Коварные боги

Х

олодный камень прижался к моим коленям, когда я склонил голову и тяжело вздохнул.

Бездна отчаяния разверзалась передо мной, когда я прижал Веном к своему сердцу, готовясь покончить со всем, кем я был.

Мы покончили с Андвари и отомстили за смерть женщин, которых мы любили, но, в конце концов, это никак не уменьшило боль их потери.

— Я не хочу сейчас существовать ни в какой форме, — пробормотал я. — Я брошу свою душу в вечный огонь, и пусть она сгорит в этом мире навсегда.

Я воспользовался моментом, чтобы подумать о своих друзьях до моего сна и после него. О моей матери, отце и брате и о любви, которую мы все разделяли. Я цеплялся за каждое хорошее воспоминание, которое мог найти о них, обнимая их своим сердцем в последнем прощании, прежде чем обратиться мыслями к Келли.

Ее жизнь была такой короткой. Такой жестокой и несправедливой. Она едва начала жить, когда судьба потребовала ее смерти.

Я думал о том, как она насмехалась надо мной и дразнила меня, смеялась вместе со мной и любила меня. О ее глазах, которые были такими же голубыми, как летнее небо, и о ее губах, от которых моя кожа загоралась желанием обладать всем, чем она была. И о ее длинных золотистых волосах, которые, казалось, сияли от солнечного света даже в самую темную ночь.

Любая боль стоила того, чтобы провести мгновение в ее объятиях. И если бы для нее нашлось место на любом уровне существования, я бы с радостью последовал за ней туда. Но ее судьба оказалась гораздо хуже. Быть стертой с лица земли, как будто ее никогда и не было, было величайшим преступлением, которое только можно себе представить. Мир будет вечно скорбеть о том, что такая душа была потеряна навсегда.

То, что с ней случилось, было неправильно. Быть съеденной таким мерзким зверем, как бог, проклявший Землю…

Я крепче сжал свой клинок, прижимая его острие к сердцу, и подался всем весом вперед, готовясь броситься на него.

Мне было интересно, будет ли это больно? Будет ли уничтожение моей души сродни завершению моего пребывания во плоти? Или же я просто растворюсь в воздухе, превратившись из памяти в несбыточную мечту.

Я сделал глубокий вдох, последний в любом смысле этого слова, и почувствовал, как Веном прорезает мою плоть.

Глубокое тепло коснулось моих щек, и золотая аура засияла сквозь тонкую кожу моих век, протягиваясь ко мне, несмотря на тот факт, что я больше ничего не хотел от этого мира.

Я заколебался на самую короткую секунду, задаваясь вопросом, были ли боги достаточно милостивы, чтобы даровать мне последнее мгновение на солнце с девушкой, которую я любил. Даже если бы оно было ненастоящим, я бы принял его. Мысль о том, что ее взгляд встретится с моим, ее губы прильнут к моим губам, и ее дыхание коснется моей щеки…

Я открыл глаза и нахмурился от открывшегося мне зрелища.

На темном полу лежала пылающая рама последнего зеркала Андвари, ярко горевшая, пока пламя сжигало последние отголоски его силы.

У меня отвисла челюсть, когда из дыма, поднимавшегося от пламени, вывалилась золотая фигура, сгущаясь и приобретая форму человека, который в замешательстве шагнул вперед.

Глаза души нашли мои, и он протянул руку, его пальцы коснулись моей кожи в знак благодарности, прежде чем он направился дальше, к лестнице, которая вывела его из этого места.

— Эрик, — выдохнул я, когда мой друг стиснул зубы, собираясь вонзить Бурю в его сердце. — Происходит что-то странное.

Я не хотел озвучивать догадку, которая сформировалась у меня в голове. Но пока я смотрел, другая душа выкарабкалась из дыма, валившего из рамы.

— Спасибо тебе, — выдохнула она, прежде чем поспешить прочь, и мое сердце заколотилось от самой отчаянной мольбы.

— Ты же не думаешь… — начал Эрик, и я мог сказать, что он так же боялся надеяться, как и я.

Если мы были свидетелями освобождения душ, которые поглотил Андвари, тогда, может быть, только может быть…

Эрик отвел лезвие от своего сердца. Всего на дюйм. Но этот небольшой зазор вселял тысячу надежд в промежуток между ударами сердца.

Я тоже ослабил хватку на Веноме, чувствуя, как капельки пота скользят по моей коже под черной мантией, которую я носил в этом царстве.

Мы молча наблюдали, как душа за душой поднимались из дыма, и медленно, но верно пламя догорало.

Когда от него остался лишь тлеющий уголек, и из пепла больше не восстало ни одного существа, у меня свело желудок.

Я опустил голову, ненавидя себя за то, что надеялся и навлек на себя эту боль во второй раз.

Я страстно желал, чтобы этот кошмар закончился не такой окончательной смертью, как та, что постигла мою любовь. Но Келли больше не было. Она была потерянная во всех смыслах этого слова, и я должен был принять это, хотя мое сердце отказывалось делать это с каждым отчаянным ударом. Не имело значения, что я уже был мертв. Имело значение только то, что она ушла. Моя настоящая любовь. Моя судьба. Мой конец.

Я снова потянулся за своим мечом, готовый покончить с этими страданиями раз и навсегда, когда из пепла рамы поднялся странный свет, когда погас последний уголек.

Он был одновременно серебряным и золотым, светлым и темным, ночью и днем.

Он поднялся из глубин сажи, которая когда-то была Андвари, и скрутился, придавая себе форму.

У меня перехватило дыхание, когда перед нами появилась женщина. Она была одновременно знакомой и нет. Другом и чужачкой. Я знал ее каждой клеточкой своего сердца и все же был уверен, что никогда не встречал ее раньше.

Она была одета в платье, которое развевалось на ветру, которого я не чувствовал, и, казалось, было соткано из света звезд. Золотое, серебряное и все, что между ними.

Ее взгляд упал на меня и Эрика, когда мы опустились перед ней на колени, и из горла моего друга вырвался сдавленный звук.

— Это ты? — выдохнул он, и я нахмурился, потому что это была не она, но в то же время это была она.

Она шагнула вперед, я изголодался по ее губам, но ее глаза горели от желания заполучить Эрика.

Я в замешательстве покачал головой, как будто передо мной была загадка, которую я не мог понять.

— Я люблю тебя, — выдохнула она, потянувшись ко мне и глядя на Эрика. Она замерла, как будто почувствовала, что это неправильно, и ее карие глаза обратились ко мне. Глаза, которые я знал, но не любил.

— Келли всегда говорила, что они — две половинки одного целого, — пробормотал я, глядя на это существо, которое было моим и не моим одновременно.

Моя кровь закипела от осознания того, кем она была. Соединение двух душ, у которых было все общее, начиная с утробы матери. Их жизни были связаны, переплетены между собой способами, не поддающимися никакой логике, но при этом всегда остававшимися верными сути того, кем они были. И в смерти они прижались друг к другу, не желая расставаться, когда Андвари украла у них жизни, которые они должны были прожить.

Я поднял руку, чтобы встретить руку, которую она все еще держала протянутой ко мне, не уверенный, что означает это превращение, но знающий, что должен выяснить. Была ли это Келли. Хотя бы в малейшей степени. Тогда я должен был знать. Я должен был быть уверен.

Ее пальцы коснулись моих, и я перенесся через каждое мгновение, проведенное в ее обществе.

Я увидел себя ее глазами, свирепого, решительного, сильного. Она наблюдала за мной, когда должна была спать. Любила меня, когда я доводил ее до бешенства. Боролась за меня, когда у меня украли разум, и переживала за меня, когда меня не было рядом с ней.

С глубоким вздохом, разрезавшим воздух надвое, Келли упала в мои объятия, душа раскололась пополам, чтобы освободить ее, и Монтана задыхаясь рухнула перед Эриком.

Мое сердце перестало биться. Мир перестал вращаться. Солнце перестало светить. Ничто из этого не имело значения, кроме женщины в моих объятиях.

Она дрожала, ее глаза наполнились страхом и замешательством, когда ее ногти впились в мои руки, и она посмотрела на меня так, словно я был ответом на каждый вопрос, который она когда-либо задавала.

— Магнар? — прошептала она, и мое имя на ее губах, как всегда, погубило меня.

— Это ты, — выдохнул я, нуждаясь подтвердить это вслух, чтобы убедить себя, что это правда.

Мой мир наполнился светом, когда я снова обнял ее, и моя грудь почти болезненно сжалась, когда моя любовь к ней захлестнула меня.

Тысяча мыслей одновременно заполнили мой разум, но ни одна из них не имела значения, когда я вцепился рукой в ее платье и притянул ее к себе со страстью, которая была такой неистовой, что я был уверен, что она сожжет нас дотла.

Она растаяла рядом со мной, ее руки обвились вокруг моей шеи, когда она прижалась своим телом к моему, и мир исчез для нас.

Возможно, мы были в самых темных ямах подземного мира, но все это не имело значения. Только аромат ее кожи, прикосновение ее губ, ласка ее тела и абсолютная красота того факта, что она была здесь, имели значение для меня сейчас.

Я хотел сгореть, когда узнал, что она потеряна, но теперь я горел вместе с ней, когда мы воссоединились. И если огня нашей любви было достаточно, чтобы поглотить нас, то пусть будет так. Этот момент был всем, о чем я просил, и всем, в чем я нуждался. Если бы пламя поглотило меня сейчас, я бы покинул это место счастливым в последний момент. Но я эгоистично хотел большего. И когда я крепко сжал ее, чувствуя каждый дюйм ее тела здесь, в этот момент, рядом со мной, я поклялся себе, что все будет не так.

Боги никогда не хотели, чтобы мы были вместе, и мы показали им, что мы думаем об их планах.

И если они решили, что наше время вышло, то я отказался это принять. С ними все было переговорами, и я не желал принимать отказ.