Мрак бодро нес меня сквозь лесную чащу, к речке Смородине. Пока руки теребили шелковую гриву, мысли витали далеко отсюда. Как дела у домовых? Как у бабуленьки, все ли в порядке.
А не сделать ли мне крюк через избу? И своих проведаю, и блюдо прихвачу.
— Послушай, — шепнула я, склонившись к уху коня, — а давай сперва Феню с Микошей навестим?
Мрак фыркнул, выпустив из ноздрей две струйки пара, и послушно свернул левее. И уже минут через десять вывез меня к избушке на курьих ножках.
— Дом, милый дом, — улыбаясь странному чувству в душе, выдохнула я.
Конь остановился у крылечка, в ожидании пока наездник спустится на травку. Но всадник, то есть я, ни разу не слезавшая с коня самостоятельно, растерялась.
Неловко перекинула ногу, пытаясь скопировать плавное движение, которое не раз на моих глазах проделывал Кощей. Но вместо изящного соскока получилось нечто нелепое. Я съехала по скользкому боку коня, цепляясь руками за гриву, и в итоге шлепнулась на мягкую, прохладную траву пятой точкой.
— Уф! — вырвалось у меня непроизвольно.
Мрак повернул свою гордую голову и посмотрел на меня сверху вниз. В его больших, умных глазах я прочла удивление и снисхождение. Он фыркнул еще раз, на этот раз явно насмешливо.
— Только никому не рассказывай, — проворчала я, потирая ушибленное место и поднимаясь. — А то смеяться станут.
Отряхнув подол, я потрепала Мрака по шее — больше для успокоения собственной гордости, чем для его поощрения.
Ну упала и упала. Не разбилась же. А мне, между прочим, на него еще обратно карабкаться. Но это потом.
Сейчас мягкий свет в окошке от свечи говорит, что домовые не спят. А значит, нам есть что обсудить.
За углом в свете луны виднелся вспаханный огород. На этот раз Микоша и Феня справились на твердую пятерку. Осталось дождаться урожая.
Корова, привязанная к колышку под окном, меланхолично пережевывала траву, перед ее мордой блестела вода в корыте. Мое появление на ее позднем ужине никак не отразилось, Буренка мазнула по мне печальным взглядом и вновь задвигала челюстями, пережевывая свежую зелень, торчащую изо рта.
На верхней ступеньке крыльца обнаружилась пестрая курица, облюбовавшая себе гнездышко в шапке-ушанке. А рядом, свернувшись калачиком, дремал Баюн.
Покой и умиротворение.
Тишину нарушил скрип двери. На пороге, освещенный теплым светом из сеней, стояла Микоша, потирая заспанные глаза и кутаясь в цветастый платок. Увидев меня, она обрадовалась.
— Хозяйка! Ну как все прошло?
Из избы послышались торопливые шаги, и на пороге возник Феофан, неся впереди себя зажженную свечу. Его лицо расплылось в улыбке.
— Заждались уж тебя. — Принялся крутить головой Феня, его взгляд упал на Мрака. — Где Кощей?
Баюн, разбуженный гомоном, лениво открыл один глаз, оценил ситуацию и, мотнув хвостом, встал, выгнув спину в долгой-предолгой потягушке, подошел ко мне и терся о ногу.
— Наконец-то, — промурлыкал он ворчливо, — а то эти в дом не пускают. А я, между прочим, не с пустыми лапами, — пожаловался он, — подарок забрали и не пускают.
— Молока получил? — нахохлилась Микоша, и сама же ответила, — Получил. Чаго тебе надобно еще? Неча на печке бока отлеживать, там и без тебя места нет, — посматривая в сторону Феофана, пробурчала она.
И так стало тепло и уютно: ворчание домовых, урчание кота, я и правда вернулась домой. Ну вот как теперь буду без них? А они без меня?
Расчувствовавшись, я наклонилась и сгребла обалдевших Микошу и Феофана в объятия.
— Как же я вас люблю, друзья! — призналась открыто впервые. Неожиданно даже для самой себя. Чего уж говорить про домовых?
— А я? — фыркнул кот, замерев от неожиданности.
— И тебя! — Отпустив переглядывающихся домовых, почесала Баюна за ухом.
Первым от шока оправился Феофан, осторожно поинтересовавшись.
— Это значит, что ты… — произнести дальше он не решался, но мне и не нужно было, я и так поняла, что он имеет в виду.
— Никуда от вас теперь не денусь, — пообещала я.
— Ура! — Феня стянул с головы ночной колпак и подкинул его в воздух.
— Честно? — более сдержанно отреагировала Микоша.
— Честное пионерское, — подтвердила я, — может, чайку?
Пообещав к чаю птичьего молока и картошки (той, что пироженка) на радостях, я, наконец, вошла в избу. Притихшие у печки Злата и Ярик делали вид, что спят.
— Доброе утро, — улыбнулась я, — видя, как Ярослав приоткрыл один глаз и тут же закрыл его обратно. — Вижу, что не спите. Идем чай пить.
**
Пока домовые суетились, накрывая на стол, я занялась тем, что наколдовала к столу вкусного. Сегодня особенный вечер, я приняла важное решение остаться. Это надо отметить. Скатерка послушно исполнила все пожелания. Не забыла я и про пушистого ворчуна — нежный паштет из кролика в сливках.
Все остались довольны. За чаепитием рассказала, как удачно сосватали Ждану и что уже почти домой собрались, как неожиданно поменялись планы. И мы очутились у Девичьего озера.
Стоило мне произнести это название, как брат с сестрой обратились в слух. Они ловили каждое мое слово, каждую эмоцию на моем лице, ожидая, что закончу я радостным известием о том, что сестра заколдована. Но увы, пока порадовать мне их было нечем.
— Не переживайте, — поспешила я утешить ребят, — есть у меня мысли насчет разворотного зелья.
— Какого? — поперхнулся чаем Феофан, — разворотного?
— Ну да, есть же приворотное? Значит, должно быть и обратного действия. Мне на болоте бутончиков перепало, снимающих всякий навет, думаю, с ними должно получиться.
— Угу, — важно кивнул Ярик.
— Подождем, — в такт вздохнула его сестра, накрывая маленькую руку брата своей ладошкой.
— Василиса не приходила? — поинтересовалась я, поглядывая на Микошу.
— Не-а, — с шумом отхлебнула из блюдца домовуха и потянулась за конфетой. — Не было ее, а чего?
— Да так… — промолчала я о своих планах обчистить домик Елены прекрасной. Надо бы мне, чтобы кто-то на стреме постоял.
В принципе я могу и одна попробовать, если бы знать, что хозяйки дома не будет. А может выманить ее как-то?
— Перышко-то мое нужно али я зря старался? — наевшись, Баюн запрыгнул ближе ко мне и подтолкнул носом руку, уронив ее на свою пушистую голову, намекая на почесушки.
— Ты же мой золотой, — похвалила котяру, — конечно, будем смотреть. Я же никогда не видела.
— Принесу, — легко спрыгнул на пол Феофан, направляясь к дверям, — В кладовую унес, что б схоронить от лишних глаз. Сокровище такое!
Подперев подбородок ладонью, я уставилась на подарок Баюна. Перо лежало на грубой деревянной столешнице, переливаясь огненными всполохами.
Оно было не просто ярким — словно капля солнца откололась от светила и застыла в форме идеального пера.
Основание — упругое и полое, словно тончайшая золотая трубка, мерцало оттенками расплавленного янтаря. Чем дальше к кончику, тем тоньше и невесомее оно становилось, рассыпаясь на тысячи мельчайших бородок. Каждая из них была крошечным опалом, в котором играли все цвета пламени: от нежно-алого до ослепительно-белого.
Боясь обжечься, я дотронулась до него кончиком пальца. Оно было не горячим, а чуть теплым. И на ощупь — твёрдым, почти как металл, но в то же время живым. От него так и веяло мощной, древней силой.
«Ну что сказать... — тихо пробормотала я. — Красота-то какая... Лепота». Даже тени в горнице стали другими — не чёрными, а золотистыми.
Я повертела перо в руках, и лучики света заплясали по стенам, заставив всех за столом прищуриться.
«И чего с этим делать-то? — продолжила я свой мысленный монолог. — Что за сила таится внутри?».
Микоша, шуршавшая фантиком от «коровки», засунула сладость за щеку, став похожей на хомяка.
— Фто буфешь делать с ним? — поинтересовалась с набитым ртом домовуха, кивнув на подарок.
— Какие есть варианты? — не отрывая взгляда от руки с зажатым в ней пером, ответила я. — В чем сила?
И чуть было не добавила, брат.
— Сила в правде, — без задней мысли ответил Феня, чем немало меня удивил. Навряд ли он кино смотрел, чтобы в тему ответить. Но получилось забавно. Видя растерянность на лице, домовой продолжил.
— Жар-Птица, она ведь отродье светлое, солнечное. Лжи на дух не переносит. Сама говорит только правду, хоть горькую, хоть сладкую. И чужую ложь чует за версту.
— Так то птица, целая. — добавила, приподнимая над столом перо, чтобы не заслоняло мне Феофана.
— А перо в свете своем кажет облик истинный, посвети на каждого, — предложил Феня, придвигаясь ближе. Очевидно намекая, что он первый на проверку.
Перегнувшись над столом, я поднесла перо к лицу домового и… он ни капельки не изменился.
– И чего? – недоумевала я, — Ты как ты.
На что Микоша усмехнулась.
— Мы же свои, родные, нет в нас лжи пред тобой, чисты мы… — смутившись, стряхнула крошки от пирожка с кофты домовуха. — А ты на котяру-то глянь.
Баюн, сидевший во главе стола, услыхав Микошу, фыркнул.
— Я тоже чистый, в смысле пакостей не замышляю, ну а то, что мордой не вышел, так-то не моя вина. На, проверяй! — неожиданно рявкнул кошара и запрыгнул на стол, продефилировал ко мне. Лапой отодвинул стоявшую передо мной чашку и уселся, ожидая моих действий.
— Не волнуйся, — я утешающе коснулась промеж ушей Баюна, — Каким бы ты ни был внешне, я знаю, что душа у тебя добрая.
– Конечно, — зажмурился кот, — я же тебя при первой встрече не сожрал. И не кусил даже. Прошу заметить.
Но мне показалась, что вся его бравада напускная, глубоко внутри он переживал, как я отреагирую.
Привстала с лавки и подняла перо над пушистой макушкой кота,
Пушистый замер, лишь усы подрагивали, выдавая нервозность.
Золотистый свет упал на темную шерстку, разбегаясь яркими искрами.
И случилось странное. Облик вдруг поплыл, затрепетал, словно отражение в воде, в которую бросили камень. Обычный, довольно упитанный кошачий силуэт будто бы вытянулся, стал чуть более поджарым и... диким. Кончики ушей заострились, а из-под приподнятой верхней губы медленно вылезла пара длинных, белых и смертельно опасных на вид клыков.
Я едва не выронила перо от таких метаморфоз. Это все еще был Баюн, пушистый ворчун, но в его чертах проступил явный и недвусмысленный хищник. Лесной дух, а не домашний питомец.
— Ну как? — заставил меня отвлечься от созерцания голос Микоши, — Поняла что ль?
— Страшенный какой, мамочки, — ахнула Злата, судорожно сжимая своими пальцами край стола.
Ярик, побледнев, прижался к сестре, в поисках защиты. А Баюн, не открывая глаз, пробормотал.
— Плохо, да? — тон его стал из самоуверенного каким-то бесцветным. Сердце жалостливо сжалось.
— Ты выглядишь, — на секунду задумалась, что сказать, чтобы и правду, и не обидно, — очень грозным, как тигр.
Пришло в голову сравнение с саблезубым, но вслух не произнесла, мало ли еще расстрою. А чтобы Баюн не так сильно грустил, я снова почесала его за ухом, вызывая его довольное урчание.
— Кто это? — от любопытства Баюн перестал мурчать и приоткрыл один глаз. Яркий изумрудный зрачок уставился на меня в ожидании ответа.
Я села на место, перо в моей руке скользнуло вниз, и облик кота тут же сменился на привычный. Все выдохнули, одни с облегчением, другие, точнее, сам Баюн с сожалением.
— Так в двух словах не описать, о! — я вспомнила про яблоко, — могу показать! Микоша, тащи блюдечко с голубой каемочкой.
Несмотря на шутку, домовуха меня поняла и через секунду метнула на стол медное блюдо и надкушенное яблоко. Огрызок послушно покатился по кромке, и через несколько секунд мы увидели то, что хотели.
Хвойный лес, засыпанный снегом. Среди стволов вековых елей, величественный и невозмутимый, стоял он — огромный, полосатый зверь. Амурский тигр. Шкура — пламя рыжее на белом покрове, глаза — спокойные, жёлтые угли, полные дикой, первозданной силы. Зверь был воплощением молчаливой мощи, хозяином бескрайней тайги, где правят иные законы.
— Ой... — снова ахнула Злата, но теперь в её голосе не было страха, лишь благоговейный восторг. — Вот это кот... До чего же статный…
— Громадный какой, — вторил ей брат.
— Сила-то какая... чистая, земная... — с уважением в голосе протянул Феня.
Даже Баюн, смотревший на своё «отражение» с невероятным интересом, казалось, расправил плечи. Его собственные, пусть и впечатляющие, клыки померкли перед величием этого исполинского сородича, но в его зелёных глазах не было зависти, лишь понимание и странная гордость, будто он смотрел на дальнего, но достойного родственника.
— Ну что, — обвела я взглядом всех присутствующих, — теперь понятно, с кем мы чай пьём?
— Прощаю, — довольно заявил Баюн, будто кто-то перед ним извинялся.
— И еще, спасибо тебе за подарок, он замечательный! — я вдруг вспомнила, что так не поблагодарила за перо.
— Ты это, помни только, что через пару деньков, сила его на нет сойдет, — поставил меня в известность кот.
— Ой, смотрите-ка, там бабушка какая-то! — прервал нас окрик Ярослава.
Мы дружно повернулись к блюду. Яблочко, покатившись от моего неосторожного движения в обратную сторону, сменило картину. Теперь в матовой поверхности медного зеркала была не снежная тайга, а уютная лесная поляна, освещенная полной луной.
В центре пылал костер, а над ним на треноге висел большой, почерневший от копоти котел. Оттуда густыми клубами валил пар, постепенно заполняющий все вокруг.
У котла стояли две фигуры. Одну я узнала сразу же — бабуля моя.
А вторая... Вторая была молодой красивой женщиной в простом холщовом платье. Это она тогда спорила с бабушкой, когда я в прошлый раз подсматривала.
Бабушка что-то шептала, вкладывая в пар над котлом слова, похожие на заговор, и водила над кипящей жидкостью ладонями, будто лепила из пара невидимую куклу. А молодая наблюдала за ее действиями, скрестив руки на груди.
— Яга... — отшатнулся от стола Феня, — неужто назад вздумала воротиться?