Когда приходит любовь

Глава 13 Корнелия

Я была очень рада его видеть. Знаю, это звучит мелодраматично, но факт остается фактом.

Шок нового. Мне нравится, вам нравится. Нет ничего лучшего новой встряски. Так что когда Тео показался в дверях кафе, у меня сердце чуть не выпрыгнуло от радости. Я предпочитаю удовольствия, которые уже знаю, а для меня нет более знакомого удовольствия, чем видеть Тео. Хотя я давно не вспоминала о нем, но как только я его увидела в этом пальто, которое он носит уже бог весть сколько лет, и волосы, падающие на глаза, то поняла, что никто его не заменит. Никто. Только Матео Сандовал. Тео. Муж моей сестры. Это как весточка из дома.

Нет, нельзя, конечно, сказать, будто все это время я о нем не думала. Можно сказать, что некоторое время я не думала о нем напрямую. Потому что он не один из тех людей, кого я знала или знаю сейчас, кто задерживался ненадолго в моей памяти, а потом исчезал. Он всегда со мной, как Линни, мама, отец, братья и сестра. Тео навсегда занял место в моей душе так давно, что я уже и не помню, когда это случилось.

Даже понятие «зять» кажется мне неверным, и не только потому, что их тайное бегство с Олли два года назад стало для всех нас полной неожиданностью и все запутало, но и потому, что я знала его много лет до того, как он стал моим зятем. Его семья поселилась недалеко от нас, когда мне было четыре года, а Тео семь. Как и мой отец, его отец был врачом. Они все еще играют вместе в гольф. И наши матери были лучшими подругами, членами одного садового клуба, партнершами по теннису и столпами нашего общества. Моя мать хоть и была хорошенькой, но мать Тео, Ингрид, была и осталась красавицей шведкой, блондинкой, которая значительно лучше смотрелась бы на красной дорожке в Каннах под руку с кинорежиссером на двадцать лет себя моложе, чем в парной игре Младшей лиги.

Тео и Эстрелла (его младшая сестра, которую мы звали «Звезда»), Олли, Кэм, Тоби и я провели наше детство в домах друг друга, во дворах и даже постелях в абсолютно невинном варианте. (Хотя первый поцелуй мне подарил Тео, но исключительно по той причине, что мне было четырнадцать лет и мне отчаянно хотелось, чтобы кто-то меня поцеловал, после чего я его поблагодарила, и мы продолжили забрасывать соседских ребятишек снежками.) Он, скорее, был не зятем, а моим братом. Я его любила.

Любить-то любила, но, очевидно, не так, как моя сестра Олли, хотя никто из знакомых никогда об этом не догадывался. Когда они в одно прекрасное рождественское утро появились вместе на пороге нашего дома и заявили, что поженились, мой отец потребовал, чтобы ему показали свидетельство о браке, и только тогда поверил.

— А когда вы успели влюбиться? — промямлил Кэм, мальчик очень славный, но не слишком тактичный. Вопрос заставил Олли рассмеяться, а Тео смутиться, но они так и не ответили, хотя нам всем до смерти хотелось узнать.

Но как только обе семьи оправились от такой неожиданности, они обрадовались, что двое славных, умных, удачливых молодых людей из двух славных, умных и удачливых семей заключили союз; правда, об этом сразу же забыли, поскольку Тео и так был членом нашей семьи, и молодожены в нашем присутствии не допускали никаких нежностей и вели себя как обычно.

Но спали они в одной комнате в доме моих родителей и через пару дней после Рождества вместе уехали, вернувшись в квартиру Тео. Хотя потом Олли часто ночевала в своей квартире, если задерживалась допоздна в лаборатории.

Увидев Тео в дверях кафе, я не подумала об Олли и о наших семьях. Если честно, я вообще в тот момент не думала. Я только чувствовала, и это чувство было радостью.

Я провела Тео через комнату, поставила еще один стул к нашему столику и жестами давала понять Жаку, чтобы он справлялся без меня. Я по опыту знала, что люди быстрее отзываются на команды, когда человек, ими командующий, выглядит слегка идиотом.

— Ты просто замечательно выглядишь, Тео, — сказала Линни, у которой немного перехватило дыхание. — В смысле привет, Тео, ты выглядишь замечательно.

Тео — единственный мужчина во Вселенной, способный заставить впасть в косноязычие мою обычно словоохотливую подругу. Она считает, что Тео — самый красивый из живущих на нашей планете людей, что должен быть закон, запрещающий быть таким красивым, что Тео сияет неземным, возможно, радиоактивным светом и что только красота завоюет Тео место по правую руку от Бога. Я ничего не придумываю. Линни произносила эти и еще другие гиперболические высказывания каждый раз, когда видела Тео, причем лицо ее сияло от священного экстаза.

«Слияние кровей» — так моя сестра, сентиментальная дурочка, объясняла его внешность. Он был плодом брака между шведкой и филиппинцем. Эта генетическая комбинация скорее всего сделала его менее подверженным таким заболеваниям, как болезнь Альцгеймера и малярия. (Может быть, я не совсем точно помню, что она сказала, но что-то вроде этого.)

Хотя я знала, что реакция Линни на Тео граничит с безумием, я все же понимала, что он действительно красив. Правда, я не относилась к Тео как к красавцу. Линни считала, что я смотрела на Тео, как люди, страдающие аутизмом, смотрят на всех людей — как на совокупность определенных черт. Она утверждала, что я видела сумму черт, а не единое целое, которое умных женщин — не всех умных женщин, но и не только Линни — превращало в пускающих слюни лунатиков. Может быть, она и права. Смотря на него, я видела спокойного зеленоглазого мужчину с взлохмаченными волосами, чей стиль почти не претерпел изменений с дошкольных времен, если вообще изменился. Я видела нормального, обычного Тео. Для меня он не купался в небесном свете. Я все еще видела мальчишку, который все лето провел в костюме человека-паука и пытался научиться прилипать к стенам.

— Рад тебя видеть, Линни, — сказал Тео, явно не замечая, какое впечатление он производит на обычно невозмутимую Линни. Даже если бы он заметил, ничего бы не изменилось. Женщины, подобные Линни, приводили его в смущение, что явно делало его еще более привлекательным для них. Это был настоящий замкнутый круг.

— Ну спасибо, Тео, — прощебетала Линни, машинально слегка взбивая волосы.

— И мне кажется, что я не имел удовольствия видеть тебя раньше, — обратился Тео к Клэр. Он сказал это обычным тоном, не пытаясь очаровать или польстить, но Клэр все равно покраснела. Я видела, что она, вне всякого сомнения, была очарована. Было совершенно очевидно, что Клэр укусило то же насекомое, что и Линни. Причем основательно.

— Клэр, это муж моей сестры, Тео. Тео, это Клэр, — сказала я. Клэр потеряла дар речи, но с глубоким вздохом кивнула, как будто хотела сказать, что я права. Она — Клэр!

— Тео, давай дадим пару минут этой парочке, чтобы прийти в себя. Им будет легче, если ты перестанешь им улыбаться, — сказала я. — Лучше расскажи мне, что привело тебя в этот благословенный город.

— Медицинская конференция. На редкость скучная. Я там сидел, слушал тягомотный доклад и чувствовал, как мои кости рассыпаются в прах. Вот и решил навестить мою подругу Корнелию.

— И правильно сделал. А где наша принцесса ДНК? Все еще в погоне за Нобелевской премией, подобно гончему псу? — спросила я. Может, я ошибаюсь, но мне показалось, что Тео поморщился, хотя и очень незначительно. Мне пришло в голову, что, возможно, мое легкомысленное упоминание о его жене ему не понравилось, хотя я меньше всего хотела его огорчить. «Он ее любит», — напомнила я себе. Мне должно быть это понятно, потому что я сама большую часть своей жизни тоже была в нее влюблена.

— Что-то вроде того, — сказал он, грустно улыбаясь. — Она сейчас в командировке, занимается какими-то исследованиями. Ее довольно долго не будет.

— А как же Рождество? — обеспокоенно спросила Клэр, снова спустившись на землю.

— Чересчур успешные люди вроде Тео, Олли и меня существуют на уровне, который выше называемого обычными людьми «сезоном праздников», — сварливо заявила Линни, тоже присоединившись к нам, землянам.

— Ну да, Олли действительно очень много работает, — сказал Тео. И оживился. — Слушай, Корнелия, помнишь те праздники, когда ты заставила всех соседей смотреть «Прекрасную жизнь» каждый день в течение… подожди… месяца?

— Не говори глупостей, — возмутилась я.

— Точно, в течение месяца, — повторил Тео. Он повернулся к Клэр: — Тебе повезло, Клэр, что ты тогда еще не родилась. Она тащила детей в подгузниках из теплых домов и усаживала их перед телевизором. Это был кошмар.

Клэр засмеялась.

— Я знаю ее всего один день, а она уже составляет список фильмов, которые мне следует посмотреть, — улыбаясь сказала Клэр.

— Ну вот, ты уже настроил ее против меня. — Я перегнулась и ущипнула Тео.

— Ей это на пользу, как ты думаешь? — спросил Тео у Клэр. — Когда против нее настраивают?

— Думаю, да, — сказала Клэр и милостиво кивнула.

— Так какие у тебя планы на Рождество? — спросила я Тео и тут же поняла, что сделала ошибку.

— Да никаких нет. Родители собираются к Звездочке в Лондон. Мы с Олли хотели поехать в дом родителей, но тут подвернулось это исследование. Я решил, что без нее не поеду. Возможно, заскочу на несколько дней в январе. А ты? С кем ты собираешься провести Рождество? — Мы все старались говорить легкомысленным тоном, чтобы Клэр продолжала улыбаться, но рано или поздно он бы всплыл, этот вопрос, с уймой других вопросов, требующих трудных и сложных ответов.

— Понимаешь, Тео, — могла бы я сказать, — я не планировала поездку домой, потому что подозревала, что мой не очень щедрый на эмоции друг задумал романтическое путешествие, во время которого я надеялась навести мосты через эту эмоциональную отдаленность, но тут вчера в кафе появилась его дочь, о существовании которой я не подозревала и которую только что бросила ее мать. Она сидит здесь, несчастная и очаровательная, поэтому я понятия не имею, что мы будем делать на Рождество. — Но разумеется, я ничего такого не сказала. Никто ничего не сказал. Клэр опустила глаза и стала рассматривать центр столика, потом свои колени.

Линни оглядела всех и встала.

— Простите меня, — сказала она, — мне нужно поговорить с тем мужчиной насчет рубашки. — Прежде чем уйти, она положила ладонь на макушку Клэр. Линни не собиралась уходить надолго. Я это знала. Я рассказала ей историю Клэр достаточно подробно, чтобы она поняла, что эта история, как ни плохо я была с ней знакома, полна печали. И если придется улаживать ее в этом переполненном кафе, то чем меньше аудитория, тем лучше. Линни двинулась в направлении Хейса, крича:

— Хэллибертон!

Клэр встретилась со мной взглядом.

— Его зовут Хейс, — тихо заметила она.

Я вздохнула неожиданно для себя.

— Знаю, — сказала я. Мне стало трудно дышать.

— Клэр, — мягко произнес Тео, — смотри сюда. — И он начал быстро крутить четвертак в пальцах сначала одной руки, потом второй, взад-вперед. Я уже видела, как он проделывал этот трюк, видела и других людей, делавших то же самое, но только одной рукой, и я знала, что это далеко не самый сложный трюк в мире. Но Тео выполнял его ювелирно, четвертак скользил, как вода, между его длинными пальцами. Усталому страдающему ребенку этот трюк может показаться волшебством.

Глаза Клэр расширились.

— Вы можете меня научить? — почти прошептала она.

Они трудились минут десять, у Клэр ничего не получалось, но это было не важно, потому что с каждой минутой она все больше походила на обычную одиннадцатилетнюю девочку. Я пошла, чтобы взглянуть, как справляется Жак, а когда вернулась, Тео как раз объяснял:

— Есть две ступени. Сначала ты должна научиться, как это делается. Затем ты должна забыть, как это делается, и просто сделать. Выключи мозги и доверься рукам. — Клэр кивнула, и я поняла, что она мысленно записывает его слова, слово в слово.

Затем Клэр неожиданно положила четвертак между своими ладонями, сжала их очень крепко и спросила:

— Вы знали кого-нибудь, кто сошел с ума?

Это был странный вопрос, но Тео, похоже, не слишком удивился, только задумался.

— Думаю, что знал.

— А они выздоровели? — спросила Клэр.

— Конечно. Те, кого я знал, выздоровели. Те, кого я знал, долгое время были обычными, но потом начали меняться. Начали путаться, забывать многое и иногда вели себя так, как ты никогда от них не ожидал. Иногда они даже пугали.

— Они перестали быть самими собой, — сказала Клэр. Она не сводила глаз с лица Тео. Он тоже не отводил взгляда.

— Да нет, не совсем, хотя создавалось такое впечатление. Они внутри сохраняли себя. Они ведь прожили жизнь и любили людей, все это в них осталось.

— Вы в самом деле думаете, что они продолжают любить тех людей, которых любили, когда были здоровы? — спросила Клэр.

— В самом деле. Может быть, у них не получалось сразу понять любовь, и они вели себя не так, как любовь заставила бы их себя вести, но любовь никуда не исчезла. Такого не может быть. У людей, которых я знал, очень чувствительный химический состав элементов в мозгу нарушился, одних стало слишком много, других слишком мало.

— Они так заболели?

— Именно, они так заболели. А лекарства и внимательные врачи помогли им выздороветь.

— А все поправились?

Тео поколебался.

— Нет, не все. Но многие. Ученые с каждым днем узнают все больше о том, как помочь людям выздороветь. — Тео сказал это спокойным, ровным голосом, и Клэр приняла этот ответ. Она положила четвертак и схватилась обеими руками за край стола.

— Моя мама так больна. Она начала меняться в начале октября. Мы же с ней вдвоем живем, и я видела, как ей становится все хуже и хуже. Она начала делать странные вещи, например, забрала меня однажды из школы на весь день без всякой причины, а еще она дала мне выпить вина.

Я с изумлением слушала Клэр. У нее было на редкость выразительное лицо, и ее темные глаза светились доверием. Я уже видела намек на него в тот момент, когда Клэр сказала мне о Барселоне. Но сейчас это был не намек, это было немигающее, сияющее доверие, направленное прямо на Тео. В других обстоятельствах я бы обиделась — почему Тео, а не я, — но здесь было не до обид. Удачно выбрала Клэр, молодец!

— Наверное, тебе было трудно, — сказал Тео, и Клэр кивнула. Глаза ее заблестели от слез. Но буря не разразилась, слезы так и не пролились.

— Она перестала обо мне заботиться. Она всегда очень, очень обо мне заботилась и вдруг перестала. Но она не нарочно. Вот почему я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она заболела.

— Ты боялась, что люди не поймут? Что она попадет в беду?

Клэр кивнула.

— В последний день перед каникулами она забрала меня из школы, и она опять была другой. Не такая другая, как раньше, по-другому другая. Она много плакала и говорила, что ей очень жаль. И потом она высадила меня на обочине дороги. Вот почему я здесь.

— Корнелия — подруга твоей мамы? — спросил Тео.

— Нет, ее отец мой… — начала я. Я замолчала, перебирая возможные определения, отбрасывая одни, раздумывая над другими. Неожиданно все эти слова показались мне глупыми и неуклюжими, они либо значили слишком много, либо совсем мало. Пока я перебирала их в уме, Клэр опередила меня.

— Корнелия — подружка моего отца.

— Понятно, — сказал Тео, но, разумеется, ничего не было ему понятно, во всяком случае, не вся сложная ситуация, и я постаралась сдержаться и не пустилась в объяснения. Зачем объяснять Тео то, чего я сама еще не понимала? Я просто сидела за столиком с двумя людьми и восхищалась их смелостью и честностью. Может быть, мне тоже хотелось быть смелой и честной. Но пока я старалась жить в мире с собой.

— Знаете, что я думаю? — воскликнула Клэр, и ее лицо просияло. — Я думаю, что вы должны провести Рождество с нами, Тео. Мы с Корнелией можем спать в ее постели, а вы на диване. — Она кое-что вспомнила и повернулась ко мне: — Если вы не возражаете, Корнелия.

Я засмеялась:

— Я не возражаю.

— Там очень большой диван, — добавила Клэр.

Улыбка, которой она одарила Тео, превратила ее в девочку, отказать которой может только самый жестокосердный человек, так что у моего старого друга Тео не было никаких путей для отступления.