Лаберилльская Пудра

Глава 40

Этой ночью Аталине приснилась Эйра. Нет, она снилась ей и раньше — смутно, как в воде или пыли. Или как в покрытом мелкой сеткой трещинок старом зеркале, стоявшем прислонённом к обшарпанной стене их барака в регионе. Теперь же Аталь увидела мать ясно: та сидела напротив неё на стуле, высоком и почему — то железном. На Эйре был новый синий рабочий комбинезон и светлая блузка с наглухо застегнутым воротом. Волосы, тёмные, оттенка дорогого горького шоколада, коротко стриженные, были причёсаны и аккуратно уложены. Сзади, положив на спинку стула руку, стоял крупный мужчина в клетчатой рубахе. Вьющиеся длинные светлые волосы падали на высокий лоб. Яркие сапфиры глаз светились любовью.

— А где Рэйз? — спросила Аталина, почему — то не открывая рта.

— Скоро придёт. — ответила Эйра — Застрял на переходе. Иногда так бывает. Как ты, Аталь? Мы с папой очень волнуемся за тебя… Знаем, какую ответственность ты на себя взвалила. Твой муж, твой ребёнок… Ты уверена, что это именно то, что тебе нужно?

— Уверена. — кивнула Аталина, чувствуя во рту кислый привкус — На все сто. Эти Хорсетты моя Семья, мать твою…

— Семья или макет Семьи? — голос отца оказался глухим, он напоминал голос Рэндара, когда тот был чем — то недоволен — Время игр кончилось, Аталина. Твой муж — убийца, твой ребёнок — Суть Светлого Наблюдателя. Их придётся полюбить, а ты не умеешь… Сонгры неспособны на это… Прости, но я должен сказать прав…

— Я способна! СПОСОБНА! СПОСОБНА!

Она резко сжала руку, ладонью чувствуя сталь клинка, непонятно откуда взявшегося… Клинок превратился в ключ — странный, с двумя бородками.

— Прекрати, Нер. — улыбнулась Эйра — Она готова. Наша дочь справится!

Аталь разжала руки и полетела куда — то вниз, в яркий свет… Крича во всю глотку, что докажет…

…она не урод.

— СПОСОБНАААААААААААА!!!!!!

…Выброшенная из сна, она вопила, как тысячи детей Небилла — громко и страшно, прижатая к груди Корделла, чувствуя промельк грубых горячих пластин брони.

— Аталь, маленькая… — он тряс её и тормошил — Что такое, девочка?! Поговори со мной!

— ЫЫЫЫЫЫ… — Аталина открыла глаза, их сильно жгло. Казалось, горят даже зрачки. — Рэндар… Это ты, как хорошо, что это ты!

Обхватив шею недоумевающего оборотня влажными от испарины кошмара руками, стала целовать его глаза, щеки, волосы. Оторвалась на минуту.

— Где моя дочь, Корделл?

— Анета ещё вечером забрала её в детскую. До утра. Няня сказала, что ребёнку негоже спать в комнате родителей… Ты же сама согласилась! Аталь, что с тобой? Приснился кошмар?

Девушка изо всех сил прижалась к каменной груди… Горячей и жёсткой, как плита, нагретая полуденным Сэнзаром. Сердце оборотня бухало, как колокол, ему требовалась огромная мощь для того, чтобы гонять жар по телу.

— Я отвратительная мать, Корделл. Даже и не помню, где мой ребёнок…

— Прекрати. Сейчас же прекрати, Аталина. — он говорил тихо, но твёрдо, гладя вздрагивающую спину пары — Ты итак не спускаешь Меридит с рук. За последние дни ты измотала себя. Так нельзя. Надо отдыхать, маленький! Хочешь, пойдём посмотрим, что все в порядке?

Выбравшись из постели, одевшись кое — как и двигаясь осторожно, как лазутчики, добрались до детской, сине — розовой, со стенами, расписанными бабочками и цветами. Сейчас рисунки слабо переливались, отражая мерцание ночника. По полу стелились бархатные полосы ночного света. Ступая по ним, родители добрались до кроватки и заглянули в неё. Меридит спала, крепко сжав кулачки и чмокая соской. За небольшой цветной ширмой легко всхрапывала няня.

— Как колобочек спит… — хныкнула Аталина, вдруг ужаснувшись своим прежним мыслям о том, что когда — то, очень давно вообще и думать не хотела о детях…

— Видишь, все хорошо? — спросил Корделл шёпотом.

— Дааа…

Он кивнул, подхватывая девушку на руки. Оказавшись за дверью, отпустить не торопился…

— Так что тебе снилось, Аталина?

Корделл спросил мягко, искренне заинтересованный в том ответе, который получит… А ей уже не хотелось вспоминать сон. Хотелось забыть и идти дальше. Все что случилось — случилось и не надо жевать уже пережеванное, отыскивать в потерявшей вкус жвачке остатки мяты или ванили…

Прошлого уже нет. Будущее ещё не наступило. И то, и то — пустота. Так есть ли смысл беспокоиться о пустоте?

— Люби меня, Рэндар. — выдохнула девушка, прижав ладонь к нагревающейся смуглой коже — Люби меня так, как умеешь. Я отвечу тебе тем же и никогда… Никогда, слышишь? Не попрошу большего. На это у меня хватит мозгов, я отвечаю.

…Он поцеловал её. Тиски, сжимавшие большое сердце много лет, разжались. Положа её в спальне в постель, долго смотрел на кажущееся хрупким тело женщины, которая пойдёт с ним до конца. Спустится в катакомбы, пройдёт по заброшенным регионам, поднимется на Белые Горы. В неизвестность, во мрак, в смерть. Пойдёт с ним, вложа узкую кисть своей руки в его ладонь и ни разу не пожалеет об этом, хотя всю жизнь будет утверждать обратное… Иногда плача навзрыд, иногда матерясь и посылая на его голову проклятия. Его пара, его женщина.

— Я люблю тебя, Аталина Баррет.

— Покажи. Покажи, как…

Осторожно склонившись над ней, прижался к грудям: налитым, нежным, пахнущим ванилью и близким молоком, ощутив, как напрягаются соски, потревоженные его губами и пальцами.

Долго целовал бархатные, сборчатые комочки плоти вокруг влажных коричневых бусин. Спустился ниже, к животу — сливочному и плоскому, тронул языком тёмный пупочек. Скользнул рукой вниз, стараясь не рычать от удовольствия, нашел гладкий холмик, погладил напрягшиеся губки.

— Ты сладкая здесь, Аталь. Пахнешь печеньем… Разведи ножки… Мне нравится смотреть, как ты раскрываешься.

Она всхлипнула, дрожа от возбуждения, развернулась, как цветок. Медленно, даже лениво, ожидая прикосновений жёстких пальцев и раскалённых губ. Тех самых, дарящих лёгкие ожоги, судороги и боль рождения.

Его девочка… Его бесстрашная девочка. Безрассудная Аталина. Если идти, то до конца. Если любить, то до смерти. Гореть — до пепла. Нет никакой середины, ни золотой, ни серебряной. Спалить за один раз всю охапку дров. Просто для того, чтоб согреть всех, кто оказался рядом…

Прикоснулся губами к розовому цветку, чувствуя, как сам уже готов истечь раскалённой лавой, растаять, взорваться внутри желанного тела. Не хотел торопиться, желая показать своей женщине, как может любить её. Как долго и как сильно.

— Пожар мой, мой пожар… — шептала медово и горячо, как в бреду, уперевшись в твёрдые плечи ступнями — КАК же ты это делаешь, НЕВЕРОЯТНО!

Скользнув тугими икрами, оплела стройными ногами его шею, выгнулась навстречу быстрому языку, звериному, раздвоенному — она точно знала это… И от этого знания сладко и больно тянуло внизу живота и горело в груди.

Тело следовало за плавными, ласковыми движениями, дрожало, переливаясь крупными каплями испарины, грозя завершить мучения спазмами быстрого оргазма. Корделл отпустил пару, поцеловал ноги — одну и другую. Развернув Аталину спиной к себе, приподнял, прижав к нежному животу девушки горячую ладонь.

— Выгни спинку, — прошипел хрипло — Сильнее, маленький.

Проведя рукой по изгибу спины, сжал ягодицы и, разведя их, вошёл между влажных складок, чувствуя возбужденной плотью внутренний жар тела пары. Аталь была все такая же тугая и нежная, роды не осквернили её, просто теперь тело ждало его, готовое принять в любую минуту.

Двигаясь в ней, осознавая эту готовность, он готов был разодрать себе глотку криком, и доказывать, доказывать, доказывать…

…что достоин такой жертвы. Перекроить Лаберилл? Вычистить города? Что она там ещё хочет? Чтоб Хорсетты сократили рейды? Девочка… КОНЕЧНО. Так и будет.

— Ты только не оставляй меня, Аталь… — прошептал ей в щеку, не выходя изнутри, поднимая и усаживая к себе на согнутые колени — Ты только люби меня… Остальное я сделаю сам.

Она выдохнула и, повернув голову, приняла его поцелуй, как дар. И тут же вернула — соленый от счастливых слёз, лёгкий и ветреный, как вечер ранней весны — хрупкий, напоённый ломким шорохом и шедшим всю ночь мелким дождём.

— Люблю тебя, Хорсеттский убийца. И мне все равно… ВСЕ РАВНО УЖЕ!!!!!!!!

Изогнув руки, как танцовщица, обняла шею Рэндара, уперевшись затылком в плечо, прикрыла глаза. Застонала, когда его пальцы скользнули вниз по животу, к гладкому бисерному лобку и, сжали мокрые створки раковинки, поглаживая их…

И закричала, когда внутри стал кататься шар — огромный, сияющий, наполненный взрывчаткой и миллионами острых игл… И, лопнув, рассыпал содержимое на тысячи километров — брызги переливающихся ванильных дождей и кипящей лавы, перемолотые и перемешанные между собой, всегда раскалённые, никогда не остывающие.

— Как же это прекрасно, Рэндар… — прошептала Аталина, ощущая высыхающие слезы на щеках и обжигающую плоть внутри себя — Вот так бы и хотелось умереть — с тобой во мне.

Он фыркнул ей в плечо, сдерживая смех. Хрупкая кожа сверкала бисеринками влаги и пахла печеньем. Корделл провёл языком по шее девушки, ощущая сладость и биение пульса. Прикусил.

— Ты пахнешь кровью, мёдом и молоком, Аталина. Моя жертва. Моя собственность. Моя пара…

— Ага, твоя. — кивнула она, с неохотой приходя в себя — Слушай, Корделл…

Повернувшись к нему, свела брови. Подумала несколько секунд.

— Нам надо предохраняться, Хорсетт. Пока я кормлю Меридит грудью, это безопасно. А вот потом… Короче. Если не хочешь, чтоб я стала бесперестанно рожать, давай подумаем…

— А нечего и думать, маленький! Наша дочь — это, скорее всего, все. Частые беременности невозможны, Хорсетты — не Ночные Твари. Чего ты боишься?

— Я то не Хорсетт…

— Я тебе говорю — исключено. Все под контролем природы. Хищники часто не множатся! Это противоречит всем законам.

…Позже, лёжа рядом с засыпающим оборотнем, сама уже засыпая, подумала о том, что в их паре вообще все всему противоречит.

Вообще все неправильно, Слава Наблюдателям.

Восхитительно нелогично и неправильно…

