Сэр Мортен смотрел на дочь, обычно тихую и незаметную, и поражался ее преображению: перед ним сидела взрослая молодая женщина, поступающая и говорившая уверенно, веско, зрело.
Или она всегда была такой, просто он не обращал внимания, довольствуясь краткими, но емкими, с каплей сожаления и сочувствия ему как отцу этого недоразумения, замечаниями жены о полной никчемности старшей мисс, годной лишь для работы прислугой, поскольку Лиззи не наделена ни талантами, ни красотой, ни умом, ни амбициями?
«Моль бледная», «серая мышка», «недалекая бедняжка», в отличие от Эммы и юной Кэтрин — способных, образованных, увлеченных, умеющих подать себя в обществе, за которых не стыдно и которые востребованы на рынке невест, не то, что «увы и ах, перестарок» Лиззи Мортен.
«Я был слеп или глуп? Я позволил второй жене оттеснить и почти погубить своих родных дочерей, детей любимой Мэрион, в угоду приемным, пусть и живущих под моим именем и покровительством десять лет…
За постоянной работой и умелой лестью жены я не видел, как мучилась и в кого превратилась Лиззи, как оказались отрезаны от дома и повергнуты в пучину страданий Джейн и Джулия, как обводила меня вокруг пальца жадная беспринципная женщина, в конце концов опозорившая фамилию Мортен и усилиями которой я почти потерял свою настоящую семью…»
«Мне так стыдно, боже…» — корил себя советник, снова и снова переживая сцены откровений Темперанс, вспоминая написанное на страницах ее дневника, лица вернувшихся близняшек, отчаянное выступление Лиззи в день совершеннолетия, детали отчета об условиях жизни пансионерок и схеме их «трудоустройства».
— Да, Лиззи, я очень хочу, чтобы вы остались. Не только потому, что мне нужна твоя помощь в управлении пансионом, но — и это главное — потому, что я очень хочу и изо всех сил постараюсь стать вам настоящим отцом, а не строкой в паспорте. Я виноват перед вами троими, страшно виноват перед вашей покойной матерью!
— Прошу, дайте мне возможность хотя бы частично загладить эту вину, позвольте мне узнать вас заново, позаботиться о вас искренне, заслужить ваше прошение! — мужчина с мольбой смотрел на серьезную и собранную старшую дочь, ожидая ее ответа со страхом и надеждой.
Елизавета Хмырова видела, что мужчина искренен: уж это она умела различить в череде эмоций других людей, благо, жизненный опыт имелся.
Отец «тела» за несколько суток пережил потрясение, подобное тому, что пришлось и на ее душу, поэтому она хорошо его понимала. Да и возраст мужчины был если не равный, то близкий ей прошлой, так что считать его было несложно.
Ей дали второй шанс, кто она такая, чтобы отказать товарищу по несчастью? Лично Лисе было фиолетово на его страдания — заслужил, но Джейн и Джулия? Девочки-то нуждаются в родном человеке!
Хмырова сейчас не была настолько уверена в себе, чтобы честно заявить, что она справится с их потребностью в любви — ей бы самой с собой до конца разобраться. Нет, она будет стараться, она уже это делает, но впереди долгий путь, и если небеса предлагают возможность объединить усилия с заинтересованным человеком, истинным кровником, зачем ею пренебрегать?
Безусловно, Николас Мортен — редкостный козел, бросивший, по сути, семью ради собственной карьеры и душевного спокойствия (ну и кое-чего постельного), но один ли он так поступил и поступал? Увы! Как говаривал в ее студенческие годы один паренёк-философ: «Мужчина — это муж и чин, где муж — самец, а чин — карьера. Остальное — мелочи». Дети — мелочь, тем более, дочери.
Это женщины живут, в подавляющем большинстве, ради детей и мужа, а у мужчин этот аспект в том же подавляющем большинстве второстепенен. И не переубедит ее никто, и история почти всех времен и народов тому подтверждение, и пусть хоть оборутся поборники патриархата и традиционализма!
Даже она, эгоистка первостатейная, старалась помогать Борюсику в карьере, отринув материнство сознательно не только из-за страхов перед родами и испорченной фигурой, как шутила сама.
Нет, ей пришлось выбирать между усилиями по лечению бесплодия (тяжелая дисфункция яичников и эндометриоз) и адаптацией в чужой стране и обществе с целью повышения шансов мужа на продвижение по служебной лестнице в международной корпорации.
Малодушие? Возможно, чего уж теперь-то копья ломать… Может, и стоило хоть в сорок порыпаться, были варианты? Но она не стала, убедила себя, что и так все хорошо, что привыкла, что не хочет, что ее поддержка мужа и его карьера важнее. Ай, хватит!
«Э, куда-то не туда меня понесло… Советник ждет ответа, а я тут о спорном, прошлом и неслучившемся» — одернула себя попаданка и заговорила:
— Отец, поверьте, я понимаю Ваше желание и приветствую его. Вы действительно нам задолжали… годы. Но не от меня зависит, останемся мы здесь или нет. Я уже взрослая, могу отодвинуть эмоции и положиться на разум, а вот девочки? Думаю, Вам надо поговорить и с ними не менее откровенно. Надеюсь, они поверят Вам и примут решение в Вашу пользу. Я же приму ИХ решение.
Советник немного расслабился — старшая не отвергла оливковую ветвь категорически. Он не знал, насколько сблизились между собой за короткий срок его дочери, но тешил себя надеждой, что младшие прислушаются к мнению Лиззи и дадут ему шанс реабилитироваться.
— Да, да, конечно! Ты абсолютно права! Я сегодня же переговорю с ними и постараюсь объясниться… — зачастил мужчина. — Но у тебя ведь есть какие-то... соображения по поводу нашего совместного будущего? И еще мне нужен твой совет относительно пансиона — закончил свое выступление таким внезапным заявлением советник.
Елизавета отвернулась к окну и задумалась.
«Её условия? Избавиться от дочерей Темперанс, в первую очередь. Жестоко? Да, но их присутствие в доме — бомба замедленного действия. Пожалуй, с Кэтрин она справится: девочка явно ведомая, убрать раздражителей в лице маменьки и сестры — и с ней можно наладить контакт. Нет, не до сестринской близости, но хотя бы на мирное сосуществование надежда есть определенно. А вот Эмма — проблема».
— Сэр... Позвольте говорить откровенно? Если в доме не будет мачехи, что, как я поняла, лишь вопрос времени, остаются ее дочери. Я готова мириться с Кэтрин, она еще юна, да и трусовата, поэтому не так опасна, как Эмма. Последнюю либо выдать замуж, либо отправить к родственникам Темперанс. Такие имеются? — начала попаданка.
— После развода Вас с ней ничего не будет связывать, да и она сама вряд ли пожелает подчиняться мне. В свете скандала, в котором имя ее матери будут полоскать на каждом углу, удалиться из города — благо для столь амбициозной особы — Лиззи ухмыльнулась.
— Думаю, замужество — лучший вариант. Если Вы сможете подобрать ей в срочном порядке приемлемую для Вас кандидатуру, желательно, за океаном, я готова даже собрать небольшое приданое и организовать скромную церемонию. Пожалуйста, подумайте над этим.
Хмырова помолчала, давая советнику время осмыслить сказанное, после чего заговорила вновь:
— Относительно Вашей миссии. Я не очень хорошо, вернее, я совсем не рассмотрела монастырские владения, но общее впечатление, да и по рассказам сестер — хозяйство там приличное и по размерам, и по оснащению, думаю, настоятельница хорошо зарабатывала не только на нелегальной торговле девушками.
Другое дело — надо ли сохранять пансион в том виде, в котором за ним закрепится после разбирательства нехорошая память. Это место станет нарицательным, не удивлюсь, что как только слухи распространяться, пансионерок начнут разбирать по домам.
И не из-за них самих, скорее, из-за нежелания оказаться причастными к скандалу. Если и останутся девочки, то уж совсем ненужные родне, которых и сослали туда в надежде избавиться, рано или поздно, как сделала мачеха с близнецами, — как бы вскользь заметила Хмырова.
Лисе очень хотелось уколоть советника, ткнув носом в его небрежение по отношению к дочерям. Ведь, как выяснила попаданка из причитаний верной Флоренс после мытья девочек, причиной «ссылки» близнецов стало категорическое неприятие ими новой жены отца и понятное (для умного наблюдателя) поведение сирот с чужой теткой, занявшей место их матери: дерзость, непослушание, игнор, ссоры, мелкие пакости, драки с ЕЁ детьми.
Но главе семьи подано всё это было под соусом заботы о неуправляемых крошках, которым требуется твердая рука для их же пользы.
«Эмма и Кэтрин, конечно же, тоже отправятся в пансион, но позже, поскольку Эмма, хоть и старше, но так болезненна… А Кэтрин так мала…» — так и слышались в голове увещевательные бормотания понимающей и сострадательной (ах, она такая душка) Темперанс.
Лиззи же вроде как приняла мачеху, старается, да и поздно ей уже в пансион, скоро о браке надо задуматься. Темперанс сама подготовит ее к замужеству, научит ведению хозяйства и прочее.
Близняшки («бедняжки») побудут вдали от дома от силы год, два, потом она, убедившись в их исправлении, вернет их… Конечно, конечно, дорогой, как может быть иначе!
Джейн и Джулия были отправлены в пансион с твердым обещанием, что на следующий год, при условии их успехов в учебе и поведении, отец заберет девочек обратно…
Позже, из года в год, ко времени набора в монастырскую школу, история повторялась: Эмма «очень вовремя» заболевала, Кэтрин все еще нуждалась в постоянной опеке матери, Лиззи не давала поводов для беспокойства (так старается, хоть и совсем …не приспособлена ни к чему, ах), а близнецы привыкли к жизни в пансионе, им там нравится, зачем отрывать их от друзей, занятий…
И Мортен-старший глотал «дезу» как миленький, задавал все меньше вопросов, и план мачехи успешно шел по графику. Пока не «выздоровела» Лиззи.
— Прости, дочь, я… Мне стыдно... — пробормотал советник, опустив голову. — Но я…
— Пока не давайте красивых обещаний, лучше действуйте, — прервала мужчину Елизавета. — Так вот, о пансионе. Хотелось бы увидеть документы о состоянии дел, понять, каковы Ваши полномочия, а также — чего хочет корона.