Когда-то я была злодейкой (СИ)

Глава 10

Младшие мисс Мортен, приведенные служанкой Молли в комнату Лиззи, просидели там тихо и смирно до тех пор, пока старшая мисс Мортен не освободилась. Они даже не поели, хотя приготовленный обрадованной Фло завтрак горничная принесла и оставила на столе.

Вернувшейся попаданке пришлось уговаривать их съесть по кусочку булочки и выпить чай, пропустив молитву. Этот момент Хмырова отметила про себя, решив заняться пропагандой разумного атеизма позже, а пока дать сестрам возможность смыть с себя поскорее хотя бы последние воспоминания о пансионе.

Оказалось, что у господ есть ванная комната как отдельное помещение, с чугунной емкостью, бойлером, небольшим предбанником и туалетом. Наличие канализации порадовало, как и допустимое уединение. Видимо, пользовались и удобствами в комнатах (был там закуток), но, судя по оборудованию, скорее, в экстренных случаях, а так, по графику, мылись здесь.

Елизавета суетилась, отдавала себе в этом отчет, но остановиться не могла: непривычная ситуация нервировала, женщина боялась ошибиться, навредить словом случайным или жестом. Ей нужно было наладить с близнецами доверительные отношения, сблизиться с ними, раз уж условия попаданства включали и их. Да и втроем обживаться в незнакомом мире проще, чем одной.

«Для них ведь этот мир такой же незнакомый, как и для меня… Мое преимущество — возраст и память прошлого, их — какие-то бытовые знания, ведь чему-то их учили в монастыре?» — успокаивала себя Елизавета, подбирая одежду для сестер.

Спасибо болтушке миссис Осгут! Если бы не она, у девочек сейчас не было бы даже лишних панталон на смену, поскольку изначально-то мачеха не планировала одевать падчерицу столь разнообразно: приехали за одним комплектом, а купили, получается, на троих!

Подогнать готовое проще, чем шить заново, надеялась Хмырова, рассматривая многочисленные составляющие женского костюма этой непонятной эпохи.

«Чёртова многослойность!» — бубнила про себя Елизавета, раскладывая на кровати детали одежды для сестер доставшегося тела.

Нижнее белье включало в себя: мягкий корсет типа спортивного из ее прошлого — простеганный топ на широких бретелях, затягивающийся на шнуровку или крючки, панталончики с оборкой по низу длиной до щиколотки или ниже колена, одна-две нижние юбки с оборкой, сорочка.

Далее шла блузка из легкой ткани (батист, ситец, кружево) с узким рукавом-буфом у плеча и длиной до локтя или запястья, к которой пристегивалась юбка расклешенного силуэта со складками сзади, а спереди — прямой, до пола, но не волочащейся, а прикрывающей подъем ноги, обутой в остроносые туфельки на каблучке.

Такой комплект, с небольшими вариациями в плане отделки (рюши, оборки, вышивка, защипы и прочее), как поняла еще в модном салоне иномирянка, господствовал в этой части иного света.

В голове крутилось что-то вроде «модерн» и «арт-нуво» и время — начало 20 века, вроде, или конец 19-го. Увы, мода для Елизаветы Хмыровой означала простоту, элегантность и «нравится — не нравится»: она интуитивно выбирала для себя наряды из натуральных тканей, отдавая предпочтение льну и хлопку, а для белья — шелку, в основном— брючные костюмы или свободные платья-бохо, которые на ее фигуре смотрелись наиболее выигрышно.

В целом, то, что она видела сейчас, исключив длину панталон и корсета, по духу ей скорее подходило. «А если тенденции развития этого мира похожи на наш, то вскоре длина укоротится, войдут в обиход платья «как на вешалке», брюки, бюстье и тд. Ну, поживем — увидим» — решила пришелица и пошла помогать Флоренс и близнецам.

Сидящие в большой ванне две худышки вновь удивили Лиззи сходством с ней и несоответствием физического развития возрасту: подростки, не более. Девочки стеснялись, но не настолько, чтобы это мешало мытью. «Наверное, излишняя стыдливость в толпе не способствовало скорости мытья: успеешь — хорошо, нет — твои проблемы» — подумала Елизавета.

Сначала женщина не поняла, почему толстушка Фло шмыгает носом, по очереди поливая девочек горячей водой и помогая промывать голову. А потом, скинув блузку и юбку, чтобы не замочить, и подойдя к одной из них сзади, стиснула зубы: вся спина и предплечья младшей Мортен были покрыты тонкими белесыми шрамами…

Советское детство, пусть и небогатое на модные тряпки, яркие развлечения, пафосное и предсказуемое, имело одно (среди прочих) преимущество: школьные разборки редко доходили до откровенного буллинга, а учителя не позволяли себе не то, что рукоприкладства, даже повышения голоса или оскорблений в отношении учеников (по крайней мере, в её школе).

О розгах и их применении в иностранных школах Елизавета читала, но не придавала значения. Сейчас же, отмывая худеньких сестер, она воочую убедилась, что розги — реальность, оставляющая о себе память не только на теле, но и в душе ребенка.

— Вас били? — тихо спросила Лиззи, намыливая волосы сестре. — Это следы от розг?

Девочка вздохнула, сжалась и все же ответила тихо:

— Мы часто спорили с настоятельницей, утверждающей, что отец нас забыл и не желает нашего возвращения. Про вас. тебя она упоминала реже, говоря, что и ты, и мы — грешницы, и нам следует молиться за мачеху, нашедшую для нас пансион, где мы научимся… — девочка запнулась, а у Елизаветы вырвалось:

— Родину любить! Прости, что заставила вспомнить… Это все в прошлом, теперь мы вместе, а мачеха… свое получит! Расскажи, чему вас учили… Если учили…

За мытьем, которое растянулось не на один час (только волосы промывали четырежды, тельца терли натуральной губкой, пятки — пемзой, воду сливали несколько раз, благо, холодная подавалась через медные трубы, а в бойлер Фло ловко подливала ведро за ведром, наполняя их из-под крана сбоку от ванны), девочки сумбурно поведали, что режим и условия их жизни не предполагали праздности семь дней в неделю, поскольку хозяйство в пансионе было большим и разноплановым, а монахини — строгими, даже безжалостными, надсмотрщиками.

Виноградник, сад и огород, скотный двор и мастерские — это были основные места приложения сил пансионерок. Три раза в неделю полдня их учили грамоте, счету, немного — географии, истории, теологии. Чтение — только «духовная» литература, отдых — только ночной сон, наказания — за все и просто так, для профилактики смирения и почтения к начальству.

Из пансиона, в основном, уходили в монастырь (правда?), реже — возвращались к родителям или родне, если таковая имелась. Между собой послушницам свободно общаться не давали, близнецам приходилось «с боем» добиваться возможности находиться рядом: карцер, розги, лишние «наряды» на скотном дворе или в прачечной не сломили сестер.

Мать Изабель, в конце концов, отстала от них, но начала обработку строптивых девиц на предмет служения богу, каждый раз подчеркивая, что это настоятельное желание их отца.

— Мы писали письма, отдавали их уезжающим, но ответа не было… И тогда мы решили сбежать! Пусть бы нас избили до смерти, но становиться монахинями мы не желали! — твердо закончила грустное повествование Джулия.

Именно так назвала девочку Фло, и Елизавета мысленно поблагодарила кухарку за это. Приглядевшись, она уловила различие между сестрами: у Джейн глаза были темнее, и у левого уха на мочке имелась родинка как пятнышко. А еще она слегка заикалась.

Джулия же была порывиста, говорила четко, резко, смотрела прямо. «Лидер и защитник — решила Елизавета. — С ней не стоит юлить, лучше быть откровенной и честной. Господи, как они выжили? Я бы эту Темперанс …Пусть папашка разбирается сам, но заберу и побрякушки, и всё, что посчитаю нужным, и у неё, и у её крошек. Да, буду крохоборкой, и совесть меня не замучает!»

Отмытые сестры выглядели сонными, расслабленными, попросили попить. Елизавета решила, что одевать их в платья ни к чему — пусть поспят.

Молли помогла отвести девочек в комнату, где они, переодевшись в длинные ночные рубашки, разместились вдвоем на полуторной кровати и сразу заснули (или отрубились?).

А Хмырова, ополоснувшись и поев на кухне с расстроенной Фло отварную курицу, отправилась проводить экспроприацию экспроприаторов, то есть, в будуар мачехи.

Гвинет, камеристка миссис Мортен, поступила разумно: в процесс не вмешивалась. То ли осознала, что хозяйка впала в немилость, то ли... Да черт с ней и с её мнением!

Елизавета перетряхнула весь гардероб второй жены советника, комод и бюро, матрас и подушки, каждый закуток и уголок и нашла-таки и жемчуг, и переписку с настоятельницей, и дневники Темперанс, в которых она подробно описывала свои деяния, мысли, планы в отношении истинных членов семьи Мортен (всех убью, одна останусь), и векселя на предъявителя, и коробку с фарфоровым сервизом!

И все забрала под нечитаемым взглядом стоявшей истуканом у двери Гвинет.

Проходя мимо комнат сводных сестер, попаданка хотела было заодно и к ним зайти (уж до кучи), и переброситься парой слов, но передумала — у неё других забот хватает: надо купить места на корабле, подготовиться к путешествию в метрополию, определиться с временными параллелями и политико-экономическими аспектами. Тратить нервы на эту мелочь? Зачем? Это не её дело.