растратившей свой талант впустую. Разве что Жуковская, отнеслась ко мне со снисхождением и даже пыталась выяснить все ли со мной хорошо.

– Ну да, тебя не просто понять. Не хотеть быть фрейлиной, закончив Институт Благородных девиц, далеко не канон, знаешь ли.

Как раз кстати мимо несли поднос с бокалами красного вина. Я тут же поспешила позаимствовать один из них, дабы слушать историю Фани без излишней импульсивности.

– Не жалеешь, что тогда ушла? – спросила я, потягивая бордовую жидкость.

– Нет. Я не хотела во дворец и сейчас не хочу, – ее речь была плавной и завораживающей, словно подруга пыталась меня околдовать, – по правде говоря, не то чтобы я была прямо в восторге от того, что делаю сейчас. Однако это все равно лучше, чем самой бегать за женихами и плести интриги.

В тот момент Фаня напоминала мне человека, который словно пришел из другого мира. Вместо привычной дворцовой суматохи и обманчивой заинтересованности, в ее голосе звучали ноты рассудительности и спокойствия. А может это просто был расслабляющий эффект от вина.

– Да и в целом. Дворец просто не нравился мне. Он был мне противен. Я с трудом понимаю, как ты до сих пор живёшь среди этих людей, – вздохнула девушка, сделав первый глоток из своего бокала, – хотя вино вкусное.

– Я привыкла, – ответила я коротко. А потом вспомнила, как похабно вел себя сегодня граф Равнин, вынуждая меня проводить вечер в их компании. – Почти привыкла. Бывают исключения. Но жить здесь можно, особенно если смириться с нравом некоторых особ. А ты чем занимаешься?

Фаня посмотрела на меня с усмешкой, словно собиралась выдать мне некую тайну.

– Видишь девушек? – она указала на распутных красавиц, танцующих у столов с картежниками, – это мои.

– Боже, Фаня! – изумилась я, – ты сводница?

– Да, – ответила она спокойно, – я владею борделем прямо за главной площадью, и ещё несколькими небольшими домами в пригороде. Это прибыльнее и интереснее, чем прыгать вокруг Императрицы.

Мне не хватало воздуха, чтобы продолжить, и мыслей, чтобы, наконец, сложить их в связный текст.

– Значит, дворец был для тебя так плох, что ты ушла в публичный дом! – воскликнула я в полной растерянности.

– А что тебя удивляет? Во дворце я не принадлежала бы себе. Меня окружали бы эгоистичные и безнравственные люди и единственное требование, которое общество мне предъявляло – это успешный брак. Став хозяйкой борделя, я стала хозяйкой себе. Конечно, далеко не всё меня устраивает, и порой я думаю, что я обязательно найду себе более увлекательное занятие, чем управлять царством разврата. Но по крайней мере, это даёт мне такую прибыль, что уже через пару лет, я смогу уехать куда-нибудь во Францию, и больше никогда ни о чем не беспокоиться.

Я кивнула, хотя с трудом понимала ее мотивы. Лучшая выпускница Института Благородных девиц становится держательницей публичного дома, вот так поворот.

– А что? Бордели это и правда настолько прибыльно? – спросила я, намеренно переходя на шепот при упоминании слова «бордель», словно кто-то здесь мог меня осудить за это.

– Разумеется. К слову, возможно тебя это удивит, но мой бордель, это далеко не логово разврата с вакханалиями и страшными извращениями. Например, каждый год у нас в борделе проходит праздник, посвященный середине летнего сезона. Мы готовим для гостей большое представление. И это вовсе не та импровизация, которую ты можешь видеть сейчас, – она кивнула в сторону своих подопечных, танцующих на сцене и столах. – В общем, это довольно красивая, заранее продуманная, танцевальная постановка. Конечно, с определенными тонкостями, но, по крайней мере, сам танец ни к чему не обязывает. Было время, на нем выступали даже именитые балерины. Соответственно, и платили мужчины за это зрелище очень хорошо.

Я недоверчиво посмотрела на нее.

– Звучит так прилично, будто даже я могу прийти к тебе с танцем, – усмехнулась я, пока Фаня задумчиво наблюдала за своими подопечными.

– В теории, конечно. Тем более, что каждый год я приглашаю на представление дебютанток, от которых публика не требует ничего кроме грации и легкости. Но я все равно никому такое не советую. А тебе так тем более. Все же ты выше танцев в ночнушке. Пусть даже и весьма невинных – ответила она, похоже не уловив в моем голосе сарказма.

– Фаня, – ответила я, улыбнувшись, – ты же знаешь, что я никогда не пойду на такое. Моя репутация для меня важнее всего на свете.

Девушка повернулась лицом ко мне и довольно кивнула:

– Узнаю прежнюю Аню. Кстати, расскажи, что у тебя происходит в жизни? Есть новости из дома?

Мгновенно стало не по себе. Полгода я провела в муках и размышлениях о том, как помочь отцу, и вот Фаня вновь напомнила мне об этом. Ощущения были примерно такие же, как от ножевой раны.

– Есть, – ответила я со вздохом, кратко пересказав историю, которая произошла со мной полгода назад, когда в руки мне случайно попались списки банкротов из кабинета Константина.

– Плохо, – заключила Фаня, когда я закончила, – твой отец уже что-нибудь придумал?

Я лишь покачала головой:

– Он даже говорить об этом не хочет и все отрицает. Верный признак сохраняющихся проблем, – вздохнула я, отводя взгляд, – я все время думаю о том, что будет если…

– Нет, – тут же вклинилась подруга в разговор, – никто не отнимет ваше имение. Хочешь, я прямо завтра отправлю ему нужную сумму?

Разумеется, часть меня хотела принять помощь Фани. Это легко решило бы все проблемы отца, однако, как бы я чувствовала себя, задолжав Афанасии такую баснословную сумму? Да и к тому же. Ее все равно пришлось бы возвращать долг.

– Нет, спасибо. Я найду способ заработать, но брать у тебя деньги я не стану.

Фаня пожала плечами и коротко ответила:

– Ты уверена? Просто я знаю, что с этим лучше не затягивать. У вас, конечно, не худшая ситуация, но прецеденты, когда, дворян так лишили всего имущества уже были.

Я сглотнула.

– Я не настаиваю, просто знай, что ты всегда можешь ко мне обратиться.

– Спасибо, подумаю, – лаконично заявила я, хотя знала, что мое решение уже ничего не может поменять.

Наш оставшийся вечер прошел в разговорах о прошлом. К счастью, никто не искал меня, и я могла вдоволь насладиться вкусной едой, приятным ароматом красного вина и не менее приятной компанией. Мы перестали обращать внимание на время уже после полуночи, и я лишь изредка поглядывала на стол, за которым сидела герцогиня со своей великосветской компанией.

К утру часть гостей, не в силах подняться, валялась на полу, и слугам приходилось таскать их тяжёлые туши на диваны, чтобы те не загромождали проход. Кто-то перебрал настолько, что пришлось послать за врачом. На этом моменте Мария изволила покинуть праздник. Собрав свою свиту у выхода, она особенно любезно простилась с Равниным и Литвиновыми, а затем, раскланявшись перед Константином и Александром, наконец, покинула мероприятие. А вместе с ней и я.