Петр
– Настоящая детская?! – простодушно восклицает Кира, пока я затаскиваю тяжелые сумки в коридор.
Устало сдуваю испарину со лба, ведь руки заняты.
Откуда у этих двух крошек столько вещей? И как они в палате помещались?
– Кроватка? С балдахином… розовеньким, – доносится из-за приоткрытой двери одной из комнат. – И даже столик пеленальный! И…
Нежный, слегка писклявый от эмоций голос срывается в тихий всхлип. Больше ни слова – только рваные, шумные вздохи.
– Пампушка, ты чего там опять, в самом деле! Женщине поплакать – все равно что ребенку пописать, – закатываю глаза, небрежно бросив багаж на пол, и шагаю в комнату.
Тяжело выдыхаю, разминая затекшие пальцы до хруста, и опираюсь плечом о косяк двери. Наблюдаю, как Кира садится на край постели с ребенком на руках, шмыгает носом, взмахивает длинными, мокрыми ресницами.
– Ты обустроил детскую для Лизоньки? Зачем? Я ведь за всю жизнь с тобой не расплачусь, – поднимает на меня преданный взгляд. Что-то щелкает внутри, вызывая жар, разливающийся по венам.
Каждый раз, когда она так смотрит на меня, я чувствую себя чуть ли не героем. Только плаща не хватает и красных труселей. Кажется, Костя прав по поводу моей больной склонности спасать весь женский род. Но я не могу иначе, особенно, когда речь идет о повзрослевшей, но совсем еще не матерой Пампушке и ее маленькой булочке. Как им не помочь?
– Разве я предъявляю что-то? Думаешь, посчитаю все затраты, а в конце месяца стребую с тебя долг? – бросаю в шутку, однако Кира не расслабляется. Нервно прижимает к себе дочку, которая скоро вспотеет в зимнем конверте и растает, как Снегурочка на солнце. – Не хочешь переодеть Лизу? Тебе помочь?
– Точно! Ой, – спохватившись, укладывает покрасневшую малышку на кровать рядом с собой, судорожно дергает за бант, но лишь затягивает узел туже.
Усмехнувшись, иду к ним и наклоняюсь, чтобы помочь. Одновременно с Кирой распутываем ленту, сталкиваемся пальцами. Она дергается, будто от удара током, сжимает кулаки. И вновь ее чистый, невинный взгляд дезориентирует меня.
Аккуратно беру ее за руки, перехватываю и заставляю сложить ладони на коленях. Пока Кира сидит неподвижно, как послушная школьница, я спокойно снимаю с запарившегося ребенка верхнюю одежду. Судя по реакции Лизоньки, она мне очень благодарна за освобождение из жаркого плена.
Подмигиваю ей и цокаю языком в надежде на улыбку, какой она одарила меня на выписке.
Черт новогодний! Неужели я соскучился по чужой дочке? Своих детей никогда не было, к посторонним не тянуло, а сейчас что-то странное со мной творится. Как Дед Мороз посохом долбанул по макушке – и прогнал кукушку из моего домика. Я стал безумцем, склонным к неадекватным порывам. Еще и улыбаюсь постоянно, как умалишенный.
Ловлю на себе подозрительный взгляд Киры. Закашливаюсь, усиленно хмурюсь, принимаю серьезный вид. Ведь у сумасшедших какая главная миссия? Не попасться.
– Это было несложно, – невозмутимо продолжаю разговор. – Я просто попросил консультанта в «Детском мире» собрать «маст-хэв» молодого отца. Мне доставили на дом все необходимое для новорожденного. Я даже не напрягался, – отмахиваюсь так, будто палец о палец не ударил, хотя на самом деле я потратил на обустройство детской несколько суток. Но Кира, если узнает, опять застесняется. – В гардеробной еще коляска стоит. Не знал, куда ее деть. Она чудная, если честно, трансформер с запчастями. Автолюлька к ней в комплекте шла, между прочим. И еще какие-то сменные блоки. Надеюсь, ты в курсе, как обращаться с этим Бамблби, потому что инструкцию грузчики потеряли.
– Не верится. Ты как будто и правда наш папа, – ошеломленно выдыхает Кира и тут же прикусывает язык. Активно машет головой, часто моргает, словно прогоняя от себя наваждение. – То есть… Спасибо! Но… – замирает на пару секунд, а потом интересуется вкрадчиво: – Что если бы я уехала с Максом? Выбрала бы жизнь с мужем? Если не ошибаюсь, твой друг-юрист ожидал именного такого исхода?
– Он никогда не разбирался в женщинах, так что я его не слушал. Я знал, что ты умничка, – приговариваю ласково, а сам поднимаю Лизоньку на руки, придерживая голову. – И очень стойкая, несмотря на возраст.
– Нормальный у меня возраст! – фыркает незамедлительно.
– Тогда корми дочь. Время, – перекладываю малышку ей на колени, а сам демонстративно постукиваю пальцем по циферблату наручных часов.
– Ты чего командуешь? Я вообще-то мать! И в курсе, что делать, – капризно надувает губы одна матрешка, а вторая вдруг следует ее примеру. Точно проголодалась мелкая. Да и старшая наверняка ничего не ела перед выпиской, поэтому такая вредная. Путь к женскому сердцу и настроению тоже лежит через желудок. Лгут, когда на мужиков все сваливают. Мы похожи.
– А я почти бать… временный, – смеюсь расслабленно. – Корми. Я попробую Матвею дозвониться, хозяину и шеф-повару «Александрии». А то у меня в холодильнике мышь повесилась. Пусть привезут супчик какой-нибудь, кашу. Чего еще изволите, мать?
– Совсем с ума сошел, да? – возмущается, нахально прикрикивая на меня, а я пожимаю плечами. Так и есть, Петя спятил. В момент, когда думаю, что рассекречен, и собираюсь сдаться с повинной, она вдруг добавляет: – Я что, сама суп не сварю? Не позорь меня перед людьми. Лизу спать уложу и быстренько приготовлю нам обед.
– Из чего? Кашу из топора? Говорю же, пусто здесь. Совсем, – развожу руками. – Родители перед отъездом все вычистили, чтобы не испортилось. Впрочем, если честно, у меня самого дома из продуктов только прошлогодние пельмени в морозилке, – признаюсь, запуская пятерню в волосы.
– Может, зря развелся, – ревниво кивает на палец, где когда-то было обручальное кольцо, а меня передергивает при мысли о рабстве, из которого еле выбрался. – Жена бы готовила тебе.
– Скажешь еще! Она не умела, – морщусь с отвращением, вспомнив стряпню Даши. Отрава в чистом виде, будто благоверная избавиться от меня пыталась. Скептически смотрю на Киру и делаю последнюю попытку вразумить ее: – Может, закажем?
– Нет. Ты меня этим обидишь как хозяйку! Позволь хоть чем-то отплатить тебе за то, что приютил нас.
– Ладно, упрямица, тогда составь список. Я сгоняю в ближайший супермаркет и куплю продукты. По рукам?
Деловито протягиваю ладонь, а Кира многозначительно указывает на ребенка, прижатого к груди. Вместо рукопожатия одобрительно улыбается мне, качает головой, прищуривает сияющие глазки. Прядь волос падает на лицо, и я подцепляю ее пальцами, заправляю за ушко. Замечаю, как девчонка становится румяной.
Красивая…
Мысленно встряхнув себя, пулей вылетаю из дома. Возвращаюсь спустя время с полными пакетами продуктов. Меня не покидает чувство, что сегодня я подрабатываю курьером и грузчиком.
– Пампушка, я дома, – выкрикиваю в пустой коридор. Невольно пробую эту фразу на вкус, перекатываю на языке. Дома. Сказал так, будто к жене обращаюсь. – Ничего себе, заказ! Думаешь, в тебя столько влезет? Этим стадо бизонов накормить можно, а ты с виду худенькая, – игриво цепляя ее словами, несу сумки на кухню. – Кира! Ты где там?
– Тш-ш, не шуми так, – слух ласкает приятный шепот. – Лизонька уснула.
– Прости.
Оборачиваюсь – и врастаю ногами в пол. Кадык дергается, пальцы сжимаются на охлажденной куриной грудке, которую я достал из пакета, ногти врезаются в фабричную упаковку.
На пороге Кира в голубом трикотажном платье, простом и не вызывающем, длиной до колена, с фонариками на плечах и приличным декольте, но с загадочными потайными молниями на пышной груди. Ничего особенного, а я глаз отвести не могу. Слишком она уютная, воздушная, настоящая и… будто моя.
Домашняя девочка. Выглядит и ведет себя так, словно всегда здесь жила. Гармонично вписывается в семейную атмосферу, созданную моими родителями.
– Я все купил, – недюжинным усилием воли выжимаю из себя.
– Молодец, – откликается так же неловко и коротко. Одергивает платье, зажимается, обнимает себя руками, прячась от моего откровенного облизывающего взгляда.
Ой, дурак! Нашел момент подбивать клинья к молодой мамочке только из роддома. Да и, черт возьми, это же малышка Пампушка! Я помню ее пухленьким подростком. Правда, она и тогда уже была симпатичной и милой.
Место, Славин!
Отворачиваюсь, увлеченно разбирая покупки. Выкладываю продукты на стол. Стараюсь не смотреть на Киру, которая подкрадывается ко мне и молча становится рядом. Не решается ничего ни сказать, ни сделать. Просто застывает и, кажется, даже дышать перестает. Я же вбираю ее аромат полной грудью. Вкусно пахнет, молочком и ванилью.
Нет, так дело не пойдет! В тишине еще больше порочных мыслей в мою нездоровую голову лезет. Надо разрядить обстановку.
– Эй, тебе разве это можно? – с насмешкой подбрасываю шмат сала в руке. Совсем не вяжется с миниатюрной девушкой.
– Нет, конечно! – с облегченным смехом выхватывает у меня его и уносит на столешницу, ближе к плите. – Это для тебя.
– М? – выгибаю бровь непонимающе.
– Ну, я так подумала. Не будешь же ты куриным супом и постной гречкой питаться? Мужчина должен есть много и сытно, – в процессе разговора наклоняется, по очереди открывая все кухонные шкафы, будто ищет что-то.
Я невольно залипаю на аккуратной попке и худых бедрах. Нагло пользуюсь моментом, опершись об угол стола. Наслаждаюсь видом до тех пор, пока Кира вдруг не поворачивается ко мне со сковородкой в руках. Воинственно прокручивает ее, рассматривая покрытие.
Достаточно крепкий металл, чтобы огреть им одного похотливого адвоката. Что ж, поделом.
– Я тебе картошечки с салом и луком нажарю, – довольно улыбается и ставит сковородку на газовую конфорку. – Помню, ты у дедули ее уплетал с удовольствием.
Такая внимательность трогает до глубины души. Обо мне ни одна женщина, кроме мамы, никогда не заботилась. Все только что-то тянули и требовали, особенно Даша. Но Кира другая, как не от мира сего.
– Обойдусь, – останавливаю ее, подходя сзади и укладывая ладонь на талию. – Не хочу, чтобы ты утруждалась.
– Тогда помогай, – выкручивается, оказываясь ко мне вполоборота, и протягивает луковицу. – Нарежешь? А то я начинаю плакать, а потом остановиться не могу.
– Не надо, – испуганно забираю потенциально опасный овощ. – Ты и так все время ревешь. Я сам.
Не замечаю, как летит время. Мы смеемся, болтаем ни о чем, вспоминаем поселок и ее деда. Кира порхает вокруг плиты, я стараюсь тоже быть полезным, но мне почти не достается работы. Она делает все сама, настоящая хозяюшка.
Какая же хорошая жена из нее бы вышла. И красивая, и смышленая, и заботливая. Хранительница домашнего очага. Судя по аппетитным ароматам еды, которыми спустя полчаса наполняется кухня, еще и готовит вкусно.
– Идиот твой гамадрил, – внезапно выпаливаю мысли вслух.
– Что? – оглядывается Кира. Манит миндальной карамелью глаз, очаровывает улыбкой. Меня ведет на пустом месте, будто я напился вдрызг или надышался дурманящими парами.
– Пампушка, ты такая…
Договорить не успеваю – отвлекаюсь на шум в холле. Мне мерещатся чьи-то шаги, приглушенные голоса, скрип дверей.
– Кто-то пришел? – вскидывает голову Кира. Сжимает деревянную лопатку в руке, как единственное оружие.
– Сейчас проверю, – резко встаю.
Стоит мне выйти из кухни, как на меня буквально прыгают из-за угла, повисая на шее. Успеваю заметить лишь рыжую, коротко стриженную макушку и зажмуриться от радостного девичьего визга:
– О-о-о, и Петька дома, – уткнувшись носом мне в грудь, продолжает пищать.
– Сашка? – обнимаю ее в ответ и никак не могу понять, как здесь оказалась моя двоюродная сестра. – Ты разве не уехала на отдых с тетей Раей? И с моими родителями…
Замираю, уставившись в сторону входа. Да ну елки! Последние нервые клетки осыпаются, как иголки у засохшего новогоднего деревца, забытого до марта.
– Нам там не понравилось, и мы сбежали. Решили Старый Новый год встретить в родных краях, – хихикает Саша, а я с трудом проглатываю огненный ком. Обжигает внутренности. – А мне все твердили, что ты очень занят все праздники, а ты, оказывается, за городом прохлаждаешься, пока родителей нет дома. Попался! – по-детски тычет меня пальчиком в плечо.
– Угу, – мычу растерянно и не моргая смотрю на родню, как на делегацию призраков. – Привет, мам… Пап… Вся семья в сборе, – заключаю обреченно.
На кухне гремит посуда, что-то падает, раздается звон стекла, а следом сдавленное: «Ой, дедулечки». Срываюсь с места, бросив всех, и мчусь к Кире. Игнорирую летящий вдогонку вопрос:
– А кто это с тобой?
Кто-кто? Мой неуклюжий и невезучий новогодний подарок.
От Деда Мороза с любовью.