Как стать папой за пять минут

Глава 10. Пампушка

Петр

– Пожалуй, я все-таки выйду, – хрипло выдыхаю, когда узоры и царапины на линолеуме начинают водить хороводы и показывать мне гипнотические мультики.

Встряхиваю больной головой, отрываюсь от созерцания пола.

Засиделся. Да и в принципе какого-то хрена задержался в роддоме! На календаре второе января, а я чувствую себя застрявшим в бесконечной новогодней ночи. После адских нервов и беготни я дежурю у постели кормящей мамочки.

Костя мне до конца жизни этот случай припоминать будет. Он и так чуть от смеха не подавился, когда передавал мне сумки в роддом и выслушивал мою занимательную историю празднования Нового года. Хохотал на весь заснеженный двор и повторял, как попугай, что я наказан за то, что когда-то жену у него увел. Хотя я его, скорее, спас, как санитар леса. Взял удар на себя, а потом еще и ему помогал бороться с благоверной, которой моего кошелька стало мало и захотелось подоить бывшего. Мы вместе от Дашки избавлялись, как от приставучего вируса, похожего на тот, из-за которого роддом Киры на карантин закрыли.

Как вспомню – холодным потом покрываюсь. Угораздило же.

Больше никаких свадеб и разводов. Ни-ког-да…

Впрочем, Костя прав. Косяк за мной серьезный числится, поэтому я и получил бумерангом по лбу. Нельзя друзей предавать, пусть даже по великой, как мне тогда казалось, любви. Ошибся. Теперь не верю в чувства. Все это блажь и игра гормонов, а в итоге – сплошное разочарование. Напротив меня лежит яркий тому пример с младенцем на руках. Доигралась.

Тяжело, как дряхлый дед, сбежавший из дома престарелых, поднимаюсь с неудобной койки, а она предательски скрипит. В унисон раздается возмущенное мяуканье ребенка, которое сменяется смачным причмокиванием.

Не смотреть туда! Даже не думай, Славин!

– Тш-ш, – ласковый женский шепот проникает сразу в сердце, мягким медом растекаясь по венам и согревая меня изнутри. Приглушенное детское мурлыканье отправляет здравый смысл и прагматизм в нокаут.

Почему так тепло рядом с ними?

Взгляд невольно мечется на Киру, упирается в грудь, прикрытую лишь пушистой каштановой макушкой. Поверх молочной кожи лежит крохотная ручка, сжатая в кулачок.

Пялюсь на современную Мадонну в сером антураже больничной палаты и стекленею, как заколдованный.

Какого?.. Что я там не видел? За свои тридцать пять лет насмотрелся женских прелестей: от воздушных шаров, которые трогать страшно, чтобы не лопнули, до ушей спаниеля, которые разве что потрепать можно. До брака повидал и перещупал больше, чем опытный маммолог за годы активной практики. После развода собирался дальше познавать мир женских грудей и других частей тела. Но, кажется, глуховатая Вселенная неправильно услышала мое желание и трактовала по-своему.

– Куда вы?

Кира взволнованно взмахивает ресницами. Заставляет посмотреть ей в глаза, огромные, испуганные, наполненные мольбой и надеждой.

Чудная девчонка. То поганой метлой меня гонит, то останавливает, когда я сам ухожу.

– В туалет, – хрипло бурчу, шагая к выходу.

Лучше пусть заподозрит меня в недержании, чем в безнадежной испорченности. Хотя в моем интересе нет ни намека на похоть. Вся эта картина вызывает совершенно другие чувства, светлые и глубокие, но абсолютно чуждые мне.

У меня нет детей, горе-супруга была бесплодной, а он случайных связей я наследника никогда не хотел, поэтому предохранялся. Признаться, я давно принял как факт, что отцовство – это не мое, и смирился. До настоящего момента.

Забавная девочка из прошлого, к которой я никогда не относился серьезно, внезапно повзрослела и родила свою мини-версию, такую же красавицу. Эти две матрешки для меня чужие, но почему-то я хочу заботиться о них, как о своих, выстраиваю в утомленном сознании иллюзию семьи.

Тормози, Славин! Они не твои!

Тем более, это же Пампушка! Та самая смешливая, искренняя и пухленькая девочка-подросток, потерявшая родителей, но не веру в людей. Наивная до невозможности. Совсем ребенок. Вот почему я не смог ее бросить в беде! Пазл сложился, когда она рассказала о дедушке. Спустя столько лет я хорошо помню Ивана Елисеевича. Мужик старой закалки. Готов выстрелить солью из дробовика в зад любому, кто посмеет неприлично взглянуть на его малышку, не то что притронуться. Как же он гамадрила к Кире подпустил? Видимо, с возрастом потерял хватку и нюх на моральных уродов.

Придется мне освободить девочек от предателя, который просрал свое право быть мужем и отцом, а потом вернуть их деду. Он уж точно больше не даст родных в обиду, в этом я уверен.

– Туалет же есть в палате, – сипло выдавливает из себя Кира, тяжело и часто дыша. Пытается сдуть влажные пряди со лба, но они прилипают к коже. – Вон там дверь, – слабо кивает.

Вздохнув, возвращаюсь к ней. Наклоняюсь к постели, касаюсь пальцами мокрого лба, убираю волосы, выбившиеся из растрепанной косы, и заправляю их за уши. Стираю испарину с горячих висков и покрасневших щек. Дыхание Киры учащается и рвется. Спускаюсь к шее, поглаживаю треугольник между ключицами и, опомнившись, отдергиваю руку.

– Тебе плохо? – хмурюсь, присаживаясь на самый край кровати. Покосившись на ребенка, прижатого к пышной груди, стараюсь говорить тише: – Кажется, у тебя температура поднялась. Врача позвать?

– Не знаю, – шумно сглатывает и облизывает пересохшие губы. – Жар накатил внезапно, во рту пустыня и внутри все горит. Может, это реакция на кормление? – прищуривается и умолкает, преданно заглядывая в мое лицо.

– Ты же не думаешь, что я знаю ответ? Одинокий мужик новоявленной мамочке не помощник. Зря вообще мне вас доверили, – пожимаю плечами виновато. – Воды подать?

– Если можно, – вспыхивает, покрываясь алыми пятнами, и смущенно отводит взгляд. – Извините, что свалилась на вашу голову. Я не так все планировала, когда к вам в офис за помощью ехала.

Беру бутылку из тумбочки, задумчиво кручу в руках, зыркая на Киру. Придется мне напоить ее – самой ей будет неудобно.

– Знаешь ли, остальные головы тридцать первого декабря были или заняты предновогодними хлопотами, или пьяны. Видимо, поэтому судьба тебя ко мне и забросила.

Откручиваю крышку, аккуратно подношу горлышко к губам, чуть приподнимаю дно бутылки, и Кира с жадностью глотает воду.

– Мне правда очень стыдно перед вами. Я… – сдавленно всхлипывает.

– Пей, а не реви, – бурчу, держа бутылку возле ее рта. – Жидкость не переводи напрасно.

Уголки пухлых губ вздрагивают, приподнимаясь в улыбке, а вода струйками стекает по подбородку и капает в ложбинку груди. Пока я повторяю ее путь взглядом, дочка разжимает ладошку и хаотично рисует круги по полушарию, будто стирает влагу.

Улыбнувшись, нахожу в одном из пакетов полотенце. Промокнув лицо и шею Киры, невозмутимо веду мягкой махрой к ключицам. И ниже, достигая глубокой впадинки. Все-таки формами бог Пампушину не обделил…

– Я сама, – дергается стыдливо.

– Цыц! Ребенка держи, – строго осекаю ее. Быстро протираю верх груди и убираю полотенце. – Не бойся меня, Пампушка, – укоризненно качаю головой. – Я ведь не рецидивист и не маньяк какой-нибудь. Тем более, мы с тобой давно знакомы… Что? – усмехаюсь, заметив, как ее изогнутые домиком брови ползут вверх. – Думала, не узнаю тебя, малявка? – щелкаю ее по носу.

Поджав губы, делает вид, что занята дочерью. Обижается.

– Мне двадцать один, – важно напоминает.

Мгновенно смягчается, стоит лишь переключить внимание на малышку. Пальцем поглаживает ее ручку, наклоняется, чтобы чмокнуть в макушку, проводит носом по волосикам, втягивая носом особый младенческий запах, блаженно прикрывает глаза.

Пользуясь моментом, я опять неотрывно слежу за ними, даже не пытаясь разобраться в своих чувствах. Просто любуюсь матрешками и наслаждаюсь приятным жаром внутри. В конце концов, я дико устал и имею право получить хоть какие-то положительные эмоции.

– Я умею считать, – осмелев, касаюсь пальцами детского затылка. Бережно перебираю шелковистые волосы. Малышка невнятно посапывает, а ее пугливая мамочка застывает, как парализованная. Чтобы не смущать ее, убираю руку и встаю. – Куда же ты так торопилась, Кира? Зачем вообще в большой город приехала? Ясно же было, что растопчут такую, как ты, и сожрут.

– За любовью, – выпаливает с горечью, и мой кулак сжимается одновременно с ручкой крохи, а рычащий вздох раздается вместе с ее недовольным мычанием.

Солидарен с тобой, малышка. Мамка твоя во всякую чушь верит, а еще утверждает, что взрослая. Как была простодушным подростком, так и осталась, только теперь с милым довеском.

– Что ж, в каком-то смысле твоя миссия выполнена, – возвращаюсь к младенцу, будто меня магнитом к нему притягивает. Усмехаюсь, погасив неуместную ревность. – Вот же твоя маленькая любовь.

Невесомо касаюсь пальцем напряженной щечки с такой же ямочкой, как у Киры, и дочка начинает сосать грудь еще усерднее, комкая ручкой бархатную кожу, как котенок лапкой. Растекаюсь в доброй улыбке, наблюдая за трогательной картиной. Никогда не был сентиментальным, но почему-то сейчас подтаиваю, как сосулька на козырьке крыши под прямыми лучами солнца.

На душе становится тепло и… немного горько. Может, зря я тянул с отцовством? Долго боялся брать на себя такую ответственность и избегал серьезных отношений, а когда меня, наконец, угораздило жениться, то оказалось, что стервозная супруга умеет только опустошать кредитные карты, не давая ничего взамен, даже ребенка.

После развода я решил, что не судьба мне быть примерным семьянином. Не мое это! А значит, придется идти по жизни одиноким холостяком. Тогда меня это даже обрадовало. Долгожданная, отвоеванная свобода дарила ощущение эйфории. Но сейчас…

Чем дольше смотрю на двух похожих девочек, лежащих в обнимку, тем больше думаю о том, что поторопился с выводами. Все-таки я хотел бы стать отцом.

– Согласна, – выдыхает Кира с нежностью. – Я ее очень люблю, – наклоняется к дочке, касается губами ее макушки, замирает, шумно втягивая носом сладкий детский запах.

По-прежнему смущается, ладонью прикрывает верх груди, но хотя бы не шарахается от меня. Должна понимать: в моих действиях нет ничего предосудительного. Тем более, теперь, когда я признался, что вспомнил ее. Для Пампушиной я, наверное, все тот же дядя Петя, который не тронет и не обидит. Наоборот, поможет, как семь лет назад…