Изгнанница. Искра Императора

12

Натаниэль

Да как! Она! Смеет!

Натаниэль сам не понял, когда утратил контроль: когда вдохнул дурманящий цветочный аромат ее кожи или волос, такой яркий в этом заснеженном царстве, или когда услышал «Убери руки». Прокричи она это, начни брыкаться, сыпать обвинениями или еще чем-то, и это было бы не так остро, как эти два, сказанных спокойным, уверенным голосом слова.

Это были не слова влюбленной девчонки, отверженной искры, это были слова взрослой, уверенной в себе женщины, которая! Посмела! Ему! Отказать!

Будучи его Искрой! Когда сама плавилась от желания!

Поэтому сейчас он в ярости смотрел на ворвавшуюся служанку, но ровно с такой же яростью на него смотрела та, которая когда-то таяла от первого прикосновения, от первого знака внимания, от одного слова. Он утратил над собой контроль, и снова из-за нее!

— Простите, — служанка низко поклонилась. — Простите, ар Эрхольд. Но к госпоже пришел доктор Вайт, у него какие-то срочные новости. В силу обстоятельств мы просто не можем такое игнорировать. Он был очень встревожен…

— Довольно, — жестко перебил Натаниэль. Одернул юбку жены и кивнул: — Ты можешь идти.

Все внутри противилось этому, но… он сам сказал, что не желает ей смерти, и это была правда. Больше того, когда услышал про тревогу доктора, испытал странное желание пойти вместе с ней. Но это было бы уже слишком! Женские дела Искры совершенно точно недостойны его внимания, это ее обязанность следить за своим здоровьем и за подготовкой к извлечению. Вот пусть и следит!

Дракон внутри зарычал, особенно когда она вышла следом за служанкой, широко расправив плечи и даже не обернувшись. Всем своим видом демонстрируя равнодушие, неподчинение, дерзость!

«И ты ей такое спустишь?» — он словно услышал в голове насмешливый голос отца.

— Женщины годятся лишь для того, чтобы рожать детей, дарить наслаждение и украшать собой праздники. Если она не выполняет хотя бы одну из этих функций, от нее лучше сразу же избавиться и не тратить время.

Отец рассказывал ему это задолго перед первым выходом Альви в свет. Тогда Натаниэль еще только начинал взрослеть и познавать женский мир и все его прелести, и отец пригласил его к себе для приватного разговора. Мать изменила ему с гвардейцем, когда Натаниэлю было пять. Тогда он мало что понимал, хотя няня со слезами на глазах все ему рассказала: сначала исчез гвардеец, который долгие годы был влюблен в императрицу. Затем — и она сама.

— Не переживай и не распускай нюни, сын, — жестко произнес отец, когда он прибежал к нему, чтобы спросить, что с мамой, — и никогда больше не вспоминай о ней. Она этого недостойна. Эта женщина предала и меня, и тебя.

Натаниэль проводил с матерью мало времени, в основном, им занималась няня, либо гувернеры. Няня следила, чтобы он вовремя ел, хорошо спал и правильно питался, гувернеры с детства обучали самым разным предметам, от географии до языков, владению пламенем его учил отец. В двенадцать лет он узнал, что его Искрой была выбрана Альви Эттана Сабар.

Первое ее имя соответствовало характеру, Альви в переводе со старовейсмейстрийского означало «хрупкий цветок», Эттана — «огненная». Огня в ней было ноль целых ноль десятых… до настоящего момента. Или до того, как она потеряла их первенца? Словно потеря ребенка полностью ее изменила, превратила в совершенно иную женщину, которую Натаниэль никогда не знал.

Впервые он познакомился с ней в тот же день, когда и весь свет Вейсмейстрии, искры приезжали на первый бал, когда им исполнялось пятнадцать, в отличие от остальных. Остальным девицам дозволялось выходить исключительно с восемнадцати, и, в отличие от бледнеющей, краснеющий, смущающейся Альви, ее сестра оказалась не такой робкой. Анаста Сабар покорила весь двор своим умением рассмешить, белокурыми волосами и сияющей улыбкой, которую многие пытались ловить… но она никому не позволяла переходить границы. Только ему.

Получив Анасту в постельные игрушки, Натаниэль довольно быстро наигрался, но все же она умела многое, и отказываться от «многого» он не собирался. Ему нравилось ее раскрепощенность, ее страстность, опять же, в отличие от сестры, которая, когда случилась их первая брачная ночь сидела на постели, прямая, будто проглотила палку, ждала его и смотрела так, будто боялась той палки, которая сегодня окажется в ней.

Искра искрой, но пламя между ними было каким-то слабым.

До настоящего дня!

Что произошло, что поменялось, Натаниэль не знал, но собирался это выяснить. Разумеется, он не поверил словам моряков: у страха глаза велики, что угодно могло их спасти, особенно учитывая, что поблизости нарисовался рованский фрегат с Кристофом Вальденом, будь он трижды неладен! Но все равно решил слетать и проверить, не столько слухи, сколько свои… странные ощущения пустоты после того, как Альви уехала.

Возможно, дело было в искре, но он и раньше разлучался с ней надолго, и ничего такого не чувствовал. Сейчас же его словно что-то манило, звало в Лавуаль, а слова матросов, слухи, дошедшие до него, стали последней каплей. Он хотел, чтобы она рассказала… и сам не представлял, что. Искра не может использовать магию без него, это невозможно.

Но и он раньше никогда не ощущал такого странного притяжения к той, кто была всего лишь средством и никогда не смела дерзить!

— Клянусь, это было все ради Искры! Исключительно ради госпожи Эрхольд, и только ради нее, — суетливый голос Беркинсона вернул его в реальность.

Натаниэль раздраженно вынырнул из собственных мыслей и обнаружил себя сидящим в кабинете. Последний его вопрос во время их беседы был о приюте, и Беркинсон разливался певчей птицей:

— Вы же сами видите, как мы сейчас топим! Как тепло в замке, во всем замке, а сколько средств требуют эти накидки, одежда… в том числе для слуг, все только для нее, чтобы ей было комфортно, чтобы она не переживала и не волновалась. Чтобы ей было тепло! Мы не можем себе позволить, чтобы с ней что-то случилось!

Беркинсон приложил ладони к груди, всем своим видом изображая участие по поводу его супруги. Император приподнял бровь:

— Насколько я понимаю, ситуация с детьми возникла не вчера и даже не месяц назад. Вы должны заниматься и их обеспечением тоже.

— Я… я… — Дворецкий ощутимо побледнел. — Я занимаюсь. И до меня Горация, наша экономка…

— Подготовьте мне все документы по расходам, — перебил его Натаниэль. — Я заберу их с собой и дам проверить своему секретарю.

— Да, ар Эрхольд, — кисло отозвался Беркинсон, — разумеется. Но я бы хотел уточнить: я все еще распоряжаюсь средствами? Потому что временами госпожа Эрхольд… она… например, устраивает расточительный праздник для детей, на который у нас уходит месячный запас провианта! Устроила тут суету, подняла всех слуг, поставила на уши…

— Альви устроила праздник? — Брови императора взлетели вверх.

Альви любила балы. Но она понятия не имела, как все это делается, оно и понятно, зачем это женщине ее положения.

Беркинсон воспринял этот вопрос как добрый знак:

— Да! Да! Вы не представляете, сколько времени и сил на него ушло! И средств, разумеется… Она вздумала дарить им подарки! Просто так, за какие-то конкурсы, непонятные соревнования, и…

— Мы разве не можем себе это позволить?

Дворецкий кашлянул.

— Д-да. Да, конечно можем, но…

— Любые «но» в данном случае неуместны. Подготовьте бумаги до завтрашнего утра. Завтра утром я улетаю.

«Надолго ты в Лавуаль?»

«Зависит от того, как быстро я решу все вопросы».

Он же не мог ей сказать, что его единственный вопрос в этом захолустье — она, но после разговора с дворецким и собственных мыслей понял: просто Альви его Искра, и у них давно ничего не было. Два месяца она была беременна, и он не трогал ее, плюс еще три недели… просто дракон взбесился от невозможности полностью высвободить пламя, вот и вся проблема. Сегодня он проведет с ней последнюю ночь, и забудет о ней навсегда.