Как стать папой за пять минут

Глава 13. Уйти, чтобы остаться

Петр

– У него папа прокуро-о-ор, – завывает Кира, мешая остывшее картофельное пюре из ресторана со своими слезами.

Придерживаю ее дрожащую руку, направляю ложку прямо в рот, заставляю съесть все ее содержимое. Глотает судорожно, облизывает искусанные губы и выдыхает с лихорадочным всхлипом. Посматривает на закрытую дверь, за которой несколько минут назад скрылись медики. Нелегко было убедить доктора оставить меня с Кирой. Упертый, как баран. Дал нам полчаса, будто у нас свидание в тюрьме, и то потому что Пампушка разревелась и вцепилась в меня мертвой хваткой.

– Да хоть папа Римский! Перед законом все равны, – цежу сквозь зубы, чтобы не пугать ребенка.

Лиза не спит – лежит в кувезе, размахивая ручками и уставившись в лампу на потолке. Протянув руку, накрываю ладонью ее животик: я заметил, что малышку это успокаивает и отвлекает от голода. Время кормления уже наступило, но сначала надо привести в чувство старшую матрешку, а то она чуть что – сознание теряет. Буквально! Стоило мне отлучиться на пару часов, как по возвращении я увидел ее безвольное тело на постели и склонившегося врача. Чуть не поседел. Думал, что-то серьезное стряслось – и опять увезут нашу маму в реанимацию. Благо, все обошлось, однако ее муженек горько поплатится за то, что потрепал нервы и ей, и мне заодно. Козлина туалетная! Кирин рассказ привел меня в бешенство, в котором пребываю до сих пор.

– Неа, у Адова связи, – шепчет обреченно.

– У тебя тоже, – подмигиваю ей. Вижу, как по бледной щеке струится соленая вода, стекает к подбородку и капает прямо в тарелку. – Да что ж такое! Картошку пересолишь.

Вздохнув, забираю у нее пюре, размешиваю, пробую на вкус. Съедобное. Подогреть бы, но некогда. Зачерпнув ложкой и сформировав аккуратную горку, кормлю Киру, как ребенка. Слушается, покорно открывает рот, машинально пережевывает, шмыгая носом.

– Спасибо, – мычит, почти не размыкая губ. – Не представляю, как бы мы без тебя…

– Брось, рано меня благодарить, – подношу к ее лицу очередную ложку. – Вот когда избавим тебя от гамадрила, тогда и поговорим. Так чего твой Задов хочет?

Отставив тарелку на тумбочку, беру салфетки, чтобы промокнуть реки слез, иначе Кира затопит всю палату.

– Адов, – уточняет она, подставляя мне носик.

– Я с первого раза правильно услышал, – вытираю и щелкаю пальцем по кончику. Усмехаюсь, когда она забавно морщится. Лиза так же делает.

Почувствовав себя брошенной, малышка в кувезе начинает кряхтеть. На автомате возвращаю ладонь к ней, поглаживаю живот. Пальцами второй – комкаю использованный бумажный платочек. Да у меня рук на них двоих не хватает! Ощущаю себя многодетным отцом, а не юристом, который здесь по делу.

– Макс требует, чтобы я вернулась к нему и делала вид, что ничего не произошло, – жалуется Кира, ковыряя пальцами упаковку салфеток. Достает сразу несколько, яростно натирает лицо. Плачет, добавляя себе работы. Генератор воды, а не девушка. – Ему нужна послушная жена и приличная семья. Если я подам на развод, он заберет ребенка. Совсем!

– Пф-ф, Кирочка, твой бабуин Краснозадов просто тебя пугает, – перехватываю ее ладони одной рукой, сжимаю холодные пальцы. – Ни один суд не встанет против матери! Не так легко лишить тебя родительских прав. Это в принципе возможно только в самых запущенных случаях.

– Не зна-аю, – тянет с сомнением. – У меня нет жилья, нет работы и пока что нет диплома.

– Кира, у тебя есть я, – выдаю неожиданно, однако без задней мысли. Кира дергается, округляет глаза, преданно глядя на меня. – Мы все решим. Верь мне, ладно?

– Больше некому, – выдыхает то ли с нежностью, то ли с обреченностью. Наверное, я не лучший кандидат на роль спасителя и не меня Кира хотела видеть рядом с собой и дочерью в новогодние праздники, но я постараюсь не разочаровать ее.

Накрываю хрупкие колени двумя руками, а Лиза тем временем требовательно покрикивает, потому что я оставил ее. Лупит пяточками по бортику кувеза.

– Доедай! – приказываю Кире, всучив ей тарелку.

Встаю, чтобы взять малышку на руки.

– Ой, а что ты делаешь? – волнуется нервная мамочка. – Головку придерживай и…

Осекается, с удивлением наблюдая, как я поднимаю младенца, устраиваю маленькое тельце на локте, покачиваю. Мне хватает нескольких секунд, чтобы Лиза притихла. Признаться, я сам шокирован.

– Ешь, говорю, я не смогу ее долго отвлекать, – шепотом подгоняю Киру, а сам не разрываю зрительного контакта с малой. Она так пристально буравит меня мутными глазками, будто понимает что-то. Главное, молчит.

Пока Пампушка давится картошкой, чтобы не задерживать меня, и запивает остывшим чаем с молоком, я неторопливо хожу по палате, развлекая дочку. В какой-то момент терпению Лизы приходит конец. Она кривит личико, набирает побольше воздуха и издает боевой клич, будто предупреждает меня, что если не послушаюсь – хуже будет.

Подавив смешок, оглядываюсь на Киру.

– Кхм, у тебя там уже готово? – бросаю многозначительный взгляд на высокую грудь.

В разрезе платья видна глубокая, соблазнительная ложбинка. Никогда не думал, что женщины после родов такие аппетитные. Причем во всех смыслах. И для ребенка, и для мужчины.

Сглатываю ком в горле, невольно обласкав взглядом всю Киру с головы до ног. Получаю кулачком Лизы по подбородку. Прихожу в себя. Откашливаюсь нервно и злюсь на себя: нашел время!

– Говоришь так, будто я молочная кухня, – фыркает Кира, краснея. Мой интерес явно не укрылся от ее внимания, однако она пытается делать вид, что ничего не произошло.

Несмотря на острый, дерзкий язычок, она заметно стесняется. Поворачиваюсь боком, чтобы не смущать ее, обращаю все внимание на ребенка.

– На ближайший год именно так, Пампушка. Может, и дольше, если будешь питаться нормально и нервничать меньше, – произношу с улыбкой, покачивая возмущенную, голодную Лизу. Она явно устала от меня и не желает лицезреть мою помятую рожу, зато с удовольствием прижалась бы к пышной, теплой маминой груди. И я не могу ее осуждать. – Тш-ш, Лизочка, я бессилен, ведь твоя «еда» немного капризничает.

– Прекрати шутить надо мной, – грозит мне Кира, но вместо страха вызывает лишь улыбку. – Давай мне дочку. Я доела.

Протягивает руки, и я аккуратно вкладываю в них ребенка. Лиза тут же затихает, утыкается носом в ту самую ложбинку, от которой сложно оторваться, и активно ищет грудь.

– Я оставлю вас ненадолго, – совладав с собой, направляюсь к двери. – Позвонить надо.

В коридоре набираю Костю. Отойдя к окну, тихо и коротко передаю ему суть разговора с Кирой. Мне не стыдно просить его о помощи, тем более, если придется воевать против прокурорской семейки.

– Я тебя услышал. Значит, так… – сурово чеканит Воскресенский, и я напрягаюсь. Его командный тон не сулит ничего хорошего. – Ты заключил с гражданкой Пампушиной договор на оказание юридических услуг?

– Зачем? Это лишнее. Я все равно ни копейки с нее не возьму. Помогать буду в частном порядке.

– Что же, примерно это я и предполагал, – тянет недовольно, будто ставит на мне крест. – Ты понимаешь, что нельзя вести дело, если испытываешь к клиентке личный интерес? Адвокатская этика, мать ее, не забыл, что это?

– Нет, я ничего не нарушаю. К чему ты клонишь? – раздраженно рычу. И вдруг меня озаряет догадка: – Или ты просто Адова испугался?

– Я никого не боюсь, хоть он действительно не последний человек в городе. И весьма уважаемый, знаешь ли…

– Плевать. Не хочешь помогать – скажи прямо! Тогда я буду разруливать ситуацию сам, – выпаливаю в ярости, хотя сомневаюсь в себе. Вдруг не справлюсь в одиночку?

Ради Киры я готов пойти против влиятельного прокурора и сцепиться со всей династией Адовых. Я точно помешался на Пампушке. Не понимаю, как и когда это произошло, но оно неизлечимо. Может, Костя отчасти прав?

– Стоп! Бросишь трубку сейчас – уволю! – гаркает он внезапно, а я и бровью не веду. Привык. – Опять! Во второй раз уволю. Третьего не будет… – напоминает о нашем прошлом конфликте.

– Ты издеваешься? Костя, я правда волнуюсь за этих девочек, – пытаюсь достучаться до него, покосившись на дверь палаты. Мельком улавливаю хмурый взгляд доктора, шагающего по коридору. По мою душу пришел? Укоризненно покачав головой, он молча заходит к Кире, а я вытягиваю шею до судороги, чтобы проследить, что он намерен делать с моими матрешками. – Им больше не к кому обратиться. Родных в городе нет, Адов предал…

– По статистике, до 70% женщин прощают измену. Большинство продолжают жить с мужем, – монотонно вещает друг, как радио транслятор. – Шансы сохранить брак возрастают, если в семье есть ребенок.

– Не время для лекций, Воскресенский, – нервный рык рвется из горла, но я подавляю эмоции, лишь бы не привлекать внимание вредного, чересчур принципиального врача. Их бы с Костей познакомить – нашли бы общий язык. Оба зануды. – К чему все это?

– К тому, что ты нашел себе очередную девочку в беде – и пытаешься ее спасти, – выдает друг таким тоном, будто следующим этапом поставит клеймо мне на лоб. – Однако спросил ли ты, действительно ли она хочет быть спасенной? Вспомни мою бывшую жену Дашу.

На секунду убираю трубку от уха и, прикрыв динамик рукой, шепчу вышедшему из палаты медику: «Все в порядке?». Хмурится, кивает и бросает важно: «Время для посещений истекло». Развернувшись на пятках, удаляется в ординаторскую.

Выдыхаю, но тут же вновь напрягаюсь, потому что приходится вернуться к разговору с Костей.

– Ты же простил меня и отпустил прошлое. Какое отношение Даша имеет к делу Киры?

– Самое что ни на есть прямое. Вспомни, ты ведь тоже ее спасал от меня. Поверил ее слезам и жалобам на то, какой я тиран, подонок, абьюзер, – вскрывает старые раны, а я терплю и слушаю, стиснув зубы. Не могу поспорить – все так и было. Я облажался. – Даша прикинулась бедной овечкой и невинной жертвой, а ты был рад стараться. Включил режим рыцаря на белом коне. Сейчас все повторяется.

– Кира не такая! Ты ее не знаешь, – не выдерживаю, повышаю голос. – Она малышка совсем, наивная и доверчивая…

– Не исключено, но это еще хуже. В таком случае я даю девяносто девять процентов, что она вернется к мужу. Слабохарактерные женщины именно так и поступают. Тем более, у них общий ребенок, Славин! – тараторит, чтобы я не успел перебить. – Их дочь! Только их двоих! То, что ты умудрился роды у посторонней бабы принять, не делает тебя отцом.

– Я и не претендую, – бубню, ощущая горечь в душе. Хреново так, будто от родных отрекаюсь.

– Не глупи, Петя, я тебе по-дружески советую: не спеши шашкой махать. Сначала убедись, что Кира точно решила развестись. Иначе и себя дураком выставишь, и с Адовым отношения испортишь, и фирму нашу подставишь.

– Что ты предлагаешь? Бросить их?

– Ну-ну, не рычи на меня, – произносит мягче и спокойнее. – Ничего подобного я не сказал. Дай Кире время подумать. Сейчас она, разумеется, на эмоциях. Обижена, разочарована, слаба после родов. Гормоны скачут, слезы ручьем. Но пройдет день, два, может, неделя – и Кира иначе посмотрит на ситуацию. Я более чем уверен, что она простит мужа и радостно поскачет к нему на радужном пони. Будут они дальше жить в мире и согласии, растить дочку…

– Нет, – отрезаю со злостью, будто они обе априори принадлежат мне. Не могу отдать их Адову! Не хочу.

– Да, Славин, да. А тебе пора бы отвыкнуть заглядываться на чужих жен. Мне кажется, у тебя патология какая-то, тебе бы к психологу обратиться.

– Пошел ты!

В сердцах взмахиваю рукой, в которой зажат телефон, но останавливаюсь в паре сантиметрах от стены. Свободным кулаком упираюсь в подоконник, перевожу дыхание. Чертов Воскресенский продолжает трещать в динамике:

– Я серьезно, друг, не пори горячку. Давай договоримся так. Сейчас ты разворачиваешься и покидаешь роддом…

– Нет, даже не обсуждается, – буквально ору в трубку. – За ними больше некому ухаживать.

– Будешь носить им передачки, оплачивать все необходимое и справляться об их здоровье у врачей. В конце концов, тебе лично рядом с молодой матерью нечего делать. Как тебя врачи терпят? Родным отцам не позволяют круглые сутки находиться в роддоме, а ты – хрен знает кто – за пару дней поселился там и гнездо свил. Я ведь не жил с Верой в палате, когда она родила!

– Но…

Из ординаторской выглядывает врач, хмуро смотрит на меня поверх очков, сводит брови к переносице. Делаю неопределенный жест рукой, выдавливаю из себя улыбку, хотя придушить его хочется. Замучил, сатрап! С ним я точно здесь долго не протяну.

– Допустим, – все-таки соглашаюсь с Костей и мысленно готовлюсь к изгнанию из роддома.

– В общем, без тебя они справятся, а медики присмотрят. За эти дни Кира успокоится, все обдумает. Потом выпишется, обратится официально к нам, если не передумает, конечно, – скептически хмыкает. – Под руководством наших специалистов она составит заявление на развод, подаст в суд. В таком случае я собственными руками помогу зад этому Адову надрать, если он сам не отступит. А до тех пор палец о палец не ударю. Я же тебе нужен, Сла-авин, – тянет ехидно.

– Нужен, но и твой вариант нам не совсем подходит. Кире после выписки даже ехать некуда.

– Ох черт, ясно все с тобой! – обреченно рявкает друг. – Девочка в беде вьет из тебя веревки, а ты – из меня. Знаешь же, гад такой, что другу отказать не могу.

– Неужели поможешь?

– Условия те же самые: ты исчезаешь, она думает. Но ответ у нее попросишь в день выписки. Впрочем, возможно, законный муж встретит ее раньше с шарами, цветами и плакатами: «Спасибо за дочь». Тогда проблема отпадет сама собой, – добавляет с сарказмом, а я злюсь так, что пар из ушей скоро повалит. Изнутри меня сжирает противное чувство, будто у меня собираются украсть что-то личное и важное. Мое! Уводят из-под носа главную ценность в жизни, а я не могу этому помешать. – Если развод в силе, мы возьмемся за это дело. Если голубки помирятся – не обессудь. Добро? – повышает голос, а я, наоборот, умолкаю. – Славин? – зовет настойчиво.

– М-гу, – мычу с тоской.

– Петь, подсознательно ты понимаешь, что я прав. Оставь ее наедине с мыслями. Несколько дней, тем более, праздничных, когда ни один ЗАГС не работает, ничего не изменят. Порой надо уйти, чтобы остаться.

– Хорошо, я так и сделаю, – тяжело вздыхаю, но все-таки убедительно добавляю напоследок: – Начинай готовить документы на развод, Костя.

Кира – сильная девочка с принципами, предательство не простит. Пусть восстановится, а потом вместе вступим в борьбу. И победим!

Позже… А пока что я толкаю дверь в палату, чтобы попрощаться…