Когда-то я была злодейкой (СИ)

Часть вторая, Глава 9

Иджиля Манджиева вышла замуж и привела в полученную на двоих с сыном малогабаритную «двушку» мужа, отличавшегося религиозностью (не на показ, понятное дело) и приверженностью к традиционному восточному семейному укладу со всеми вытекающими…

Мерген радовался за мать, желал ей счастья, приветствовал скорое рождение нового родственника (Иджиля как-то быстро забеременела), но так и не смог принять отчима.

Дамба (тиб. возвышенный, превосходный, святой) Санджеев (просветленный), уверовав, благодаря имени и фамилии, в собственную исключительность и непогрешимость, будучи по натуре человеком упертым, малоэмоциональным и недалеким (окончил восемь классов в селе и считал это достаточным для отмеченного богом себя), с первых дней заселения в чужую (теперь же — его) квартиру, начал воспитывать не в меру свободного, недостаточно почтительного и слишком умничающего (с его, Дамбы, точки зрения) пасынка и словом, и делом, то есть, ремнем.

Сначала Мерген терпел придирки новоявленного отчима и молчал, потом стал оговариваться или сбегать от разгорающегося конфликта, чтобы не нервировать беременную мать, проводил как можно больше времени вне дома, чем злил отчима ещё сильнее.

И однажды, перед самыми выпускными экзаменами, благочестивый Дамба перестал сдерживаться и отходил спящего Мергена солдатским ремнем за то, что тот опоздал к вечерней молитве…

Так он объяснил причину вероломного избиения жене и пасынку, ошарашенным его поступком. На самом же деле «просветленный» просто побоялся напасть на сильного высокого юношу открыто, но показать, кто теперь в доме хозяин, очень хотел.

Мерген довольно быстро справился с шоком, вскочил, вырвал ремень у отчима и выбросил в окно. Дамба ругался на всех языках, Иджиля плакала, Мерген собирал вещи. Больше в этот дом он не вернется…

Когда взъерошенный, дрожащий и молчаливый Хантер со спортивной сумкой возник на пороге её квартиры, Елизавета остолбенела.

— Что случилось? — только и могла она прошептать.

— Пу-уст-т-тишь? Я… и-из… д-до-о-ма… у-уш-ш-шел... — проблеял, заикаясь и стуча зубами, парень.

Лиза молча пропустила его внутрь и закрыла дверь. Это был первый день их совместной жизни… И день первого поцелуя — сочувственного, робкого, но такого нужного и сладкого — тоже…

Тётя Таня, увидев следы ремня на спине принятого всем сердцем одинокой женщины мальчика, побледнела, потом покраснела, а потом разразилась такой тирадой, что сидевшие на лавке бабульки разбежались как тараканы!

Сормова позже публично отчитала «хе… ва …удака» Дамбу на проходной завода, досталось и «безмозглой дуре» и «ху. ой матери, променявшей сына на елд…» Иджиле, выразила последней «глубокое неудовлетворение» плевком под ноги и пригрозила, чтобы не смели даже шагу в сторону «её дорогого мальчика» делать, иначе …

Дворничиха показала багровому от гнева и стыда Санджееву крошечный кулачок, ещё раз обложила его непечатными определениями, пройдясь и по внешности, и по способностям, и, пожелав процветания на долгие годы всей его родне, смотря при этом на его межножье, гордо удалилась.

Заводчане, наблюдавшие за выступлением известной на районе тётки Тани, неторопливо покинули место скандала и долго позже обсуждали и семью коллеги, и ситуацию… Связываться с мелкой, но жесткой и пробивной Сормовой было чревато. Так что никто никуда не пошел, и ничего предпринимать не решился.

Администрация школы, узнав о смене места жительства золотого медалиста, тоже не стала «гнать волну», «спустила все на тормозах»: учителя приняли у пары экзамены в штатном режиме, провели выпускной и отправили лучших учеников на все четыре стороны…

Лиза и Мерген, без ненужного драматизма и лишних слов взялись за руки, три недели прожили в деревне у стариков Хмыровых, отошли от напряга и, купив билеты, отправились покорять олимпийскую Москву.