Проклятие Бессмертных: Король Всего (книга 5)

Глава 13

Нина

Мне следовало бы уже ожидать подобного дерьма. Честно говоря, чему я вообще удивляюсь?

Я отчётливо понимала, что это сон. Не могло быть и тени сомнения в этом. Я просто вдруг очутилась внутри здания, от которого у меня буквально захватило дух и заставило замереть в немом восхищении. Не было иных слов, кроме как «величественное». Оно было построено именно для того, чтобы поражать воображение. А если его целью было продемонстрировать мощь Вечных и заставить меня почувствовать себя мелкой и совершенно беспомощной, то у них это превосходно получилось. Я никогда прежде не видела ничего подобного.

Возможно, побывай я в Риме и увидь я своими глазами Колизей, или в Египте — Карнак или Луксорский храм, у меня нашлось бы с чем сравнить это великолепие. Но у меня были лишь изображения тех мест, запечатлённые в памяти. Каменные колонны, словно сделанные из чёрного песчаника, взмывали ввысь на добрых пятнадцать-двадцать метров над моей головой. Их вершины, искусно вырезанные в форме лотосовых листьев, распускались и поддерживали потолок, во многих секциях которого зияли открытые проёмы, ведущие в звёздное, усыпанное россыпью светил небо. Каждая поверхность была богато расписана и инкрустирована золотом, которое мерцало в полумраке.

Вокруг царил полумрак, а солнце, пребывающее в затмении, было видно сквозь квадратные проёмы в потолке. Под этими световыми колодцами плескались неглубокие водоёмы, выложенные алебастровой мозаикой с изображениями фигур, которые я не могла как следует разглядеть с того места, где стояла. Поверхность воды украшали кувшинки и прочие водные растения, создавая почти умиротворяющую картину.

Хотя мозаики и оставались для меня загадкой, живопись на стенах и колоннах виделась отчётливо. На всех поверхностях были нанесены краской и вырезаны из камня символы и изображения Вечных. Искажённые, отвратительные лики чудовищ, терзающих людей в кровавом пиршестве. Они пожирали всё на своём пути и славили потоки крови. Это было место, созданное специально для поклонения им. Их храм. Их обитель. Что-то внутри подсказывало мне, что они, вероятно, действительно обитали здесь, и что это было средоточие их силы.

Ведь Вечные не были настоящими богами, в конце концов. Они не были всеведущими и всемогущими. Эта мысль на короткое мгновение озарила меня слабым, быстро угасшим проблеском утешения. Отвернувшись от пугающих фресок, я судорожно вздохнула. Следовало бы догадаться заранее.

Это был он.

В десяти шагах от меня, с каменным, совершенно невыразимым лицом, за мной пристально наблюдал Самир. Но в его глазах мерцало нечто новое, чему я не могла подобрать точного названия. Я замерла на месте, дыхание прервалось, а грудь болезненно сжалась. Я чувствовала себя парализованной под этим взглядом. Что-то в нём сковало меня, намертво заперло и заставило ощутить себя ничтожной так, как Самир прежний никогда и ни за что не заставлял. Тот Самир был разным, переменчивым, но этот мужчина... воистину был Королём Всего.

Мгновение неожиданно разбилось, когда он резко отвернулся и ушёл прочь. Он прошёл между двумя колоннами, сквозь массивную арку, и скрылся из виду. Я стояла в полной растерянности, не понимая, что происходит. Он просто взял и ушёл. Без единого слова, без какого-либо жеста, без объяснений.

Почему же во мне шевельнулась крупица разочарования? Откуда это чувство?

С трудом стряхнув с себя эту неприятную мысль, я осторожно заглянула за одну из огромных колонн и увидела его, стоящего на просторном балконе. Перил перед ним, в проёме между двумя массивными колоннами, не было — лишь открытый провал в пустоту далеко внизу. Я понимала, что мы находимся очень высоко в храме, должно быть, в самом сердце города. Он стоял ко мне спиной, неподвижно вглядываясь в мир, раскинувшийся перед ним. Его фигура выглядела впечатляюще: тёмные пряди волн ниспадали на бледную, покрытую татуировками мускулистую спину, слегка колышимые лёгким ветерком.

Игра, которую он вёл со мной, внезапно предстала передо мной во всей ясности, когда я осознала его хитрый замысел. Он намеренно заставлял меня подойти к нему первой. Признать, что мне любопытно, кем же он стал теперь, точно так же, как я боялась того, что обнаружу.

Проклиная всё на свете мысленно, я понимала — он совершенно прав. К тому же, стоять посреди этого грандиозного зала было, конечно, занятно первые минуты, но быстро превратилось бы в невыносимо скучный сон. Надежда, наравне с любопытством, тихо шевельнулась в моей душе. Возможно, в нём всё ещё оставалась хоть крупица того мужчины, которого я знала и любила. Возможно, я сумею достучаться до него. Возможно, мне каким-то чудом удастся вырвать его из этого состояния.

Вновь зазвучали в голове все эти бесконечные «возможно». Господи, да я же просто дура набитая, не так ли?

Ставя под сомнение свой интеллект на многих уровнях, я всё-таки последовала за ним на балкон. Остановившись в паре шагов позади, я, наконец, увидела вид, который, казалось, так приковал его безраздельное внимание. Вид с храма, величественно возвышавшегося в центре города, на раскинувшийся далеко внизу мегаполис был совершенно потрясающим.

Я невольно ахнула от изумления. Теперь, с такой высоты, я ясно разглядела, что это не был бессмысленный лабиринт зданий и улиц. Весь город был искусно выстроен так, чтобы формировать огромный круглый символ, подобный тем знакам, что носили на себе все его обитатели. Среди строений то и дело возвышались монументы — громадные статуи устрашающих созданий или высокие обелиски в центре линий, образованных акведуками для транспортировки воды или более широкими дорогами. Пальмы и зелёные лужайки теснились повсюду, где акведуки обрывались вниз водопадами, низвергавшимися в огромные бассейны и пруды.

Это было невероятно, невыразимо прекрасно. Тот способ, каким призрачный свет затмения и окрашенный свет лун отбрасывал причудливые тени на бледные глиняные строения, заставлял моё сердце замирать в груди. Со всех сторон, насколько хватало глаз, город окружала безжизненная пустыня. Километры и километры дюн и песка, гонимого ветром. Там, на самом горизонте, едва различимые в сгущающейся темноте, высились горы.

Мы простояли в полном молчании мгновение, показавшееся целой вечностью. Он не произносил ни единого слова. Я же не знала, что вообще сказать. Мне так хотелось окликнуть его по имени, умолять повернуться, обнять меня покрепче и сказать, что всё будет хорошо, что всё наладится. Но Самир — больше не его имя, понимала я. Я даже не знаю толком, как к нему теперь обращаться.

И будто бы он чувствовал моё смятение и растерянность. Возможно, так и было на самом деле. Всё-таки это был сон, и здесь действовали свои правила. Его голос, по-прежнему острый нож, обёрнутый в мягкий бархат, внезапно разорвал тишину.

— Я наконец пробудился от лихорадочного бреда. От проклятого кошмара бессмысленной жестокости, крови и безумия. Я открыл глаза в этой беспросветной тьме и обнаружил, что единственная вещь, что имела хоть какую-то ценность в том ужасном видении — единственная сияющая жемчужина в той грязи и трясине — была зажата в моей руке так крепко, что осталась со мной, когда я восстал из небытия.

Всё так же, не глядя на меня, он медленно протянул вперёд руку в металлической перчатке, внимательно разглядывая её, словно, не понимая до конца, что это такое. Или, возможно, он не узнал её. А ведь он и вправду может её не помнить, — внезапно осенило меня. У меня не осталось времени на дальнейшие раздумья, ведь он опустил руку и продолжил говорить.

— И теперь я вижу, что единственное сокровище — единственная милость, дарованная мне за эти долгие пять тысяч лет скитаний в обрывках мыслей, воистину ответ на единственное, чего я когда-либо желал в этом мире, — смотрит теперь на меня со страхом и омерзением в глазах.

Он произнёс это без малейшего осуждения или гнева. Лишь... с глубокой печалью. С тоской человека, чьи надежды безжалостно разбиты вдребезги. От этих слов у меня болезненно сжалось сердце.

— Ты прав лишь отчасти. Я не чувствую к тебе омерзения.

— Я разочаровал тебя.

Это был настоящий удар под дых. Я рефлекторно отступила на целый шаг назад, настолько ощутимой была тяжесть этих простых слов. Он не ошибался в своих выводах. Как бы я ни хотела спорить и защищаться, это была чистая правда. Мне нужен был мой Самир. А не тот загадочный человек, кем он стал, кем его сделали Вечные, когда латали дыры в его искалеченном сознании.

— Прости меня, — было всё, что я смогла тихо вымолвить. — Я бы хотела...

Его тон внезапно стал холодным, как лёд.

— В Нижнемирье, желания — никчёмная валюта, не имеющая цены. — Он покачал головой, словно напоминая себе самому о том же самом. Тон вновь смягчился совсем немного. — Но твои чувства я принимаю с искренней благодарностью.

Наконец он медленно повернулся ко мне, и его тёмные, почти чёрные глаза поймали мой взгляд. Он протянул ко мне руку — свою живую, из плоти и крови. Никаких требований в этом жесте. Никакого гипноза или принуждения. Никакого устрашения. Лишь безмолвная просьба присоединиться к нему.

Чёрт побери. Чёрт побери меня и мою проклятую слабость к нему. За то, как моё сердце начинало биться чуть чаще, как только он просто смотрел на меня. Даже если он был почти незнакомцем в обличье знакомого лица, он обладал надо мной той же непонятной властью, что и прежде. Меня тянуло к нему неудержимо, как мотылька на яркий огонь.

Он был терпелив, спокойно наблюдая, как я борюсь сама с собой. Но это, как и всё остальное в этом мире, было лишь отсрочкой неминуемого. Когда я медленно, словно под гипнозом, приблизилась, он улыбнулся мне. Слабо, едва заметно, но это было хоть что-то. Выражения лица моего Самира всегда были стремительными и живыми — он привык скрывать свою истинную сущность и не нуждался в особой сдержанности. Этот же мужчина тщательно обуздывал свои эмоции, и это неприятно напомнило мне, как порой бывало сложно понять Сайласа.

Я осторожно вложила свою ладонь в его, и он бережно привлёк меня ближе к себе. Движение было столь нежным и аккуратным, что я почти начала тревожиться о его последующих действиях. Я затаила дыхание, когда он неторопливо поднёс мои пальцы к своим губам и коснулся их лёгким поцелуем. Его тёплое дыхание окатило мою кожу, и я невольно вздрогнула, хоть и изо всех сил пыталась сдержаться. Я почувствовала, как лицо заливает предательским жаром, и вновь мысленно себя выбранила за слабость. Тёмные, словно пролитые чернила, глаза хищно блеснули, мгновенно уловив моё невольное влечение.

Между нами вновь повисла густая тишина, даже когда он продолжал удерживать меня пленницей своего пристального взгляда. Я больше не могла её выносить.

— Как твоё имя? — наконец решилась спросить я.

Скорбь, древняя, как само время, и холодная, как камень, мгновенно погасила тёплый блеск в его глазах.

— У меня его нет.

Я с нескрываемым изумлением моргнула.

— У тебя... что? Почему же?

— Я из времён, задолго до того, как вы, люди, стали давать имена чему бы то ни было. До того, как у вас вообще появились слова и язык. И зачем мне подобное? Я — единственный в своём роде во всём этом мире. У этого города нет названия, ибо он один такой. На вашей Земле есть лишь одно солнце и одна луна, и вы не сочли нужным их особо именовать. Мне никогда не было в этом нужды... до сих пор. До тебя и твоего появления.

— Но ты же... — Я растерянно отвела взгляд в сторону, на раскинувшийся внизу город.

— Король Всего? — Сильные пальцы под моим подбородком мягко, но настойчиво вернули мой взгляд к его тёмным, непостижимым очам. — Да, это так. Но я дитя Вечных, их покорный раб, сотворённый из праха и крови и оживлённый одной лишь их волей. Они не сочли нужным дать мне имя, ибо зачем? Другого такого существа не было и нет. Имя, что тебе известно, я выбрал себе сам когда-то, чтобы притвориться, будто я подобен им — будто я когда-либо был человеком. Это была сплошная ложь, что я носил, подобно той железной маске, что ты знала.

Самир не был ложью. Он не был просто ложью. Спорить с ним сейчас совершенно бесполезно. Укрывшись в привычном прагматизме, я с опаской посмотрела на него снизу-вверх.

— Так как же, чёрт возьми, мне тебя теперь называть?

Он усмехнулся, и в этом было что-то знакомое. Это не было тем дьявольским выражением лица, что я так хорошо знала, но было уже довольно близко к тому.

— Король. Царь. Владыка. Повелитель. — В его голосе послышались насмешливые нотки.

— Нет. Этого точно не будет. Ни сейчас, ни когда-либо потом.

Я ожидала гнева за свою очевидную непокорность и дерзость. Вместо этого он лишь равнодушно пожал широкими плечами. Он неторопливо наклонился ко мне, чтобы прошептать прямо на ухо, едва касаясь его своими губами.

— А может быть, Возлюбленный? — В его голосе прозвучала откровенная насмешка.

Когда я поспешно попыталась отстраниться, он тихо рассмеялся и легко позволил мне это. Моя пятка неожиданно наткнулась на твёрдое основание колонны. Я изо всех сил попыталась не подпрыгнуть от внезапного испуга, но у меня не вышло. Это развлекло его ещё больше. Должно быть, я казалась ему такой глупенькой, жалкой букашкой.

Я быстро отвела взгляд в сторону, внезапно почувствовав себя полной дурой, и мои щёки вновь предательски запылали от смущения. Если раньше, с моим Самиром, я всегда чувствовала себя не совсем в своей лиге, то теперь была не более чем несмышлёным ребёнком. Я замерла, услышав его тихое, одобрительное «хм», и он уверенно шагнул ко мне, прижав меня спиной к холодной колонне. Он двигался медленно и осторожно, чтобы не испугать меня раньше времени. Он явно не хотел пугать меня. По крайней мере, прямо сейчас.

— Тебе стыдно, — спокойно констатировал он. — Почему же?

— Я... — Не видела особого смысла скрывать правду от него. — Я чувствую себя такой глупой и маленькой рядом с тобой.

— Ты — ни то, ни другое, любовь моя. — Он приблизился ближе и поднял руку, чтобы нежно провести костяшками пальцев по моей разгорячённой щеке.

Моё лицо всё так же нестерпимо пылало, и я снова отвела взгляд, не в силах смотреть ему в глаза. Не могла ничего с этим поделать.

— Ты так застенчива с непривычки, — произнёс он, явно сильно позабавившись этим открытием.

— Придурок, — буркнула я. Я попыталась укрыться в раздражении на него. Это было гораздо безопаснее, чем признавать влечение и собственную слабость.

Он тихо рассмеялся этому.

— Я предпочел бы другое имя, если ты не против.

— Тогда я всё ещё не знаю, как к тебе обращаться. И поверь мне, тебе совсем не понравятся те имена, что я могу придумать в сердцах.

Его насмешливая усмешка расплылась в более широкую улыбку при моей игривой угрозе.

— Что ж, ладно. Зови меня Самиром, если уж тебе так необходимо это имя. Но знай, что это лишь ложь, которую я принимаю ради твоего успокоения и в угоду тому смятению, что царит в твоей душе в этом новом состоянии бытия.

Я была скорее подавлена, чем смущена его словами, но ладно. Не стоит сейчас грубить понапрасну.

— Спасибо, — тихо сказала я.

Его рука вновь осторожно приподняла мой подбородок, и он склонился, чтобы поцеловать меня в щёку. Снова, и снова, лёгкие, как пух, поцелуи, что заставили моё сердце буквально подступить к горлу. Он словно тщательно вырисовывал губами узор чернильных знаков на моём лице. Вниз по одной тонкой линии, затем плавно вверх по другой.

Он был совершенно пленителен. Именно так. Не было другого подходящего слова, чтобы точно описать это. Я чувствовала себя пойманной в его сети, будто он мог легко обвить меня вокруг своего пальца без моего согласия и желания. И чего бы он ни пожелал, я была бы совершенно бессильна ему отказать. Закончив свой неторопливый ритуал, он задержался, оставив последний нежный поцелуй у меня на лбу, и посмотрел на меня сверху вниз. Его пристальный взгляд медленно скользил по только что поцелованным линиям, словно он читал что-то важное.

— Ты ведь знаешь, что они означают? — наконец осмелилась спросить я.

— Разумеется, — ответил он без колебаний.

Он сказал это так, будто это была самая очевидная вещь на свете. Возможно, для него так оно и было на самом деле. Он может свободно читать эти знаки. Те самые, что никто другой не мог понять. Он может прочесть всё обо мне — саму мою душу, самую суть. Я внезапно почувствовала себя совершенно голой перед ним, куда более беззащитной, чем если бы на мне действительно не было никаких одежд.

Он тонко улыбнулся выражению моего лица, уловив смятение, но промолчал, не комментируя.

— Вот почему он... ты, неважно... так тщательно изучал их. — Я моргнула, наконец осознав. — Почему ты так отчаянно хотел их контролировать.

— Я жаждал вспомнить то, что когда-то знал прекрасно. В том тёмном сне я припоминал обрывками то, кем должен был быть на самом деле. Я отчаянно цеплялся за стены ямы, что вырыл для себя сам. Но, подобно тому, как написанное слово ускользает от нас в грёзах, так и этот дар покинул меня в кошмаре безумия.

Я ясно вспомнила, как Самир подолгу склонялся над страницами своих исследований, упорно пытаясь расшифровать древний язык Вечных. Всё потому, что его неотступно преследовала тень утраченного знания. Я не могла этого до конца осознать. Это было слишком глобально и трагично, как и всё остальное в этом невозможном разговоре. И потому я вновь обратилась к привычному прагматизму.

— И что же они говорят о людях?

— Я не могу буквально перевести их на ваш язык. Это всё равно что попросить меня перевести на русский буквальный, физический цветок розы. Так это просто не работает.

— Хорошо, тогда перефразирую вопрос. — Конечно же, он должен был всё усложнить. Некоторые вещи, похоже, совсем не менялись с годами. — Что они конкретно значат?

Он довольно улыбнулся, искренне гордясь мной.

— Куда лучший вопрос, надо признать. — Он придвинулся ближе, и мне было очень трудно не растаять в его объятиях. Трудно не поддаться его прикосновению, пока он кончиками пальцев выводил письмена на моём лице, медленно следуя за их линией вниз, на мою шею. — Что значат эти знаки именно на тебе? Они ясно говорят мне о том, кто ты есть на самом деле. Стойкая, несгибаемая, чуткая и сильная духом. Что ты скорее последуешь за своим сердцем, нежели за холодным разумом. Они совершенно точно говорят мне, что у меня нет никаких шансов сломить твою волю силой, но что я вполне могу тебя увлечь за собой. Они являют мне саму твою душу во всей полноте. Каждая твоя часть открыта мне через их чтение. Но, более всего, они говорят мне, что даже если бы я не помнил тебя совсем... с того самого мгновения, как мой взгляд упал на них, я бы полюбил тебя больше самой жизни.

Моё лицо нестерпимо пылало, и я точно знала, что наверняка покраснела. Он спокойно смотрел на меня с лёгкой улыбкой, с лицом терпеливого мужчины, готового ждать. Его тёмные глаза были холодными, но в их глубине таилась едва заметная теплота. Только лишь из-за меня одной. Теперь я могла ясно разглядеть тот слабый проблеск в его взгляде. Надежду и обожание.

Он по-прежнему любил меня. Несмотря ни на что.

Эта мысль ударила меня так остро и неожиданно, словно кто-то вылил на меня ведро ледяной воды. Он любил меня, а я теперь, когда всё переменилось, уже и сама не понимала своих чувств. Осталась лишь потерянность и смятение, отчаяние, словно я снова стою на краю разрушенного мира, который привычно переворачивается с ног на голову. Тут же он — опять в центре бури, которую я никак не могла успокоить ни внутри, ни снаружи себя. Я заставила себя вынырнуть из этого болезненного осознания, жадно схватилась за любую возможность отступить от него хоть на шаг. Но колонна за спиной мешала двинуться, и я и вправду в ловушке, будто мышь — а, чтобы не дать ему управлять нашим разговором и моими мыслями, свернула разговор в другую сторону.

— Почему ты берёшь в плен тех, кто носит маски? — спросила я тихо, не поднимая глаз.

Он помрачнел, раздражённо вздохнул от того, что я проигнорировала его признание, но ответил:

— Потому что они пытаются скрыть от меня свою настоящую сущность. Всё, как прежде.

Мои глаза расширились — наконец-то стало понятно, для чего эти древние маски вообще существовали. Не чтобы прятать какие-то знаки, и не для того, чтобы друг от друга скрываться, а, чтобы исчезнуть из-под его взгляда. Он увидел, что я догадалась, сразу улыбнулся, и медленно наклонился, чтобы поцеловать меня в лоб.

— Ты никогда не носила маску — даже не пыталась скрыться от тех, кто мог бы тебя узнать. Ты всегда была передо мной живой и открытой, даже когда была смертной, а моё сознание тяжело было назвать ясным. Нам с тобой не стоит бояться друг друга.

— Но что насчёт остальных? — осторожно спросила я.

— Те, кто склонит голову, будут жить в достатке. Любые войны — теперь это в прошлом. Хватит политики, хватит игр. Теперь здесь только один Король. И этот мир — это лишь одно огромное сердце, которое бьётся в моей груди.

— А остальные? Те, кто не склонит голову?

Самир с какой-то мрачной усмешкой посмотрел мне прямо в глаза. В его взгляде промелькнуло что-то, отчего и вправду стало холодно до одури — будто зима разлилась по венам.

— Меня не интересует фальшивая покорность. Я не тиран, хоть другие, может, так считают. Насильственное рабство ненадёжно, оно как верёвка из соломы. Где ложь — там и измена.

Угроза за этими словами была очевидна. Преклони колено — или… Ну, или не будет тебе прощения. От страха сердце у меня ушло в пятки. Я сразу вспомнила так многих — ведь так много людей мне дороги, а они и не планировали — и не будут! — ему подчиняться.

— Нет, прошу тебя...

— Ты просишь пощады для них? — Самир прищурился, и в его глазах мелькнула тёплая искра, лёгкая шутка, мгновение смешного, как будто где-то в душе всё ещё жил тот мужчина, которого я любила когда-то. — А что взамен можешь мне предложить?

— Я… Я… — В горле стоял ком, да и что вообще я могла предложить?

Он прервал мои попытки подобрать хоть что-то толковое и сам озвучил цену:

— Вернись домой. Ко мне. Поклянись стать моей королевой. Стань рядом.

Меня вдруг обдало такой стужей, словно по венам хлынула ледяная вода. Лицо наверняка побледнело, но он это только отметил хмыканьем, одобрительно изучая, как я лихорадочно пытаюсь найти слова. Как стараюсь держаться, сражаясь с грузом его просьбы, стараясь не показать, насколько мне страшно.

Он вновь взглянул на город, будто прислушивался к чему-то далёкому.

— Вот почему я молчал всё это время. Чем больше говорю — тем чётче напоминаю тебе о прошлом.

Он всё больше отличался от того Самира, которого я знала так хорошо. Тот — да, любил играть, спорить, обмениваться мелочами: спорим — выиграю, уберёшь книги, получишь секрет… Партия в покер, а не серьёзные сделки вроде пакта Молотова-Риббентропа. Да не предложение выйти замуж в обмен на жизни…

— Подумай. Не спеши. Я терпелив, — спокойно сказал он. — Я ждал тебя гораздо дольше, чем ты только можешь представить.

— А насколько ты стар? — вдруг спросила я. Раньше Самир всегда уверял, что не помнил прошлого, только обрывки, но тот ли это сейчас Самир? Сейчас он был уверенней, знал больше. Он рассказывал, что жил до появления слов, ещё когда у вещей не было даже имён — но это же слишком долго! И всё же, сколько?

— Я ходил по теням вашего мира, когда вы, люди, ещё были просто дикими зверями, ругающимися и играющими с огнём. Я — тот, кто был тенью в ваших страхах. Всё началось с меня.

У меня расширились глаза: десятки тысяч лет, а, может, все сто тысяч, а, может, и гораздо больше. Он старше всей нашей истории. Старше даже самого человечества. С кем я вообще связалась? Как бороться с этим? Тут нет никакой надежды. Вот он настоящий.

Самир сразу заметил, как в моих глазах вспыхнула эта страшная догадка, и прищурился с лёгкой усмешкой:

— Неторопливо скажу: я могу ждать.

— Прошу, не причиняй им вреда… — Я даже не могла уместить в голове ту бездну времени, к которой он только что себя причислял. Не пыталась представить, каково это — жить так долго.

— Этого я пообещать не могу. — Он задумался на секунду, выбирая слова. — Но ради тебя не стану их убивать. Пока не примешь решение, никого не трону. Ради тебя, пока ты выбираешь, я потерплю этих крикливых людей, что волнуют твоё сердце. — Он почти коснулся губами моего лица, остановился в сантиметре. — Ради тебя я стерплю куда большее, чем ты думаешь.

И вот тут, когда он сократил расстояние между нами до самого минимума, моё сердце будто треснуло напополам. Он был самым чужим и одновременно самым родным для меня человеком во всей вселенной. Я едва успела дотронуться рукой до его груди, позволить случиться тому, чего хотела и боялась одновременно. Меня волной тянуло к нему, уносило, как уносит морской прибой. Он был как сама стихия, как божество, как Король Всего сущего. А я? Просто Нина. Да, со своими странностями. Но всё равно — лишь Нина.

Погружаясь в это чужое море, ощущая, как сама теряю последнюю опору, я уцепилась за первую попавшуюся мысль — словно за доску среди разбитого корабля. Он всё-таки вскрыл себя, явил мне всю свою суть: он хотел, чтобы я стала его королевой, хотела разделить трон по доброй воле. Ради этого такая охота за мной… Но ведь я не могла дать согласие. Кто он теперь? Кто он на самом деле? Не мой Самир, всё лишь маска? Или Король Всего — не более настоящий?

Почувствовав моё напряжение, он осторожно прервал наш поцелуй и крепко удержал мою голову железной рукой.

— Пять тысяч лет я провёл в чёртовых снах и обрывках безумия. Всё, что осталось, — это кусочки воспоминаний. Но я помню тебя так отчётливо, будто всё было утром этого дня. Я хочу заслужить твою любовь снова, моя звёздная радость. Так же, как однажды уже это сделал. Ты — жемчужина в ночи.

Красиво, даже слишком. Мой Самир так не говорил: всегда остроумно, без этой поэзии.

— Ты не он, — с трудом выговорила я.

Как будто удар пришёлся по нему, он откинул голову назад, спина стала прямее. В глазах появилась боль, потом — принятие. Похоже, он ждал, что разговор к этому неизбежно приведёт.

— Я — он. Тот, кого ты знала — это не просто пассажир во мне. Я — тот самый мужчина, которого ты любила.

— Ты другой.

— Я стал цельным. Ты знала только часть меня, теперь я весь.

Я поморщилась. Я вспомнила рассвет, разговор с Самиром — моим Самиром. То, как Вечные каким-то образом залатали его разум.

— Тобой управляют. Их сила держит тебя, как пробка затыкает протекающий корабль.

Он улыбнулся. Совсем иначе.

— А что, безумие лучше, по-твоему?

— Нет, но… — растерялась я.

— Или же ты любила меня только хрупким и сломанным?

— Что? — я не поверила своим ушам.

— Может быть, тебе нужна была во мне лишь та часть, что вызывала жалость? — В словах был упрёк. Почти яростный. — Ты любила меня за мою слабость?

— Это неправда. Ты не был слабым и беспомощным. Для меня — никогда!

— Ты так считала.

— Это не то… — Я замялась. Придумать, как оправдаться, не смогла даже в мыслях.

— А чем я, цельный, хуже? Разве теперь, став мудрее, я хуже прежнего? Если тогда могла полюбить меня, почему не сейчас?

— Я не знаю, что во мне теперь. Любовь не так устроена…

— Так? Сейчас я цельный, не мучимый страхами и ревностью. Не отправлю твоего друга в могилу.

— Нет. Не упоминайте Гришу…

Но он не остановился.

— Я бы защитил его, не убил. Тот другой Самир получал удовольствие от твоей боли.

— Он… — я поймала его на слове. — Ты ведь сам говоришь о нём, будто это другой человек, не ты.

— Просто так проще, да, — нехотя кивнул он. — Тогда не пришлось бы думать обо всех своих поступках, о войне, о боли, о крови, что я пролил, мечтая — глупо мечтая! — получить то, что можно только заслужить.

Я отвернулась, вспоминая — он знал, на какие точки давить.

— Ты бы не смог спасти Гришу. Ни от Малахара, ни от Золтана.

Он только снобистски фыркнул.

— Эти дети? Если бы я был цельным, они бы покорились. Они мои игрушки.

— Игрушки? Мы все для тебя пустое развлечение?

Он слегка усмехнулся и подошёл ко мне почти вплотную, прижав к колонне руками.

— Для этого их и привели. Вечные тоже скучают: я и их развлекал. Но никто так и не заполнил пустоту внутри. Пока не появилась ты.

— То есть мы всего лишь твои фигурки для игры? Твоё эго, вижу, изменилось мало.

Он громко рассмеялся.

— Вечные создали меня из скуки, но они же, существа разрушения, неумелые творцы. Мир был им нужен — только ради меня.

Он встал, словно напоминая себе и мне: всё, что я вижу, создано ради него.

Я упрямо ткнула пальцем ему в грудь, и он, удивлённо, даже отступил чуть-чуть.

— Это ещё не значит, что можно быть таким страшным эгоистом.

— А как иначе, если луны и звёзды были созданы только лишь потому, что я захотел?

Я рассмеялась — настоящий, человеческий смех.

— Ну хоть попытайся стать попроще.

— Думаешь, ты полюбила меня за скромность? — Он притянул меня к себе близко-близко. — Ты всегда любила во мне всё, кроме скромности.

Тепло его тела прокатилось волной. Так просто было бы сдаться, отдаться. Так соблазнительно — позволить себе принадлежать ему. Может быть, я и сама этого хочу, правда ведь?

— Но я не могу не пытаться, — обронила я, будто себе самой повторяла.

— Пока что, — согласился он терпеливо. — Я подожду. Мне нравится погоня. Прячься, где хочешь, хоть с крысами, хоть под землёй. Я всё равно найду.

— Ты не знаешь, где я?

— Нет. Вечные хотят честной игры. Они, кажется, даже радуются этой драме. Потому и скрывают тебя от меня. Я получу то, что принадлежит мне.

Я внутренне содрогнулась: «Я получу то, что принадлежит мне». Тот Самир никогда не говорил такого. Он не претендовал на меня, даже когда я была у него в плену.

— Я тебе не принадлежу.

— Вот увидишь — это не так, — мягко сказал он, приложив мою ладонь к своему сердцу. — И я тебе принадлежу тоже.

— Врёшь.

— Почему так думаешь? Всё, что захочешь, станет твоим. Любого спасу или уничтожу, если ты попросишь. Я превращу этот уродливый мир в джунгли, если только улыбнёшься мне ещё раз. Я надену дурацкую маску, построю дом — если только ты захочешь.

Я зацепилась за его слово:

— Сделай это!

— Моя цена всё та же. Только если ты — королева, будешь рядом со мной. Если уж я — чудовище, тогда укроти меня. Научи, как использовать силу, если не выносишь моё самомнение.

— Я не знаю, что сейчас чувствую…

— Не важно, — перебил он меня. — Ты любила меня разбитого. Я понимаю, что теперь другое — но ты снова меня полюбишь. Я твёрдо это знаю.

Кого он этим пытался убедить — меня или себя самого?

— Так не бывает, — выдохнула я, попытавшись выдернуть ладонь, но он держал крепко. Я поняла — одно неверное движение, и гнев его накроет. Я перестала сражаться.

Его глаза были чёрные и глубокие, как ночь.

— Позволь мне бороться за тебя. Дай мне шанс вернуть тебя.

— И как ты думаешь вернуть мою любовь? Охотясь на меня? Сажая в тюрьму моих друзей?

— А разве однажды уже не получилось?

Я со злости сжала кулак и ударила его в грудь. Он только рассмеялся и крепко обнял меня:

— Ох, ну, хватит. Я просто дразню тебя. Успокойся.

— Пошёл ты, — вырвалось у меня.

Он общался со мной по-прежнему, оставаясь холодным и сдержанным. Однако в уголках его губ угадывалась знакомая теплая улыбка. Наверное, что-то от прежнего Самира все же сохранилось в этом новом человеке.

Это было слишком. Почему нельзя, чтобы всё было просто? Чтобы он был чудовищем без примесей? Почему во всём должна оставаться надежда? Ведь вокруг только разруха и страх. Но всё равно я — здесь, и это столкновение с настоящим пугает сильнее любого чудовища.

Всё только усложнилось. Он не был Самиром из прошлого. И не был кем-то другим. От такой путаницы у меня навернулись слёзы. Я хотела незаметно стереть их, но он уже коснулся моего лица.

— Прости, что я стал другим. Ради малой возможности снова стать тем, кем был, — я бы не раздумывал ни секунды.

— Перестаньте, — прошептала я. Больше не было сил терпеть это болезненное притворство.

Он снова заключил меня в объятия, прижал к своей груди. Я уткнулась щекой в его кожу, чувствовала тепло и силу, но не тот знакомый, любимый запах книги и чернил… теперь пахло ветром и солнцем. И от этого мне захотелось плакать ещё сильней.

— Спи. Отдыхай. Тебе это понадобится, потому что я обязательно приду за тобой, любимая. Я найду тебя.

Это должны были быть слова утешения, как и его объятия. Но во мне остался один-единственный отклик — страх.