— Лариса Эдуардовна, а с каких пор охранник ограничивает мое передвижение? — после фразы свекрови во мне поднимается волна злости.
— С тех пор как я стала заботиться о твоей безопасности! Ты только родила и уже побежала хвостом вертеть? Зуб тоже был предлог, чтобы из дома улизнуть? Дочь на Светлану скинула, как удобно!
— Мне не нужно предлогов, чтобы выйти из дома. Я не в клетке, не под стражей. Я благодарна вам за помощь, но, Лариса Эдуардовна, я не позволю собой манипулировать, — прохожу мимо нее.
Нет желания продолжать дурацкий разговор, хочется как можно скорее увидеть Аришку.
— Ты видимо совсем не ценишь доброты! Не понимаешь, что охрана непросто так. И я тебе не враг! — голос становится немного мягче, вижу, как она пытается взять себя в руки.
— Лариса Эдуардовна, я не просила охрану. И простите, не собираюсь сидеть на цепи дома.
— По мужикам побежишь? Чего тебе не хватает? Бедных родственников поселила, всем обеспечила!
— Я буду жить так, как считаю нужным. Я не буду перед вами оправдываться, — взбегаю по ступеням вверх.
После недолгого общения со свекровью хочется принять душ и отмыться.
По коже расползается липкий страх. Прикажет охранникам меня удерживать, и что я сделаю?
Вызову полицию. Буду бороться. Хватит с меня.
— А мы покушали и спим, — Светлана встречает меня с улыбкой. — Как зуб?
— Зуб хорошо. А вот свекровь — плохо.
Подхожу к дочурке и любуюсь ее милым личиком. Мое сокровище, мои силы, ради нее я выстою.
— Я слышала, вы так кричали.
— Извини, что вас во все это втянула. Теперь понимаю, что решение было необдуманным перевозить вас. Я тут долго не выдержу. Да и вам тяжко… атмосфера в доме удручающая, — иду в ванную, умываюсь.
А слова свекрови будто прилипли к коже и не отмываются.
— Ты все правильно сделала. Одной это все проходить нереально. Тем более мы только рады, — Светлана стоит у входа в ванную, вижу отражение ее доброго лица в зеркале.
Сколько всего прошла, годами просвета не видела, а не утратила человечность.
— Вам и без меня тяжело, а тут еще мои вечные проблемы, — обнимаю сестру, утыкаюсь носом в ее плечо. — Я очень благодарна за помощь. И я отблагодарю! Только на ноги встану.
— Будь счастлива, Лер. Это лучшая благодарность.
— Мы все будем счастливы, — говорю со странной уверенностью в голосе. — А теперь давай о приятном!
— О чем?
— Две женщины заинтересовались работами Паши! Сейчас ими займусь, как раз надо отвлечься. Но что-то мне подсказывает — это только начало.
Начет картин у меня такое чувство, словно я держу в руках бриллиант, но много лет его считали просто булыжником. Не знаю, откуда эта уверенность. Она просто есть.
— Если все получится, — Светлана складывает руки как в молитве, — Паша оживет. Картины — это его жизнь. Но он уверен, что это просто мазня. Он утратил веру в себя.
— Значит, вернем ему веру!
Отвечаю женщинам, делаю дополнительные фото заинтересовавших их картин. Паша сегодня очень печальный, неотрывно смотрит в окно, практически не общается. Зоя Ивановна тоже не выходит из своей комнаты. Им тут плохо. В общежитии им было куда привычней и свободней.
Еще больше убеждаюсь в своем решении, как можно скорее покинуть «гостеприимные» стены этого дома.
Одна из клиенток написала, что подумает. Вторая же попросила выслать картину и даже скинула предоплату.
— Паша! У нас первая продажа! — забегаю, чтобы его обрадовать.
— Не может быть. Ты меня разыгрываешь, — хмурится.
На что я показываю ему переписку.
— Странно, что она выбрала эту картину… Я писал ее не в лучшем душевном состоянии.
Картина и правда мрачная. Невероятно красивый конь стоит посреди горящего поля. В глазах животного безысходность, конь окружен огнем и не понимает, как выбраться из западни.
Я понимаю смысл этой картины, улавливаю ее грусть. Полотно живое, возможно, потому и сразу нашло своего покупателя.
— Ты передал в ней свои эмоции.
Настроение становится лучше. Если покупка пройдет успешно, то часть денег хочу вложить в рекламу. У Паши талант, и мне хочется не столько заработка, сколько вернуть его к жизни. Хоть конечно, в нашей ситуации и деньги лишними не будут.
К вечеру свекровь оттаивает. Даже пытается быть милой.
— Валерия, я волнуюсь. Охрана для твоего же блага. Ты не пленница, но прошу, если куда-то едешь, бери собой парней. Они позаботятся о тебе.
Ага, как будто у меня есть выбор, думаю про себя. Не озвучиваю своих мыслей. Очередной конфликт мне не нужен. Лучше не злить ее, а просто идти к своим целям.
— Где вы их нашли? — спрашиваю, вспоминая слова Николая Владимировича про сомнительную репутацию их начальника. — Они как-то не внушают доверия. На бандитов похожи.
— Ой, Валерия, — машет рукой. — Ты фильмов пересмотрела что ли? Это парни одного моего очень хорошего друга. Он дал лучших людей. И если надо, решит и другие вопросы, — глаза дико сверкают.
— Какие вопросы?
— Разные, — разворачивается и уходит.
Тревога только усиливается. Ощущаю себя частью какого-то гнилого плана, марионеткой.
Вечером, когда уложив дочь, собираюсь и сама ложиться, телефон извещает меня о пополнении карты на круглую сумму.
Следом за пополнением в мессенджер приходит сообщение от Ромы.