Крапивники

Глава 35. Луна

Плетение для чтения воспоминаний из лиловых ниточек упорхнуло с руки. Оно отправилось в седую голову.

— Почему Эдмунд? — тихо прошептала я. По этому вопросу плетение подберёт мне воспоминания-ответы.

Глаза мне застелил лиловый туман.

Кожи коснулся холодный ветер. Я стояла в мире, отражающем сознание и душу старой преподавательницы.

Горы. Высокая заброшенная крепость стояла на одной из вершин.

Светило солнце на чистом голубом небе, покрытом облаками лишь на горизонте. Внизу, под стенами из грубого булыжника шелестела полевая трава.

Я огляделась. С этой крепостной стены не было спуска. Это было просто каменное кольцо на высоте нескольких метров.

Единственное, что хоть слегка напоминало спуск — три кольца в бортике. Выкованных без изящества, массивных, ржавых. От них тянулись верёвки.

Одна — тонкая ниточка вела к деревянной лошадке стоящей рядом с кольцами. Почему здесь детская игрушка?

Вторая верёвка — гнилой оборванный канат, покачивающийся от ветра. Он не доставал до подножья крепости метров пять.

Третья верёвка — чуть тоньше предыдущей, но толще первой — к ней были примотаны слегка пыльные бумажные бантики, а на конце, поднимая в воздух всю верёвку, краснел большой красный ромб с хвостиком из лент и бантиков — игрушка, летающая от ветра — если не ошибаюсь, она называется «дракон». Возле него вилась ворона.

Я прикоснулась к кольцу гнилого каната, желая узнать, какое воспоминание выраженно в этом образе.

Юноша. И он мёртв. И чувство вины.

Второе кольцо — с летающей игрушкой — это Эдмунд.

Я навела руку на ворону. Мама? Впрочем, логично. Если мадам Лониан воспринимала моего отчима как сына, она недолюбливала тех, кто забирает его. «Невестку».

Я поглядела на последнюю верёвку. Детская игрушка. Старая потёртая лошадка. Со сколами и большой трещиной в шее, обвязанной нитью.

К этому воспоминанию я побоялась прикасаться. От игрушки веяло болью.

Итак. Мне нужны ответы на мои вопросы. Почему именно Эдмунд?

Возле кольца «Эда» сел воронёнок с блестящей ленточкой на шее. Проекция меня. Воронёнок каркнул.

Глаза мне застелило лиловой пеленой.

Я оказалась в первом важном воспоминании.

Девочка лет двенадцати в лёгком белом платье, сшитом без профессионализма из каких-то обрезков, бежала к крепостной стене.

Небольшой город. Дома покорёженные осадными снарядами. Солдаты. Вечер. На другой стороне вражеские солдаты, но временно установлено перемирие.

Детство мадам Лониан пришлось на времена последней войны. Так ей-таки не триста лет, а всего восемьдесят семь.

Девочка забралась на стену и подбежала к группе солдат. Она проводила с ними много времени. Каждого знала. Все знали её. Впрочем, как и десяток других детей, желающих помочь своим.

— На, Джейн, — после приветствия, девочке вручили разряженные светлые артефакты — для защиты, снижения боли и ускорения регенерации.

Девочка с готовностью принялась накачивать кристаллы энергией. Юный возраст не отражал её умения. Она уже могла применить простейший щит и плетение-проявитель магии.

Она была почти как Эдмунд — тоже любительница позаниматься магией со старшими знакомыми.

Какое, кстати, всё это имеет к нему отношение? А впрочем, если магия видит связь между этими воспоминаниями, то я посмотрю.

— А наши деверсаны тебе кое-что стибрили, — молодой солдатик с пушистым ёжиком белых волос, вытянул из-под подстилки, расстеленной прямо на стене отрез красного шёлка.

В серых глазах девчонки застыл восторг. Шёлк, да ещё и красный! Да в условиях осады…

— Тут на целое платье! — она восторженно завизжала, зависая на шее у парня. — Подкладку и рукава придётся из какого-то старого сшить, но девчонки в школе от зависти передохнут!

— Ну, всё, всё. Сегодня снова вылазка планируется. Завтра ещё заходи. Кое-кто из ваших пацанов тоже пойти напросился. Думают, как придут — всех поубивают.

— Если у кого из них получится — только рада буду. Нечего наш город осаждать, — Джейн отлипла от бойца и ещё раз поглядела на сокровище. — Накидать бы им в колодец кошек дохлых. Пусть бы все перетравились. Жаль, всех кошек в городе съели.

От мысли о еде Джейн вспомнила, о голоде, но отвлеклась на смех за стеной. Вражеские солдаты что-то обсуждали, сидя метрах в двадцати от основания стены. К этим людям Джейн не чувствовала ничего кроме ненависти.

Сражаться она не могла, но помогать в госпитале и заряжать артефакты — легко. Солдаты с внутренней стороны стены были для неё героями.

Снова мир помутнел и показалось другое воспоминание. Джейн зажали в подворотне три другие девочки. Им нужен был шёлк.

Не сказать, что в юности декан светлого факультета выглядела угрожающе — среднего роста, крепкая, но не крупная… Однако первый удар, нанесённый сопернице заставил кровь хлынуть из носа.

Секунда замешательства со стороны девочек — никто не ожидал атаки. Но Джейн удивительно чётко осознавала, что делает, нанося этот удар. И такую атаку выбрала сознательно.

Через мгновение с земли ею была подхвачена битая бутылка без дна.

Две девочки, решили постоять за подругу и отнять-таки тряпку. План, очевидно, состоял в том, что они схватят Джейн за разные руки.

Не желая сдаваться, Джейн дёрнулась к одной из девчонок и всадила край бутылки ей в плечо.

Ещё спустя миг вторая с разворота получила в живот кулаком, крепко сжимающим шёлк.

Словно не заметив боли, соперница уцепилась за ткань двумя руками, но таким образом оставила без защиты живот, за что тут же получила ногой.

Не переоценивая свои способности ближнего боя, Джейн бросилась наутёк, на ходу ототкнув девицу с разбитым носом.

Снова лиловый туман. И новое воспоминание. Джейн и её семья прятались в подвале, пока сверху доносились крики и шум боя. Видимо сражение за город шло непосредственно на его территории.

Память старого декана подсказывала, что бой шёл несколько дней.

В какой-то момент она оказалась на улице с младшими сестрой и братом. Перед тем, как чужие солдаты вошли в дом его не успел покинуть только старший брат. Он держал дверь, надеясь дать младшим время.

Я не видела город. Кажется, вокруг были какие-то двухэтажные дома, но в гуле человеческих криков и свисте плетений, взрывах магических огней и мелькании двух видов солдатский формы, всё сливалось.

Джейн ничего не видела. Только чувствовала в похолодевших руках ладошки младших, которых она тащила за собой к крепостной стене.

Нелогично с одной стороны, бежать туда, где больше всего врагов, но и своих солдат там больше.

Там был хоть кто-то, кому Джейн могла довериться — её приятели из войск.

Через разорванную взрывами мостовую дети добрались до лагеря и ворвались в лазарет.

Малышню оставили с ранеными. Они забились в угол и сидели. Джейн помогала врачам.

В один момент притащили парня с белой шевелюрой. Того самого, с которым ошивалась девочка, который принёс ей шёлк. По его телу расползался тёмно-злёный рисунок — земляная магия. Джейн не особо понимала, что это, но я, как человек, с четырнадцати лет живущий с профессором по магическим болезням, знала — парню можно было сохранить жизнь, пусти и ценой здоровья. Он мог потерять пару конечностей и остаться изуродованным, но…

…но даже для этого варианта развития событий ему нужен был очень сильный врач. Очень сильный и знающий врач.

Паренёк-«лекарь» пытался спасти его какими-то хилыми магическими каракулями, но лишь продлевал мучения, а Джейн могла только класть на лоб полотенца и в ужасе наблюдать.

Солдат уже ничего не понимал — над чем-то истерично смеялся, или просто бился в конвульсиях, ничего не слышал и не видел. Он стремительно угасал.

Тело обмякло, глаза остекленели. Парень не выжил.

Этот пустой взгляд навсегда остался в памяти.

Сменилось воспоминание.

Город отбили. Прошло два года, и Джейн поступила в академию. Переехала в столицу. Обучение давалось ей, но не сказать, что без сложностей.

Джейн не была книжным червём, а между теорией и практикой всегда выбирала второе. Приделать подопытной крысе дополнительную конечность? Легко. Объяснить, как это работает? Только через пять минут раздумий, да и то смутно.

Люди, посмотревшие на то, что такое война, в большинстве своём мечтают никогда в жизни с этим не столкнуться. Однако Джейн выбрала своей целью и будущей профессией статус военного врача.

В академии, на курсах военной подготовки она начала общаться с Раулем.

Это был парень на год постарше. Худощавый заучка со светлыми локонами до плеч. Энергичный, но не очень способный в плане практической магии.

Скорее всего, он был немножечко гением. Постоянно разрабатывал какие-то математические шифры, знал наизусть половину учебников…

Он мог бы стать учёным и иметь в этом огромный успех, но воспитанный в семье военных имел ту же цель, что и Джейн: служба. В статусе боевого воздушного мага.

В принципе… у него была такая возможность. То, что у него не выходило — брал упорством или обходил, используя теоретические знания.

Практик и теоретик. Они друг друга дополняли.

Я стала свидетелем развития их отношений, нескольких лет ухаживаний и… совместной службы.

Оба поступили в армию добровольцами и были посланы на помощь дружественной стране.

Однако в первом же бою, выяснилось нечто неприятное…

Джейн практически не умела абстрагироваться от личностей пациентов. Пришивать крысам лапы или лечить безымянных пациентов на практиках в больницах — совсем не тоже, что смотреть на друзей и сослуживцев, разорванных на части.

Лица и крики из прошлого сопровождали каждую секунду на поле боя.

И ужас воспоминаний не притуплялся — всё лишь становилось хуже, повторяясь снова. Ушедшие кошмары, нагнанные суровым детством, возвращались с новой силой, смешиваясь с новыми.

В небольшом городке, близ которого шли бои Джейн и Рауль обвенчались, но примерно через месяц, парня ранили в бою.

Память старухи-декана в мельчайших подробностях сохранила умирающего юношу и попытки помочь ему.

Она старалась. Знала, что делать. Знала, как делать. Но руки тряслись, магия разлеталась белыми молниями в стороны, не принимая формы плетения. Девушка слишком сильно боялась ошибиться.

Мир кружился вокруг, стирая взрывы цветных плетений и перемешивая образы солдат. Я не была точно уверена, день в этом воспоминании или ночь, дождь или солнце. Но я была уверена, что у покойного супруга Мадам Лониан были голубые глаза, а лицу стекали дорожки крови, склеивая светлые ресницы.

Весь мир гигантской каруселью вертелся вокруг Джейн. Она уже и не следила за происходящим на поле, ведь дыхание парня с тихим хрипом оборвалось. Этот слабый звук заглушил на мгновение весь прочий шум.

Ещё один образ в копилку кошмаров.

А рядом раздался взрыв и оставаясь болью в левой стороне тела.

Воспоминание прервалось.

Новый день. Новое воспоминание.

Больница. Не полевая палатка, а серьёзная лечебница.

Джейн была здесь уже не первый день.

В палате стояло зеркало. Не поднимаясь с постели, пациентка могла видеть в нём своё отражение: вся в бинтах для ускорения восстановления. Магия удалит с неё шрамы, и даже поможет прирастить назад почти оторванные пальцы на левой руке, вот только не они пострадали сильнее всего…

На коленях у девушки лежало медицинское заключение.

«В брюшной полости массивные кровоизлияния вследствие разрыва вблизи артефакта тёмной магии типа 'три-О-пятнадцать».

Проведённые мероприятия:

Вынужденное удаление левой почки. Восстановлению не подлежит вследствие необратимого механического повреждения и заражения типа Л-двенадцать-один.

Вынужденное удаление внутренних органов полосой системы. Восстановлению не подлежат вследствие необратимого механического повреждения и заражения типа Л-двенадцать-ноль.

Комментарии:

В процессе удаления внутренних органов полосой системы в них обнаружены дополнительные ткани. Сделан вывод о беременности пациентки.

Удалён зародыш. Пол мужской. Тип магии «Свет». Сохранение невозможно вследствие необратимого механического повреждения и заражения типа Л-двенадцать-ноль.'

Лиловая дымка.

Поверх отрывочных воспоминаний тяжёлой депрессии звучал голос девушки. Она перебирать имена, какие могла бы дать сыну.

Эти мысли не останавливал даже тот факт, что называть больше некого.

Я осознанно пропустила часть коротких воспоминаний о том, как она сходила с ума от безнадёжности.

Открылось следующее важное воспоминание.

— Джейн, я нашла тебе работу, — младшая сестра шестнадцати лет стояла на кухне рядом с будущим деканом света. — В академии ищут учителя практической магии для светлых и учителя танцев. Я сказала декану, что приведу тебя.

— И зачем ты это сказала? — проворчала девушка.

— Тебе будет полезно поработать там. Помнишь, что сказал твой доктор? Ищите новые впечатления, знакомства, заведите животное или найдите кого-нибудь, чтобы заполнить пустоту в сердце от утраты.

— Он просто надеялся, что я предложу ему ни к чему не обязывающее свидание. Кретин. Видимо, знать не знает, что такое траур, — Джейн стучала большим ножом по доске, перебивая мясо в фарш. Она была одета в чёрное и в целом выглядела потрёпанной — совсем запустила внешность, борясь с внутренними проблемами.

— Но совет-то дельный, — девочка откусила яблоко. — Это логично. Позаботься об учениках, пообщался с новыми коллегами. Знаешь, у нас есть очень симпатичный преподаватель на кафедре общеобразовательных предметов.

— Ещё хоть слово в подобном ключе и я швырну в тебя мясом.

Не восприняв угрозу в серьёз, младшая продолжила:

— И декан у нас лапочка. Правда, чуть постарше тебя.

Кусок свинины прилетел ей в голову, вызвав визг и заставив девочку убежать в ванную.

Из пола поднялись виноградные лозы. Они подобрали кусок и бросили в таз с водой. Прополоскали и доставили на разделочную доску.

Несмотря на возражения, Джейн пришла в назначенное время на собеседование. Её наняли и понеслись рабочие будни.

Её раздражали коллеги. Особенно женщины. Особенно замужние и вдовы. Одни были ненавидимы за семейное счастье. Другие за возраст — почти все вдовы были в преклонном возрасте и их супруги умирали по естественным причинам. Таких как Джейн не было. Ей не с кем было поговорить. Всё, кто слышал её историю, начинали сочувствовать и рассказывать, что всё образуется, но это не могло ничем помочь. Только залило.

Что ещё страшнее, день за днём Джейн видела студентов. Сначала пыталась их любить и опекать. Убеждать себя, что могла бы однажды воспитывать мальчишку, такого же как они, но…

«Её малыш не был бы…»

…Таким ленивым.

…Таким глупым.

…Таким зносчивым.

…Таким бездарность.

…Таким хамом.

…Таким лжецом.

…Таким лицемером.

…Таким занудой.

…Тем самым раздражающим «весельчаком».

…Тем самым зубрилой.

…Тем самым задирой.

…Той самой жертвой общей травли.

Нет, нет, он был бы простом золотым ребёнком, не таким как эти.

Но они живы, а её сын — нет. Джейн пыталась их любить, но всем сердцем ненавидела. Ненавидела за один лишь факт их существования. Пусть этого и не было заметно — Джейн очень старалась заботится. Но о её доброте стали ходить шутки. В сочетании со слухами о причинах этой доброты к ней приклеились прозвища «Всемирная мать», «Нянька всея академии» и прочие. Ничего обидного, но Джейн не считала нормой такие шутки. В её жизненной ситуации не было ничего смешного, чтоб лепить клички.

А вот «Её малыш не был бы…»

…Таким жестоким.

Ужасная работа. Неблагодарная. И совсем не помогает справится с горем. Становится только хуже.

Сил пытаться не осталось — Джейн перестала скрывать, что на дух не переносит эту работу, но и другую никак не могла подобрать.

Она нравилась декану — отнюдь не в профессиональном смысле — а потому, пусть и не получая взаимности, он многие её нарушения замалчивал и игнорировал.

Так шли годы. Становилось лишь хуже. Протекция со стороны декана слабела, но набирали силу иные вещи: скверный характер, становившийся ярче возрастом, и уважение окружающих к длительности работы в пять, десять, пятнадцать лет… И вот тётку, унижающую студентов и коллег уже не выставить с места работы.

Джейн ненавидела академию, но отпуска ненавидела ещё больше, ведь оставаясь с братьями, сестрой и племянниками, чувствовала себя бесконечно одинокой.

Примерно во времена, когда обучались родители моих родителей и отчима, должен был бы учиться и нерождённый ребёнок старухи.

В те годы она стала ещё злее. Слишком отчётливо чувствовала, что студенты не смогут заменить ей семью. Слишком размывались грани разумного в сравнениях: студенты были ужасны, а сын — или точнее то, каким старуха его представляла — был просто идеален.

В день, когда он должен был выпуститься, спустя двадцать лет после трагедии, вдруг стало легче. Боль не исчезла, но, дети стали раздражать меньше.

Мадам Лониан перестала ненавидеть детей. Впрочем, им это не сильно помогло — пусть и без ненависти, она всё равно их травила. Чуть меньше, чем раньше.

Никогда не думала, что скажу это, но… сейчас она вполне себе добрая. По крайней мере она не доводит выпускников до слёз прямо на вручении дипломов и не называет отбросами за то, что в их дипломах не только пятёрки.

Годы потянулись в новом режиме.

И вот за очередной лиловой дымкой проступило воспоминание со знакомым мне лицом.

Комиссия на поступление в академию. В кабинет вошёл четырнадцатилетний парнишка с облаком чёрных кудрей.

— Здравствуйте. Моё имя Эдмунд Рио. Светлое направление, — мальчик разглядывал артефакты для оценки способностей абитуриентов.

— Рио? Карстен Рио Ваш брат? — с непроницаемым кислым лицом поинтересовалась старуха, вспоминая другого своего ученика — способного, не хватающего звёзд рыжего оболтуса.

— Да, мадам.

— Понятно, — она думала, что поняла, чего ждать от этого юноши. — Что-то умеете?

— Призыв силы, формирование примитивных форм и плетений на две руны. На три пока не особо получаются.

Комиссия начала переглядываться. Такой обширный набор навыков впечатлил.

Старуха прищурилась, глядя на будущего ученика. Одной болтовни мало, пусть доказывает.

— Демонстрируйте.

Мальчик легко призвал энергию, соорудил плетение щита на две руны и применил, отгородившись от комиссии непробиваемой для магии стеной.

— А на три руны? — умения мальчика заинтересовали старуху.

Более сложные чары ему не дались — две неудачные попытки стали сигналом, что в полной мере навык не освоен.

— Достаточно, молодой человек. Возьмите артефакт, — она указала на жезл проверки.

Эдмунд прошёл тесты на тип магии, уровень контроля и замер потенциала источника.

Очень достойный результат. Сильный, способный маг. И абсолютно спокойный для вступительных экзаменов. Он показался мадам слишком самоуверенным.

— Что ж, молодой человек, у Вас большие шансы поступить. Результаты будут в понедельник, — кивнула она.

Воспоминание прервал туман.

Спустя несколько дней погибли родители и брат Эда. Несчастный случай с неисправным артефактом. В академии, конечно, узнали об этом. С пониманием относились к опозданиям и прогулам в первые дни, к подавленному настроению мальчика и безразличию к предметам.

Джейн тоже не давила. Студент не мешал ей — а она ему. Гнобить как других не стремилась — боль утраты знала, но и нежностью не одаривала — не первый несчастный ученик за её практику и не последний.

Прошло пару недель и Эд начал оживать после потери.

Впервые зазвучал вопрос, по которому, в конечном счёте, многие преподаватели и запомнили Эдмунда: «Почему?».

«Почему это так работает?»

«Почему запрещено?»

«Почему нужно?»

«Почему формула именно такая?»

«Почему нельзя приходить на занятия в сандалиях?»

«Почему на занятии нельзя есть?»

«Почему»-«Почему»-«Почему»…

И не приведи Создатель, указывая Эду на нарушение дисциплины, на этот вопрос ответить «Не знаю». Если преподаватель не мог объяснить причину запрета, запрет игнорировался. Да, опасаясь наказания, Эд скрывал нарушения, но совершать их не прекращал.

В его воспитании ощущалось влияние друзей-беспризорников.

И пусть во всём остальном Эдмунд был идеален: умный, талантливый, отзывчивый… плохо воспитанный, слишком любопытный и дотошный, он всё ещё не попадал под сохранившийся в подсознании шаблон «А был ли бы таким мой ребёнок?».

Джейн начала гнобить и его. По поводу ума к Эдмунду было трудно придраться, но вот одежда, поведение, стиль речи…

Проступило воспоминание в кабинете. Чумазый Эд с разбитым носом и взъерошенной шевелюрой сидел на занятии. Пока другие записывали что-то в тетради, он призвал крапиву на столе и, вложив ей в листья карандаш, заставил писать за него, посылая магические сигналы по тонкой белой нити, соединяющей источник и плетение.

Любой хороший преподаватель и просто нормальный человек спросил бы, что с ним случилось и не нужна ли помощь врача, но профессор Джейн Лониан не была бы профессором Джейн Лониан, если бы была хорошим преподавателем и просто нормальным человеком.

— Рио, обычно детям врут, что находят их на крылечке, созданных из пыли родного дома, — она брезгливо потянула вверх одну грязную прядь его шевелюры, заставив выпасть застрявшую в ней веточку. — А Вас, похоже, достали из бочки, в которую уборщики улиц бросали отходы.

— Да, профессор, могло быть, — невозмутимо пожал плечами Эдмунд и усмехнулся. — Если бы Вы только знали, в каких ещё местах меня находили родители, мусорная бочка показалась бы Вам вполне нормальным местом для игр.

— Нет, Рио, в отличие от Ваших, мои родители занимались воспитанием.

— Это не отличие, а совпадение. Просто методы были разные.

— Это они Вас такому учили? — она скептически изогнула бровь, припоминая отца Эдмунда, обучавшегося на том же факультете много лет назад, и мать с другого факультета. — Впрочем, я и так не была высокого мнения о Ваших родителях.

— Они позволяли мне свободно познавать мир. От всего всё равно не могли огородить.

— Ну и во что Вы выросли с таким подходом? Сидите тут, мажете мне стулья одеждой. Сорняк сорняком. Растение-вредитель, как и Ваша крапива.

— И у сорняков достаточно полезных применений. У крапивы так тем более. На корма животным, иногда в еду, на медицинские цели — например, сильнодействующие порошки растений молотой крапивой точно разводят, а сухие листья на растопку камина идут хорошо. И соперника в драке отхлестать — это уж безусловно.

— Насчёт соперника сомневаюсь — уж слишком побитым выглядите, — хмыкнула старуха, искренне позабавленная этой философией о полезных сорняках. — Но в медицинских целях Вы ещё можете оказаться полезны. Идите к доске. Расскажите нам про случай из задачи двадцать семь «б».

— Да, профессор, — он без возражений вышел и, записывая условие, доложил. — А дуэль я, кстати, выиграл.

Урок продолжился, но мысль о полезности сорняков накрепко закрепилась в сознании за образом мальчишки.