Крапивники

Глава 8. Пацифика

— Эд! Иди обедать!

В ответ тишина. Только сверху доносится какой-то писк или чириканье. Видимо, Эдмунд тестирует очередной странный артефакт. Ну почему опять дома? У него же есть лаборатория…

Я подождала минуту, расставляя на стеле тарелки и чашки. Отсутствие работы позволяло регулярно готовить что-нибудь эдакое на обед. Сегодня в кастрюле бурлил густой тыквенный суп по новому рецепту с печёными фруктами и острым перцем. Странный рецепт, Эду может не оценить, но, на мой вкус, вполне прилично, а значит и близнецам должно понравится. Не уверена только насчёт Моргана, он, конечно, привередливый, на половник его уговорить можно.

Где их, кстати, носит? Час назад ушли к соседским детям играть. Я ведь сказала им вернуться к обеду. Неужели придётся за ними идти? Видимо да. Но сначала посажу обедать старшего.

— Эд! Ты есть идёшь?

Убирая, толстенную тетрадь с рецептами, прислушивалась — всё ещё тихо.

— Эдмунд! Ты меня слышишь вообще? — я направилась наверх. Опять заработался.

Дверь в кабинет муж запирал только в том, случае, если оставлял без присмотра что-то, способное навредить мальчикам, поэтому я беспрепятственно оказалась внутри.

— О, Создатель, что тут твориться⁈

Эдмунд, закинув ноги на стол, развалился на стуле. На левой руке, лежащей на животе, блестело кольцо, возвращающее магию.

Перед столом валялась собака с крыльями, всё помещение заросло крапивой и розами, а у противоположной от Эда стены два крылатых льва с хвостами скорпионов и уродливыми человекоподобными лицами раскачивали маятник из растений.

За чириканье, которое слышала, были ответственны стройные ряды различных птиц, исполняющих мелодию под руководством хозяина. Просто отвратительную, в силу отсутствия у Эдмунда музыкального слуха.

— М? Ничего, — меланхолично отозвался супруг.

— Ничего⁈ Львы-мутанты и сад в кабинете — это ничего?

— Это мантикоры, — поправил супруг.

— Мне сейчас показалось, или ты сказал это обиженным тоном? Эд, что ты творишь?

— Магию.

Передо мной расступились стебли крапивы, а розы постелились в алую дорожку.

— Моя леди ко мне присоединится?

Я прошла к его рабочему столу, за которым из цветов и веток сформировался алый трон. Стоило сесть, цветов вокруг стало больше, а на волосы мне опустилась диадема из цветущих побегов яблони.

— Мадам, — Эд взял мою руку и поцеловал с особо серьёзным лицом. — Вы заставляете мой мир цвести.

— С годами у тебя стали получаться романтические комплементы. Правда, обычно, когда ты пьян. Ты пьян?

— Нет, — покачал головой.

Я надёргала мелких полевых цветов возле своего трона — хотела сплести венок.

— А теперь будь добр, дорогой мой профессор, объяснить, какого чёрта ты проводишь эксперименты прямо дома? Всего второй раз надевая кольцо, — орать на него я не стану, но смотреть с испепеляющим осуждением буду. — Так в нём уверен?

— Глупо, согласен, — не стал отпираться. — Но да, я в нём уверен.

— Не делай так больше.

— Понял. Принял.

— Умница, — уняв осуждающий тон, вернулась к изначальной цели визита. — Там обед стынет. Я тебя трижды позвала.

В последней фразе обида снова проскользнула и Эд это заметил.

— Прости, не слышал, — снова взял за руку и прижал к губам тыльную сторону ладони. — Птицы орут. Сейчас пойдём.

Эд поглядел под стол, собираясь что-то сказать собаке под ним, но лай Фамильяра волной белой энергии разрушил всё созданное. В кабинете стало тихо и чисто. Не исчезло только моё кресло и цветы вокруг него.

— О-па, — Эд потянулся к карандашу. — Выполняет желания хозяина без прямого приказа. Цифи, полминутки… я это запишу.

— Ты про Фамильяра? — уточнила я, рассматривая собаку.

— Да.

Оторвала последний лютик возле своего трона и поднялась на ноги. Растения за мной исчезли.

— Пошли. Суп уже давно стоит.

Эд тоже встал. Из-под стола к нам выбрался Фамильяр. Обнюхал подол моего платья.

— Славный пёсик, — почесала его за ухом. — Надо и его покормить?

— Не думаю. Признаков голода или каких-то прочих потребностей он не подаёт, — задумчиво поглядев на пса, Эд пробормотал. — Интересно, а есть ли у него вообще органы?

— Не смей резать собаку!

— Я и не собирался. Хочу просветить его плетением, — с ужасом вскинул руки Эд. — Боже, Циф, когда я дал повод так про меня думать?

Я промолчала, делая очередной узел на цветах, пока Эд убирал бумаги на места.

Стянув кольцо с пальца, Эд заставил Фамильяра растаять в воздухе. Мне показалось, после исчезновения облака белой энергии в воздухе какое-то время витали золотые искры.

— Кстати, птицы пели так себе, — заметила я, всё ещё думая о собаке с крыльями. — Это преступление против музыки — так исполнять классику.

— Преступление? Отлично! Девушкам же нравятся плохие парни? — Эд засмеялся. — Даже девушкам постарше.

— Плохие парни и преступники — это всё-таки очень разные вещи, — в тон отозвалась я. — А если серьёзно, Эд, что происходит? Что это за балаган?

Вздохнув, помедлил с ответом:

— Мне скучно, Циф.

— А смотреть на маятник с мантикорами — весело?

— Нет. Но работы нет, пацаны ушли гулять, помогать на кухне ты не зовёшь.

— Все тебя обидели и бросили? — с наигранным сочувствием покачала головой.

— Все меня обидели и бросили, — расплываясь в улыбке подтвердил Эд. Он прекрасно слышал мой шуточный тон. — Бедный, несчастный я.

— Нытик ты, — ласково улыбнулась и, закончив венок, возложила его на мягкие кудри. — Ну-ка, дай я тебя короную… А обед давно готов. Пойдём, поедим, потом придумаешь, чем заняться.

Лучи солнца плясали в тёмно-серых глазах, заставляя радужку блестеть графитом и создавая белые искры бликов.

Эд улыбался, обнажая ровные жемчужно-белые зубы.

Впрочем, если внимательно приглядываться, они размещены на челюсти очень плотно — ровно, но без единого зазора — возможно, они слегка крупноваты.

В детстве зубки у Эда были мельче и сидели свободнее. Об этом свидетельствовали немногочисленные сохранившиеся портреты и старший сын. Кстати, о нём…

— У Моргана шатается нижний резец.

Можно было догадаться, что через три-четыре года, когда вырастет большая часть зубов, а молочные сменятся, у него будет абсолютно такая же улыбка как у Эдмунда.

— Ну и ладно, — пожал плечами Эдмунд и подставил мне локоть. Мы под руку направились в кухню. — Можно было бы и раньше. У меня зубы начали уже в пять меняться.

— Везёт. У меня в почти в девять. Но зато сменились буквально за пару лет.

— Хм… в пять у меня, в восемь у тебя… в семь у Моргана. Не говори больше, что он полностью в меня.

Спустившись на первый этаж, сели за стол.

Практически холодный суп встретил нас ядрёным запахом напоминающем о кислом кефире.

— Пахнет… многообещающе, — пробормотал Эд без энтузиазма и попробовал.

Скривился он знатно. Брови поползли на лоб, пока глаза всё сильнее сощуривались.

Проглотив суп, подпёр нос кулаком и посмотрел на меня. Был понят без дополнительных комментариев.

— Красноречиво, Эд. Настолько плохо?

— Понимаешь, Циф… — взял за руку, будто собирался сообщить смертельный диагноз, но заговорил посмеиваясь. — Запатентуй этот рецепт и продай тюремным столовым. Ты войдёшь в историю, как человек сокративший количество преступников втрое и уничтоживший рецидивизм как явление.

— Какой ты тактичный, Эдмунд, — его тщетные попытки не захохотать в процессе описания страшного варева, рассмешили и меня.

Мне не нужно было говорить что-то с серьёзным лицом, поэтому я позволила себе засмеяться. Эд присоединился, но, продолжая гладить меня по руке, уточнил:

— Ты очень расстроишься, если я не буду это есть?

— Дома больше ничего нет. Даже хлеба, чтоб сделать бутерброд. Если что-то себе найдёшь — ешь, но учти, что если и мальчикам не понравится, они тоже захотят.

— А зелье куда денешь?

— Никуда. Мне всё нравится.

Эдмунд отправился рыться в шкафах.

С шумом и болтовнёй в дом ввалились мальчишки и, одарив нас дружным приветствием, скрылись в ванной.

Тем временем, из пригодного к употреблению в сыром виде супруг обнаружил только миску со сливами. Такая альтернатива его не устроила.

— М-да… а знаешь, Циф, ты, кажется, недавно говорила, что я преступник. Суп для перевоспитания мне вполне подойдёт.

Я засмеялась, а он вернулся за стол и вновь взялся за ложку.

Чуть не выбив и без того открытую дверь близнецы влетели в кухню. Они молниеносно оказались за столом, и схватились за приборы. Первые несколько ложек ушли за милую душу, но стоило обрадоваться, что у меня есть союзники, дети умерили темп.

— Не вкусно?

Неопределённое пожимание плечами стало мне ответом. Они продолжали есть, но уже не так быстро.

Степенный на фоне младших Морган, наконец, дошёл до нас. Правда, почему-то с промокшим животом рубашки. Потом буду выяснять, что он пытался застирать, пусть сначала поест. Главное, чтоб не среагировал, как Эдмунд.

Едва отправил бульон в рот, Морган выплюнул его обратно в ложку.

— То, что выплюнул — доедай сам, — сообщил Эд. — Остальное можешь оставить. Но имей ввиду, кроме слив и этого супа в доме еды нет.

Молча подумав, Морган выпил содержимое ложки и зачерпнул ещё.

За столом стало тихо. Мартин и Мэйсон если и без восторга, и без отторжения. Проголодавшийся на прогулке Морган и неплотно позавтракавший Эдмунд в силу отсутствия альтернативы откровенно страдали. И только мне было вкусно.

— Если не хотите — не мучайтесь, — наконец сдалась я. — Раз уж кому-то скучно, — внимательно поглядела на Эда. — А остальные ничем сегодня не заняты, пойдём все вместе на рынок. Купим продуктов и заодно поедим в уличных палатках. Выбирайте, куда пойдём.