Когда приходит любовь

Глава 15 Корнелия

Они все-таки сходили на световое шоу. Клэр и Тео. Они немного побродили по магазинам, немного поговорили, а потом, когда они ели пиццу, Клэр неожиданно спросила:

— Ты знаешь про бронзового орла? Большого бронзового орла между обувным отделом и ювелирным? — Тео подумал, а потом неожиданно спросил:

— В «Лорд Тейлор»? — Хотя я была уверена, что он там никогда не был, поскольку Тео не живет в Филадельфии, не любит ходить по магазинам и утверждает, что на большие магазины у него аллергия — причем буквальная, а не метафорическая. Я несколько раз слышала, как он говорил об этом, вернее, мямлил извиняющимся тоном, когда отказывался от предложения зайти именно в такой магазин. Он ссылался на вентиляцию и чистящие жидкости. Другие люди, как ни странно, легко принимали его объяснения, видимо, вспоминая, что он врач, или просто обезоруженные его способностью к обезоруживанию. Хотя я должна признать, что Тео не использует свою способность обезоруживать часто в отличие от большинства людей.

Тем не менее, несмотря на его «невежество» относительно больших магазинов, он спросил: «В «Лорд Тейлор»?» И Клэр ответила:

— Да. Как раз с правой стороны от орла там самое лучшее место. Если вы сядете ближе, у вас будет болеть шея, а если дальше, на вас могут наступить люди, которые пришли покупать шляпы и шарфы.

И они пошли. Уселись на мраморный пол справа от бронзового орла и смотрели световое шоу, которое проводилось в той или иной форме с 1955 года. Иногда думают, что в наше время детей, имеющих доступ к самому разному кино, видео и компьютерным играм, не сможет заворожить органная музыка, световые щелкунчики и волшебницы, но это не так. Они смотрят как завороженные.

— Ее это шоу изумило? — спросила я у Тео.

Мы сидели на моем диване, служащем Тео постелью. Клэр спала в моей комнате.

И он ответил:

— Да, это точное определение ее состояния.

Мне его слова показались хорошей новостью, и я почувствовала облегчение и надежду. И я стала говорить Тео о гибкости детской психики, но меня вдруг остановило выражение его лица, которое скорее говорило о беспокойстве и удивлении.

— В чем дело? — спросила я.

— Я рассматривал все это по-другому, — сказал он.

— И как ты это рассматривал? — нервно поинтересовалась я.

— Ты в курсе, что Клэр бывала на этом шоу каждый год? Когда она сегодня попросила меня пойти с ней, я подумал: ей одиннадцать, сейчас канун Рождества, мать ее неизвестно где, и она хочет пойти на шоу, на которое ходила с ней каждый год. Я почти сказал «нет», — признался Тео, и вид у него был такой, будто он пожалел, что не сказал «нет».

— Ты не мог сказать «нет», — утешила я его.

— Не мог. И только потому не сказал. Но когда мы там сидели, среди счастливых семей, и ждали, когда шоу начнется, я не мог ни о чем думать, кроме: «С чего ты взяла, что ты такая храбрая? И во что это тебе обойдется?»

— Ох, — выдохнула я. Затем добавила: — Уверена, что ты прав. Уверена, что это было чересчур. — И, как потом выяснилось, он действительно был прав. Разумеется, он был прав. Но прежде чем я расскажу, что из всего этого вышло и что случилось в результате, я хочу рассказать вам, что происходило со мной, пока Клэр сидела, скрестив ноги, на мраморном полу в ожидании светового шоу, которое могло окончательно разбить ее сердце.

Смешно, но я чувствую себя виноватой, что прервала рассказ о Клэр и говорю о том, что еще совсем недавно было бы самым светлым моментом в моей жизни, возможно, единственным сияющим моментом. Было время, когда я готова была громко кричать с крыши о том, что сказал мне Мартин в парке в канун Рождества.

Итак, мой роман с Мартином с появлением Клэр не приостановился. История наша не подождала тихонько в уголке более подходящего времени. Вместо этого она неуверенно и неуклюже продолжала разворачиваться.

Вы знаете стихотворение Одена о страдании? Что в тот самый момент, когда Икар нашел свою смерть в океане, пахарь продолжал спокойно пахать землю. Думаю, вы понимаете, к чему я веду. Пока Клэр страдала, мы с Мартином продолжали пахать, то есть наши отношения продолжались.

Итак, вот что случилось. Мы шли через площадь, чтобы купить индейку разумной величины, и вдруг Мартин усадил меня на садовую скамейку и выжидающе посмотрел мне в лицо. Я, наверное, уже упоминала, что глаза у него поразительно красивые, и в тот момент, на скамейке, я это хорошо понимала. А Мартин умел смотреть на меня так, что мне казалось, будто он ко мне прикасается.

Он долго смотрел. Потом сказал:

— Сейчас не время говорить тебе об этом…

И я сразу догадалась, что он хочет сказать. Я почувствовала, что цепенею. Мне следовало сказать, что я знаю, о чем он собирается сообщить, но я молчала.

— Я каждый день удивляюсь. Я хожу с этим удивлением, лежу с ним и просыпаюсь с ним каждое утро, где бы я ни был. Я никогда не встречал таких, как ты, потому что в мире нет похожих на тебя.

Слова не были гладкими, он волновался, и было непохоже, что он их отрепетировал заранее, если вы это подумали.

— Корнелия, я тебя люблю. Неподходящее время сейчас об этом говорить, но я говорю. Я тебя люблю. И как ни сложно то, что происходит сейчас с Клэр, я надеюсь, что это к лучшему для нас, потому что, если мы собираемся соединить наши жизни, тебе нужно понять, какова моя жизнь, до конца. И я хочу посвятить тебе свою жизнь, Корнелия.

Тревога. При этих словах я почувствовала тревогу.

— Мартин… — начала я.

Но он остановил меня, печально улыбнувшись.

— Нет, я не делаю тебе предложения. Даже я чувствую, как это не вовремя. И я не хочу, чтобы ты сейчас что-нибудь говорила. Более того, я строго запрещаю тебе говорить. Я просто хотел сказать тебе, что люблю тебя, вот и все.

Он поцеловал меня, и я сказала:

— Смею я по крайней мере сказать спасибо?

— Нет, — улыбнулся он.

— Спасибо, — сказала я и тоже улыбнулась.

Может быть, вы знаете, что я должна была чувствовать тогда. Но вам следует понять, что все эти старые метафоры, которые используются, чтобы описать смятение, вдруг ожили, помолодели и весело забарахтались. Моя жизнь напоминала опасный аттракцион «Американские горки». Все развивалось слишком быстро. Мне некогда было перевести дыхание, голова шла кругом.

Нет, Мартин оказался не тем человеком, какого мне хотелось. Да, он прохладно относился к собственной дочери, даже когда она попала в тяжелое положение. Да. Это прохладное отношение меня беспокоило. И да — я ничего не забыла, — мои сомнения по поводу его отношения ко мне уже начали поднимать свои головы еще до появления Клэр в нашей жизни. В моей жизни. Ведь в его жизни она существовала со дня своего рождения, хотя, очевидно, не так, как хотелось и ожидалось.

Все это выглядит достаточно просто, но когда как следует подумаешь, все далеко не так просто. Во-первых, все вышеупомянутые причины, которые по меньшей мере должны держать Мартина на расстоянии, а по большей — заставить порвать с ним, не могут стереть все, что существует между мной и Мартином. Не могут, и все тут. Когда мы с ним вместе, только вдвоем, Мартин зажигал во мне жизнь, делал меня активнее, умнее. Он был ласковым, когда я нуждалась в ласке, нам нравились одни и те же вещи, и от этого за здорово живешь не отмахнешься.

Он был человеком из плоти и крови, такой же, как остальные, кто встречался мне в жизни. Когда он говорил, что любит меня, от его голоса перехватывало дыхание. Вы можете понять, о чем я говорю? Я не говорю о силе физической красоты. Я говорю, что мы с ним были близкими людьми. Я дышала его дыханием, моя кожа знала его кожу, мои нервные окончания искрили от его прикосновения. К такого рода отношениям я никогда не могла легко повернуться спиной. И он обладал вкусом, чувством юмора и элегантностью. Он был неизменно учтив, а о многих ли мужчинах можно это сказать?

Кстати, незнакомые люди останавливали его на улице, чтобы сказать, что он похож на Кэри Гранта.

И он меня любил. Теперь все ясно?

Я совсем запуталась. Не знала, что делать, поэтому поступила как последняя идиотка с человеком, который этого меньше всего заслуживает.

После того как он рассказал мне о световом шоу, мы долго сидели с Тео, расстроенные из-за страданий Клэр. Тео повернулся ко мне и спросил:

— Корнелия, ты уверена в Мартине? — Я не была готова ответить на этот вопрос, мне даже слышать его было тошно. Я была заведена, готовый костер, только спичку поднеси. Я знала, вопрос был по существу, но решила считать его риторическим, а поступать так было трусостью. Линни обязательно обозвала бы меня трусихой.

Но спичка загорелась. Я вспыхнула.

Вспыхнуть-то я вспыхнула, но голос оставался ледяным.

— Выходит, ты за два дня все понял о Мартине?

Что бы сделали обычные люди, услышав такой вопрос? Наверное, психанули бы, что было бы вполне естественно, или бы дали задний ход, извинились и пошутили бы на свой счет, но Тео умел молчать. Он умел очень многозначительно молчать, наблюдая и не суетясь. И он знал вопросы, на которые не следует отвечать. Я всегда восхищалась этими чертами в Тео, но на этот раз для восхищения у меня было неподходящее настроение. Я решила заполнить его зеленоглазый покой своим ядом.

— Ты решил, что он плохой отец и плохой человек. Ты решил, что он эмоционально убог, не так ли?

Молчание.

— Что ты вообще знаешь о детях и об отцовстве, Тео? Довольно легко появиться в жизни ребенка в уязвимый момент и стать героем. Но ты не думаешь, что зашел слишком далеко, решив, что ты эксперт по отношениям между Мартином и Клэр и можешь судить? — Я задыхалась.

— Я не знаю Мартина, — тихо сказал Тео. — Я просто поинтересовался, насколько хорошо его знаешь ты. — Тео разозлился, я догадалась по напряженному взгляду и красным пятнам на щеках. Но даже если он злился, он не опускался до сарказма, когда обсуждал важные вопросы. Но это не имело значения. Я пылала, как лесной пожар, совершенно потеряв над собой контроль.

— А, ты судишь не об отношениях Мартина и Клэр, а о наших с ним отношениях? Верно? Я теперь все правильно поняла? Просто блеск. Замечательно. А как насчет тебя? У тебя такой счастливый брак, что твоя жена оставляет тебя одного на праздники. Ты действительно хорошо знаешь Олли, Тео?

Этот выпад был омерзителен, но у меня были серьезные сомнения по поводу брака Тео и Олли. Этот аргумент я выдвинула в свою защиту, которой, впрочем, совершенно не заслуживала. Ведь сомнения всего лишь сомнения. Вполне возможно, что Тео и Олли провели последние два года в брачном раю, какого невозможно себе представить, и в таком случае моя ядовитая стрела отскочила от его крепких доспехов, не оставив и вмятины. Моя мать думала, что они счастливы. Но лично я сомневалась.

Эти сомнения не возникли из моего природного хорошо развитого цинизма. Цинизм и романтизм соседствуют во мне вполне благополучно. И в настоящую любовь я верю. В списке того, во что я верю, настоящая любовь стоит на первом месте.

Насколько я могу судить, Олли тоже верит в настоящую любовь, потому что за два месяца до брака с Тео она познакомила меня со своей «половинкой» (ее выражение, не мое). Он был ее коллега, быстро поднимающаяся звезда в лаборатории, и отличался необыкновенной красотой. Скорее всего именно поэтому Олли захотела меня с ним познакомить. Шесть с половиной футов ростом, родом с Ямайки, выпускник Оксфорда, серьезный велогонщик, который, возможно, и не стал чемпионом по единственной причине: его широченные плечи и коэффициент интеллекта были настолько весомы, что пригибали его к земле.

Куда более ошеломляющим, чем физические и умственные достоинства «половинки», было то, что моя холодная, как лягушка, сестра в его присутствии превращалась в потерявшую дар речи и хлопающую ресницами девицу. Когда он входил в комнату, Олли почти не отличалась от тех фанаток из серии «Битлы приехали в Америку», которые открыто рыдали, хватались за щеки обеими руками и визжали. За те полтора часа, которые я провела с ними, она даже уступила ему в научном споре.

Короче, в один прекрасный момент они оба подали заявки на существенный грант, который выдавался под проект на Галапагосских островах, и это убило их отношения. Грант присудили только Эдмонду (так его звали, Эдмонд Бэттл), и он его принял. Эдмонд собрал шмотки и уехал. А было: «Олли и Тео, пока смерть не разлучит их». Сами делайте выводы.

Ядовитая стрела попала в цель. И хотя для моего поведения невозможно найти оправдание, я еще раз хочу выступить в собственную защиту. Еще до того как стрела достала его, до того как я увидела, как Тео слегка, но вполне заметно отпрянул и поморщился, как от боли, я все бы отдала, чтобы вернуть эти слова назад. Тео встал, ушел на кухню и просто остался там стоять, придерживаясь одной рукой за стол и глядя в пол. Я смотрела, как он там стоит, мужчина, который неожиданно попал в нашу жуткую неразбериху, но не ретировался, как сделали бы многие, а принялся разбираться в ней, как будто это самая естественная вещь на свете. Мужчина, который остался на Рождество, отдав всю свою энергию, чтобы хоть немного избавить дочь друга своей свояченицы от одиночества и сердечной боли. Мой старый друг, человек необычайной доброты!

Я двинулась к нему сквозь болото стыда, в мутной жиже которого меня стоило навсегда утопить, взяла его за руку и попросила прощения так, как не просила никогда раньше.

И Тео меня простил.

Он улыбнулся, хотя в глазах его все еще стояла боль — дело моих рук, — и сказал:

— Тебе сейчас трудно. Мне бы хотелось, чтобы тебе жилось полегче. Ты мне больше нравишься счастливой. — Улыбка стала шире. — Тебе идет быть счастливой.

— Ты прав, — согласилась я, и мы рассмеялись.

Тео не ошибся и насчет Клэр. За ее смелость пришлось платить. Я проснулась от звука рыданий.

Я села и принялась круговыми движениями массировать ей спину, меня это всегда успокаивало. Через некоторое время она положила голову мне на колени и сказала:

— Я хочу к мамочке.

Я раздумывала над этими словами, понимая, что смысл их куда глубже, чем может показаться на первый взгляд. Они означали то, что означали, но были и отчаянной мольбой о сочувствии. Солдаты после битвы, заключенные, приговоренные к смерти, исследователи, затерявшиеся в пустыне, джунглях, на горных вершинах, все, кто болен или просто устал и растерялся, все мы хотим к своей мамочке. Я подумала о своей маме — прямая спина, всегда улыбается, всегда под рукой салфетки, лейкопластырь, губная помада, аспирин, оптимизм и поддержка. Матери — как они все выдерживают такую нагрузку? Я поежилась.

Клэр хотела, чтобы ее мать была с ней, чтобы мать утешила ее, потому что она потеряла мать. Временно, даст Бог, временно.

— Я знаю, — сказала я.

— Она может вернуться домой на Рождество, — сказала Клэр. — Она не захочет провести Рождество без меня.

Нет, конечно же, нет. Я была в этом уверена. Я посмотрела на профиль Клэр на моих коленях; в темноте получилось разобрать только линию подбородка и полукруг брови над широко распахнутым глазом. «Дочь Вивианы», — подумала я. Наверняка Вивиана обожала это лицо.

— Хочешь поехать домой? — спросила я.

Клэр кивнула. Несмотря на теплое покрывало, она вся тряслась.

— Тогда мы поедем, — сказала я.

Итак, я готовила рождественский ужин вместе с мужем моей сестры (да благословит его Господь!) в кухне пропавшей бывшей жены моего друга, который, возможно, скоро станет бывшим другом. Кухня по размеру и оборудованию не уступала ресторанной. Тем временем мой друг (или будущий жених, хотя я была уверена, что до этого не дойдет) со своей практически брошенной и до последнего времени мне неизвестной дочерью украшали мою елку в гостиной (интерьер прямиком из журнала «Филадельфия стори») бывшей жены. И если вы с трудом поняли данный абзац, только представьте себе, что было в реальности.

Когда чернильно-темное небо за окном моей спальни в какой-то момент посветлело, я разбудила Тео. Он отбросил отросшие волосы с глаз, пару раз моргнул и начал снимать украшения с моей рождественской елки.

— Ей ведь захочется елку, как ты думаешь? — спросил он.

Клэр уже оделась и собирала свои вещи в спальне. Она была в настоящем рождественском настроении — сияющие глаза, разрумянившиеся щеки, — она даже напевала в предвкушении поездки. Такая перемена обеспокоила бы меня, будь у меня время в ней разобраться. Но я торопливо укладывала индейку, пироги (на этот раз я схитрила и купила готовые пироги), сковородки с кукурузным хлебом для начинки индейки, свежую зелень, картошку, сливки и масло и еще массу вещей в пакеты и картонные коробки, принесенные из подвала моего дома.

Уже наполовину собравшись, я вспомнила, что нужно позвонить Мартину, который после паузы ответил на мое развеселое заявление о перемене планов и последующее объяснение, в чем эти перемены заключались, довольно резко:

— Должен сказать, Корнелия, что это довольно нелепая идея.

Услышав это, я перестала укладываться, поставила на пол пакет с зеленой фасолью, который держала в руках, и вышла с телефоном в коридор, чтобы дочь Мартина не услышала, как я напоминаю ее отцу об отцовской ответственности перед морально травмированными детьми. Если есть хоть какая-то возможность выполнить их просьбы, это следует сделать.

Я понимала, что в конечном итоге Клэр может пострадать, что ее мать почти наверняка не появится в тот момент, когда нож для резки индейки будет поднят и в нем отразятся горящие свечи. Но я также знала, что Клэр хочет домой. Я понимала, что она считает неправильным — не быть дома на Рождество. И еще я знала, что Клэр, совсем еще ребенок, на самом деле не верит, что ее мама появится. Она только надеется, надежда эта хрупкая. Прозрачное облачко надежды. Я это знаю, потому что мудрая, но еще и потому, что перед тем как пойти будить Тео, Клэр взяла меня за руку и сказала:

— Ты не волнуйся, я знаю, что она, вероятно, не придет.

Я собиралась сказать все это Мартину, чтобы он не беспокоился о Клэр, и услышала:

— Когда я позавчера забирал Клэр, я побывал в этом доме впервые за семь лет. Мне неуютно будет там на Рождество. — Затем он смягчился. — Ты ведь понимаешь, не так ли, Корнелия? — Я понимала. Я слишком хорошо его понимала. Я понимала, что мои страхи относительно Клэр правомерны, потому что он вообще о Клэр не думал. Я записала этот грустный факт в мой мысленный реестр под заголовком: «Почему не стоит выходить замуж за Мартина». Список с каждым днем становился все длиннее, и я поклялась, что разберусь с ним позже, когда у меня будет время для размышлений, после того как я загружу машину Тео продуктами на Рождество и привяжу к крыше елку.

— Мартин, мы туда едем. Ты можешь поехать с нами, — предложила я, стараясь говорить ровно. — Или можешь не ехать.

— Понятно, — сказал Мартин, и вопреки моим ожиданиям он вроде бы не злился. Такая уж у него была хорошая черта, он был вежлив и спокоен, когда другие на его месте бы бесились. Стоило вам усомниться в нем как хорошем человеке, он тут же доказывал вам, что это вовсе не так. — Ты извини, я не знал, что это так важно. Дай мне пятнадцать минут.

Несмотря на все препирания, Рождество прошло лучше, чем можно было ожидать.

Благодаря Макс в доме было идеально чисто, к тому же там было очень мало следов пребывания женщины, крутящейся в своем собственном странном мире. Здесь жила отчаявшаяся девочка, которая делала все, чтобы сохранить видимость обычной жизни. Было несколько признаков, довольно болезненных. Тео молча повел меня в кладовку и показал аккуратно выстроившиеся ряды банок с зеленым горошком, морковью и куриным супом и три полки с коробками консервированного молока. Позднее я нашла в кухне квитанцию, прикрепленную к холодильнику. Клэр заказала продукты и заплатила кредитной карточкой. Смотреть на кладовку было больно. Поражало не сходство с бомбоубежищем, а огромное количество продуктов. Я закрыла рот ладонью, глаза мои наполнились слезами, когда я представила себе мою маленькую девочку (я уже так думала о ней, ничего не могла с собой поделать), оставленную одну на несколько месяцев одиночества и тайн.

Когда я помогала Клэр отнести вещи в ее спальню, я не хотела подглядывать, но когда она ушла, я задержалась и увидела еще одну доску объявлений, к которой было приколото еще одно свидетельство одинокой жизни в страхе.

Список. Под названием «КЛЭР! НЕ ЗАБУДЬ!». Частица «не» была трижды подчеркнута.

1. Ешь больше на завтрак; не должна казаться голодной; нельзя худеть.

2. Каждое утро принимай душ; мой волосы, аккуратно расчесывай.

3. Одежда: рубашку заправить, в холодные дни — свитер. Проверить, нет ли дыр в одежде, даже в носках. Плащ и зонтик, если дождь. Сапоги, если снег. Всегда шапка и перчатки, если холодно.

4. Слушать прогноз погоды каждый вечер; если есть время, утром тоже.

5. Подделать: разрешение на поход на «Щелкунчика», записку от «М» по поводу пропуска родительского собрания.

6. «М» пропустила рождественский карнавал!!!

Список на этом не кончался и включал еще напоминание о днях, когда забирали мусор, информацию об оплате счетов, напоминание о необходимости позвонить и отказаться от услуг Макс, которая, видимо, убирала каждую неделю, перечень продуктов (включая куриный суп) и витаминов от простуды, чтобы избежать визитов к врачу, что, как я думаю, невозможно без родителей. На полях Клэр написала прописными буквами: «ЗАБЫЛА ПОСЛАТЬ РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ! ПОСЛАТЬ НА НОВЫЙ ГОД. СПИСОК В КОМПЬЮТЕРЕ».

Клэр была просто чудом, способной, предусмотрительной и храброй девочкой, каких можно встретить только в книгах, где они организуют восстания сирот или спасают мир от сил зла. Этот список дал мне надежду, что девочки такого типа в конечном итоге всегда побеждают, всегда. Но я переживала из-за ее одиночества. Мне пришло в голову, что, возможно, она старалась держать все в тайне не только потому, что боялась, не накажет ли как-нибудь мир такую мать, как у нее, но и потому, что для нее это был проект, большой, подробный проект. Способ что-то контролировать.

Но даже Клэр не смогла бы долго все скрывать. Это и из списка было ясно. В любую минуту может появиться кто-то и сказать:

— Знаешь, дорогуша, Вивиана на этот раз не прислала открытку, к тому же, если подумать, мы ничего о ней не слышали уже пару месяцев… И помнишь, как странно она себя вела в последний раз, когда мы встречались?

Даже если Вивиана не исчезла, кто-то мог прийти на помощь Клэр вопреки ее желанию. Эти ряды коробок с консервированным молоком на полках… От мысли, что большая часть из них останется неиспользованной, теплело на душе.

Пока я стояла и смотрела на список, в комнату вошел Мартин. То есть он не то чтобы вошел, а остановился на пороге и смотрел на меня. Только на меня. Он вел себя так все время, пока мы находились в доме, — застревал на пороге, не решаясь войти. Когда я показала ему список, он быстро прочитал и сказал:

— Жаль, что я не знал, что здесь происходит. Жаль, что она мне не доверилась. — Он произнес это с такой печалью, что мне захотелось до него дотронуться, что я и сделала. Провела пальцем от уха к подбородку. Мне всегда эта линия казалась особенной. Он взял мой палец и прижал его к губам.

Как я уже говорила, день прошел на удивление гладко. Мы очень старались, я и Тео, да и Мартин тоже. Думаю, мы все так старались ради Клэр, и она тоже старалась, потому что видела, как сильно нам хочется, чтобы она была счастлива. Она была душевным ребенком. Еще, возможно, день прошел хорошо, потому что все же Рождество есть Рождество. Я вовсе не сентиментальна, но если праздник год за годом — счастливое событие, его ждешь с радостью. Ужин получился хоть и не самым исключительным, но вполне приличным. Во всяком случае, индейка не пересохла, даже белое мясо, чего в любых обстоятельствах не очень легко добиться, а это еще раз доказывает, как мы все старались.

Но долго так продолжаться не могло. Клэр весь день думала о матери, иначе и быть не могло. В какой-то момент она отвела меня в сторону, чтобы показать их общую фотографию. В доме почти в каждой комнате были фотографии Клэр в рамках. Она была прелестным малышом и, с небольшим перерывом на беззубость и взлохмаченность, всегда была очень хорошенькой. Фотографии Мартина отсутствовали, а фото Вивианы я увидела только в библиотеке, его мне показала Клэр. После того как я это фото увидела, я глубоко вздохнула, оценив скромность и сдержанность Вивианы, потому что если бы я так выглядела, потребовался бы Геркулес, чтобы пресечь мои попытки залепить все стены в доме своими фотографиями. Мне сначала показалось, что она похожа на Грейс Келли, но потом я передумала. На самом деле Вивиана необыкновенно походила на малоизвестную актрису по имени Лизабет Скотт, которую часто называют Лорен Бэколл для бедных, хотя она была необычной красоткой, сумевшей переиграть такую актрису, как Барбара Стэнвик в фильме «Странная любовь Марты Иверс». И вообще, насколько беден этот бедняк? В худшем случае у этого парня всего одна вилла и маленькая яхта. Так что не тратьте зря свое сочувствие.

На этой фотографии Клэр лет восемь, она держит руки на уровне подбородка, и понятно, что они только что были сложены лодочкой; она удивленно смотрит вверх. Ее мать рядом, она смотрит на Клэр, и как бы сногсшибательно ни выглядела Вивиана, самое изумительное на фотографии выражение ее лица. Столько в нем любви. Мне захотелось заплакать, когда я подумала, что эта женщина никогда бы не хотела стать человеком, который смог напугать ребенка и бросить его.

— Там была бабочка. Но она в последнюю минуту улетела, — пояснила Клэр, и когда она смотрела на фотографию, улыбаясь самой себе и воспоминаниям, она выглядела очень маленькой девочкой, значительно моложе одиннадцати лет. Мне хотелось обнять ее, но я сдержалась. Я понимала, что этот момент не принадлежит мне.

И хотя Клэр в этот день была спокойна и весела, я знала, что в этом доме, куда она вернулась, мать была везде. Даже я почти что ждала, что Вивиана войдет в дверь, а что чувствовала Клэр, можно только представить.

Наша птичка уже была нарезана, разложена по тарелкам и дружно съедена. Венский хор мальчиков пел «Безмолвную ночь» ангельскими голосами. Лицо Клэр сияло. И в это время в гул разговора ворвался стук в дверь.

Все замерли, повернулись к двери, потом посмотрели друг на друга. Будь мы животными, наша шерсть встала бы дыбом. Никому не пришло в голову, что вряд ли Вивиана стала бы стучать в собственную дверь. Клэр сидела выпрямившись, обхватив себя руками, и дышала так громко, что я слышала ее сквозь музыку.

Затем она метнулась к двери, распахнула ее и отступила на несколько шагов. В дверях стоял очень удивленный мужчина лет тридцати или около того с длинноватыми светлыми волосами, в лыжной куртке и очках. Мартин вскочил и воскликнул:

— Ллойд!

Клэр издала ужасный звук, как будто подавилась, и мы с Тео тоже вскочили. Он добрался до нее первым и обнял за поникшие плечи, но она вырвалась и кинулась прочь из комнаты. Мы услышали, как она бежит вверх по лестнице, и переглянулись.

— Оставить ее в покое? — спросил Тео, и я кивнула. Пусть какое-то время побудет одна. Трудно было решить, что делать. В этом доме мы были чужими, вне зависимости от того, насколько нравились Клэр.

Мартин сказал усталым голосом:

— Входите, Ллойд. — Тот вошел, закрыл дверь, но не стал снимать куртку, да никто и не предложил ему это сделать, даже Мартин, чьи безукоризненные манеры были на уровне рефлекса.

— Простите, что так ворвался. Рождество и все такое. Ехал мимо дома, чтобы просто проверить. Увидел свет.

Ллойд не был похож на крутого детектива, каких мне доводилось видеть, но говорил он в этом стиле. Отрывисто. Никаких личных местоимений.

— Разумеется, — сказал Мартин. — Ллойд, это Корнелия Браун и Тео Сандовал. Моя дочь Клэр открыла вам дверь. Она прекрасно держится, но ей сейчас очень тяжело.

— Докладывать нечего. Никакой почты. Она наверняка ее приостановила. Видел, как двое подходили к двери. — Ллойд достал откуда-то блокнот и открыл его. — Леди с девочкой примерно возраста Клэр. Ездит в «форде». Черном. Номера пенсильванские. И еще высокая дама в белом «мерседесе». Оставила коробку с печеньем и карточку: «Счастливого Рождества. Я уеду на Новый год на Барбадос с Заком. Помнишь его? Кабельщик. Похож на Тома Круза. Сет присмотрит за магазином. Позвоню, когда вернусь. С любовью, Сисси». — Большинство людей не произнесли бы так монотонно — «Похож на Тома Круза», но Ллойд и не принадлежал к большинству.

— Сахарное печенье или шоколадное? — спросила я, потому что стояла молча и чувствовала себя почти идиоткой. Ничего удивительного, что, задав этот вопрос, я ощутила себя еще большей кретинкой, но мой вопрос заставил Ллойда выражаться полными предложениями.

— Сахарное и шоколадное в форме елок и звезд. С глазурью, — сказал он и покраснел. — Я… ну, я подумал… если его здесь оставить, оно может привлечь насекомых и животных и всяких других.

Я кивнула, подумав, кто это — «всякие другие»? Хулиганы, плотоядные растения? Мартин похлопал Ллойда по плечу и одобрительно хмыкнул.

— Все верно, Ллойд, вы правильно поступили. Держите меня в курсе.

Ллойд захлопнул блокнот, кивнул, подобрал губы и немного выпятил подбородок, совсем как шерифы по телевизору. Затем он ушел, а Мартин, Тео и я растерянно стояли, не зная, что делать дальше.

— Все кончили есть? — спросил Тео, но поскольку было бы глупо после того, что случилось, снова садиться за стол, когда аппетит уже пропал, мы с Мартином кивнули.

Тео отправился на кухню, а я начала собирать со стола тарелки. Мартин спросил:

— Мы не могли бы поговорить минутку?

— Конечно, — сказала я, почему-то занервничав, и крикнула: — Тео, я приду помочь тебе через секунду.

Мартин за руку отвел меня в библиотеку — теплую, обшитую дубом комнату, — и мы уселись на кожаный диван. Затем он достал из нагрудного кармана два билета на самолет и протянул мне. Это были билеты в Лондон.

— Я хотел подарить их тебе на Рождество, Корнелия: поездка, от которой ты отказалась в первый день нашего знакомства. У меня дела в Лондоне и в Париже, но я буду свободен уже в середине дня. Я думал, мы могли бы провести по два дня в каждом городе.

Я смотрела на билеты и представляла себе, какой могла бы быть эта поездка. Великолепной. Но мысль эта сразу померкла, истаяла как дым. То время — до Клэр — казалось таким далеким, и каким бы романтичным оно ни было, я не хочу, чтобы оно вернулось без Клэр. Это было совершенно невозможно. Я вздохнула и подняла глаза на Мартина.

— Поедем со мной. У моего приятеля дочь-студентка, она сможет присмотреть за Клэр, она очень надежная девушка. — Должно быть, он заметил выражение моего лица. — Но вероятно, сейчас неподходящее время оставлять ее с чужими людьми.

— Это невозможно, — просто сказала я, затем меня осенило. — Ты сказал, что я могу поехать с тобой?

Мартин кивнул, глядя мне прямо в глаза, вместо того чтобы стыдливо их опустить. Он должен был это сделать.

— Ты в любом случае летишь? — спросила я, и даже в этот момент его взгляд не дрогнул.

— Я пытался отвертеться, но сейчас нет никого, кого можно было бы вместо меня послать. Я улетаю послезавтра, — сказал он. Затем добавил: — Мне ужасно не хочется тебя просить… — Но так ничего и не попросил.

— Я могу взять несколько дней. Побуду с Клэр. Здесь или в моей квартире, это ей решать. Хотя, если мы останемся здесь, придется что-то придумать, почему здесь я, а не Вивиана. Но, Мартин…

Его выдержка дрогнула, не резко, но дала заметную трещину.

— Корнелия, я ей не нужен. Любой это скажет. — Он потер лоб ладонью. — Неужели ты думаешь, что я не понимаю, что то время, когда я должен был быть рядом с Клэр, давно прошло? Я его упустил. У меня были сотни возможностей, я упустил все. Теперь мне нечем ей помочь. Более того, от моего присутствия ей хуже. — Никогда я не видела Мартина таким несчастным. Я не могла ничем его утешить. Все, что он только что сказал, было правдой.

— Я останусь с ней. Ты же знаешь, я останусь. — Я крепко обняла его, и мы долго так сидели — обнявшись. Мне казалось, что ему полезно попереживать. Но сознавать, что ты все потерял и никогда не сможешь вернуть, — самое тяжелое чувство. Я не могла оставить его одного с этими переживаниями.

Когда мы вошли в кухню, Тео уже убрал все продукты и мыл посуду. Я бедром оттолкнула его от раковины, и сама взялась за дело. Мартин взял полотенце и стал вытирать.

— Я проверил, как там Клэр. Она спит, я так полагаю, на кровати матери. Я снял с нее туфли и накрыл одеялом. Она даже не шелохнулась. — Тео прислонился к сверкающему холодильнику и провел рукой по волосам.

Как я уже говорила, я не из тех, чей мир начинает раскачиваться при виде Матео Сандовала. Однако я вынуждена сообщить, что волосы, которые он приглаживал, темно-русые с золотым отливом, что довольно неожиданно для смуглого филиппинца, в сочетании с ясными зелеными глазами, хорошим здоровьем и способностью краснеть придают Тео яркую индивидуальность, какую не каждый день встретишь. Я упоминаю об этом только для того, чтобы пояснить, что каждый, кто проведет с Тео какое-то время, быстро поймет, что его сияние — не могу подобрать более точного слова — усиливается или уменьшается в зависимости от настроения Тео. Это сияние служит своего рода барометром эмоционального состояния Тео, что очень полезно, потому что в отличие от многих людей, меня в том числе, он не тратит много времени на описание своих эмоциональных состояний, особенно если эти эмоции не слишком радостные.

Когда Тео прислонился к холодильнику, от него не исходило никакого сияния. Я подумала, не беспокоится ли он о ком-то еще, кроме Клэр. Может быть, тоскует по жене. Может быть, он слишком много работал. Я дала себе слово, что спрошу его об этом, как только мы останемся наедине. Но когда мы остались одни, я была так взбудоражена, что, к сожалению, этого обещания не выполнила.

— Надеюсь, она будет долго спать, — сказал Мартин. — Она в этом нуждается.

— Верно. И дело не только в неудачном появлении Ллойда. Она эту усталость копила многие недели. — Я рассказала Тео о списке в спальне Клэр.

— Господи, — вздохнул Тео. — Как она все это пережила? Знаешь, она говорила мне о каком-то списке. На следующий день после своего дня рождения, о котором они с матерью обе забыли, она и составила себе план жизни на каждый день.

Мартин отложил тарелку, которую вытирал.

— Жаль, что она так старалась держать болезнь матери в тайне. Она могла рассказать мне. Тогда ей значительно легче было бы жить. Она могла рассказать мне.

Вот тогда это и случилось, рассыпался весь карточный домик, который я сохраняла только усилием воли и стремлением закрывать глаза на очевидные вещи.

Когда Мартин замолчал, Тео сказал всего два слова:

— Она рассказала.

Я круто повернулась, все еще держа в руке мокрую тарелку. Тео уже отошел от холодильника. Он стоял прямо, но в позе не было вызова. Руки он сунул в карманы джинсов, на лице появилось странное выражение, как будто его собственные слова застали его врасплох.

Мартин смотрел на Тео, и я видела, как он краснеет, что было для меня новостью. Когда он заговорил, он заикался, что тоже было новостью.

— Корнелия, я… — И он замолчал.

— Тео, — медленно сказала я, — что ты имеешь в виду? Скажи мне.

Когда Тео заговорил, он обращался к Мартину, а не ко мне, что, как я поняла позже, было данью уважения. Он не хотел говорить о Мартине в третьем лице, когда он стоял рядом.

— Клэр звонила вам. Несколько недель назад. Она рассказала о странном поведении матери, о ее диких покупках, непонятном режиме дня. Клэр вам рассказала, как мать забрала ее из школы и говорила с ней так, что напугала ее. Она сказала вам, что считает, что мать заболела.

Мартин повернулся ко мне.

— То, что она рассказала, не показалось мне опасным, я не понял, насколько все серьезно.

Руки мои тряслись, и я думала, что сейчас уроню тарелку, поэтому повернулась, опустила ее в раковину, и она разбилась на две половинки. Я видела их сквозь мутную воду.

Не отрывая взгляда от разбитой тарелки, я сказала:

— Мартин, она сказала тебе, что боится?

— Да, конечно, сказала, но я не понял, насколько все сложно. Даже не догадывался. Она рассказала мне о всех этих мелочах — полотенцах, вине, кулинарных книгах. Наверное, я не сделал правильных выводов, но я в самом деле не понял, что происходит что-то ужасное.

Именно в этот момент мое теплое чувство к Мартину, все наши счастливые моменты и радостные мысли вспорхнули и улетели, исчезли, как привидения. Пусть это звучит дико, но я физическим почувствовала, как они покидают меня. Когда я стояла у раковины, я почувствовала пустоту и холод там, где они были, в самом центре моей груди. Я содрогнулась.

— Корнелия, пожалуйста, — сказал Мартин.

— Ты знал, что она напугана, — заметила я. — Больше тебе ничего не нужно было знать. Какая разница, увидел ты в ее рассказе смысл или нет? Она просила у тебя помощи. Только это должно было подсказать тебе, что она в отчаянии. Она обратилась к тебе за помощью, а ты ее оттолкнул. — Я почти плакала. — Ничего удивительного, — продолжала я. — Ничего удивительного, что она больше никому ничего не сказала. Наверное, ей казалось, что никто не станет слушать.

Мартин подошел ко мне и осторожно обнял. Через его плечо я увидела, как Тео повернулся и вышел из кухни.

— Корнелия, ты меня знаешь. — На глазах у Мартина были слезы, но это уже ничего не меняло. — Ты знаешь, какой я. Я совершил ошибку. Ужасную ошибку. Но не позволяй этой ошибке ломать все. Ты понимаешь, о чем я?

Я понимала.

— Я тебя люблю. Пусть это тоже что-то значит. Не бросай меня сейчас. Я не могу потерять тебя сейчас. Ты это понимаешь?

Я понимала. Я понимала, но меня с ним уже не было.