Клэр все утро пекла пироги вместе с мамой Корнелии, и теперь, когда она стояла с Корнелией на крыльце дома миссис Голдберг, она все еще ощущала аромат имбиря от своих волос. На мгновение ей показалось, что аромат исходит не от нее, а от самого дома, от кирпичей, колонн и крыши. Сказочный домик, и внутри все прекрасно — в этом Клэр была уверена. И все же, когда Корнелия повернула ключ и Клэр услышала, как щелкнула задвижка, она затаила дыхание. И когда они ступила за порог, она не сводила глаз со спины Корнелии, с точки между ее лопатками.
Потом Клэр огляделась и ахнула. Внутри была магия, но не та, которую она ожидала. Никаких простыней на мебели, превращающих кресла в одиноких призраков, никакого бархата, пыльного, темно-красного, как лепестки африканской фиалки. Дом был живым и ждал людей. Свет врывался в окна и освещал полы и стулья. «Гостиная», — подумала Клэр. Ничего мертвого. Ничего забытого. Даже диван, казалось, открывал ей свои объятия, и она бездумно прошла через комнату и села.
— Ох, — услышала она голос Корнелии, и затем снова: — Ох! — Корнелия шагнула в комнату и медленно опустилась на колени, как будто она в церкви. Клэр сидела тихо, позволяя Корнелии побыть наедине с домом. Через несколько секунд Корнелия сняла пальто и уселась, скрестив ноги.
— Привет, дом, — весело сказала она.
— Он живой, — заметила Клэр.
— Конечно.
Они медленно оглядывали комнату, любуясь золотисто-зелеными обоями и двумя серебряными подсвечниками на мраморной каминной доске, и Клэр захотелось узнать, не ждет ли Корнелия, что дрова в камине загорятся и там появится пламя, оранжевое, потрескивающее, поющее.
Клэр почувствовала другой запах, не имбиря, а чего-то более тонкого и прохладного. Она выпрямилась и присмотрелась к вазе с белыми цветами, стоящей перед ней на столике. Она наклонилась и понюхала, затем легонько коснулась пальцем одного лепестка. Отдернула руку и оглянулась на Корнелию.
— Настоящие, — прошептала она. — Они тоже живые.
Корнелия подошла и тоже коснулась цветка, и в эти несколько секунд Клэр поняла, что они обе верят в чудеса.
Затем Корнелия сказала тихо и печально:
— Гардении. Ну разумеется, гардении. — И добавила: — Мариелла.
— Мариелла?
Корнелия вытерла глаза и улыбнулась Клэр.
— Она убирала в доме миссис Голдберг, сколько я себя помню. Мама сказала, что Руфь и Берн попросили ее приходить сюда, чтобы проветривать дом и вытирать пыль. Наверное, она сегодня кинулась сюда с похорон.
— Она оставила цветы для нас, — предположила Клэр.
— Возможно. Но вообще-то я не знаю. Не удивлюсь, если она приносила цветы каждый раз, когда приходила сюда. Странно, если бы она поступила по-другому. Миссис Голдберг обожала гардении.
И почему-то это показалось Клэр не менее чудесным, чем цветы, которые оставались свежими долгие годы: одна женщина могла любить другую и делать приятные вещи для нее, даже после того как она уехала. Как будто любовь — это привычка, от которой вы не можете отказаться.
— Я покажу тебе все. Весь дом. Гостиную с ракушками, кухонный стол, которому двести лет… Но немного погодя. — Глаза Корнелии засияли от радости. — Но пока начнем с главного. Пошли на чердак. Прямо сейчас. Как ты считаешь?
— Я считаю, что да, — ответила Клэр. — Прямо сейчас.
И она поднималась за Корнелией по лестнице на чердак, причем ставила ноги аккуратно, опиралась на перила, как будто подняться на чердак, который Корнелия так любила, было делом, которое выполнять нужно было точно и правильно. Наконец одним стремительным движением, как будто их вознесло ветром, они оказались в дверях окрашенного в медовый цвет чердака миссис Голдберг.