Лера
Светлана рассказала мне, то, что помнила о годах юности моей матери и свекрови. Ничего конкретного, но у меня появилось стойкое ощущение, что какая-то тайна тянется, и связывает их посей день.
Зачем было скрывать свое знакомство?
Для меня в тот период это бы вообще не имело значения, я любила Рому и больше всего в жизни хотела выйти за него.
Сестра уехала. Мы решили, что сегодня она поговорит с родными, а завтра, если они не будут против, состоится переезд. Объективно мне реально лучше остаться тут. Средств нет, Аришка на руках, но… что-то внутри яростно этому противится.
Со Светланой мне будет легче. Надо как можно быстрее встать на ноги, на шее свекрови сидеть не вариант. Рома ее сын, они могут помириться, и она переметнется на его сторону. В принципе, от Ларисы Эдуардовны можно ожидать чего угодно.
Занимаюсь дочуркой, а мысли крутятся вокруг брата, информации, полученной от сестры. Пытаюсь все систематизировать, и ничего не выходит. Нервы расшатаны до предела, в глазах все еще стоят кадры Ромы с Аленой, Зоря, которая показала свое уродливое лицо. Слишком много всего за эти несколько дней, кажется, что я прибита ржавыми гвоздями к земле и не могу даже пошевелиться.
Поздно вечером, когда я, сидя на кухне, уже собираюсь пойти спать, возвращается свекровь.
Внутренняя пружина натягивается. Я надеялась, ее сегодня не будет.
— Не спишь, — окидывает меня холодным взглядом.
— Собиралась уже. Аришка уснула. Аппетит у нее хороший… только жаль молоко так и не вернулось, — вздыхаю.
— Нет, так нет, — пожимает плечами. — Я заказала лучшее питание для новорожденных.
— Ничего не заменит молока матери, — всхлипываю.
— Ой, Лер, сколько детей выросли, обходясь без этого. Хватит забивать себе голову не пойми чем.
Закусываю губу. Ей не понять. Нет смысла что-то объяснять.
— Светлана завтра с родными приедет, — перевожу тему.
— Да здравствует приют для инвалидов, — кривит губы. — Может, они еще каких обделенных притащат?
— Лариса Эдуардовна, что за жестокость! Жизнь их и так не баловала! — закипаю от ее слов.
Нет, долго рядом с ней я точно не выдержу.
— Давай сядем и поплачем за всех инвалидов. Бездомных, голодных и нищих, — наливает себе чаю и усаживается напротив меня.
— Они моя семья! Лариса Эдуардовна, вы тоже из неблагополучной семьи, и в молодости подвергались насмешкам в институте, неужели так быстро голодные годы забылись? — не планировала это говорить. Но она меня взбесила своей черствостью, захотелось ее уколоть. — И вам наверняка, кто-то руку помощи протянул.
Она резко бледнеет, словно кровь вмиг отхлынула от лица.
— Я сама себе дорогу прокладывала. А они предпочли сидеть в болоте. Уход мужика, не повод ставить крест на своих жизнях. Так что не сравнивай. Или ты тоже собираешься оплакивать измену мужа и годами себя жалеть, пока не превратишься в собственную тень? — выгибает бровь, кровь снова приливает к ее лицу.
— Мужчины в вашей жизни сыграли не последнюю роль, — мило улыбаюсь.
Намекаю на ее теперешнего мужа, который и обеспечивает свекрови ее сытую жизнь.
— Кто мешал Светлане найти себе мужика? — барабанит ногтями по столу. — Это тоже искусство, Лерчик. Способы не так важны, важен результат, и место, которое ты сама себе вырвешь у жизни.
— Способы важны, Лариса Эдуардовна, иначе есть шанс потерять себя, свою совесть и в принципе человечность. Методы моей сестры — это низость и лицемерие. Поэтому лучше как Светлана честно, чем как Алена, предавшая родных.
— Угу, честно, — делает большой глоток чая. — Что еще Светлана тебе поведала? — спрашивает равнодушно.
— Что вы знали мою мать, — выпаливаю.
Никак не реагирует, продолжает расслабленно восседать.
— Думаешь, я всех из юности помню? Надьку время не пожалело, страшная она стала, вот и не признала. Потом уже вспомнила, но какое это имеет значение, — поднимается с места. — И это вся «ценная» информация?
— Да.
Про брата не хочу ей говорить. По идее, могла бы помощи попросить в поисках. Но что-то меня останавливает.
— Спокойной ночи, — гордо вздернув подбородок, удаляется из кухни. А у меня на душе остается мерзкий осадок от разговора с ней.
Ночь проходит практически без сна. Едва закрываю глаза, сразу перед ними вспыхивают кадры недавних событий. Понимаю, что не имею права так себя доводить, только истерзанному сердцу все равно, оно кровоточит.
С каким-то облегчением встречаю рассвет. Еще вчера Светлана написала, что мать и Павел не против переезда, но очень опасаются стать обузой.
Какая там обуза, они для меня сейчас спасение! Тот спасательный круг, за который я готова ухватиться обеими руками и ногами.
К ним не еду. Остаюсь с Аришкой дома ждать прибытия. Свекровь наняла грузовик, выделила помощников, все, что я попросила. За что я ее поблагодарила от чистого сердца.
Лариса Эдуардовна уехала, сразу стало легче дышать. А когда приехали Светлана с родными, я от счастья прослезилась.
— Зоя Ивановна! Павел! Я так рада, что вы согласились на переезд!
— Ох, тяжко мне такие перемены даются, — вздыхает старушка. — Только как же тебя-то оставить! Да и на внучку полюбуюсь напоследок.
— Мам! Прекращай! Никто тебя на тот свет не отпускает! — весело говорит Павел. Подъезжает ко мне и добавляет, — Только неудобно все равно, Лер, как иждивенцы в хоромах. Мы много вещей с собой не брали. Я пару картин прихватил, краски, самое необходимое.
Парни как раз заносят в дом холсты.
— Ты очень талантлив, Паш, — говорю искренне.
— Ой, брось, — машет рукой. — Так мазня, никому не нужная.
— А ты пробовал продавать?
— Не смеши, Лер, — опускает голову, голову в плечи вжимает, словно мгновенно уменьшается в размерах. — Мне еще не хватало посмешищем стать.
— Паш, я, конечно, далеко не эксперт. Но твои картины, те, что я дома у тебя рассматривала, и сейчас увидела, они невероятно реалистичны, мрачные, завораживающие, таинственные, от них сложно взгляд отвести.
— Мне не нужна жалость, — поджимает губы.
— А если я попробую их продать? — хватаюсь за безумную идею, возникшую у меня в голове.