Лики миров (СИ)

Глава 27

— Логично, — соглашается мой собеседник. — Иначе как бы ты смогла родиться в Сером мире?

— А душа лари осталась… ждать. Поэтому я ничего не могла вспомнить, когда попала сюда?

— Угу, со временем животное сознание брало верх над остатками человеческого… Твоя бессмертная, — игривый смешок, — душа еще долго сопротивлялась, ждала твоего возвращения. Дождалась, как видишь.

— А Лик? — спросила тихо, — он так и не вернулся?

И снова меня охватывают воспоминания из прошлой жизни. На этот раз в каждом из них — тот, кто дороже мне всего на свете, кто всегда со мной, пока мое сердце бьется хотя бы в одном из миров.

Я смотрю на него издалека. Он покидает замок после очередной ссоры с отцом. Красивые губы кривятся в ухмылке, глаза почти черны от злости. Это Лик, несомненно, Лик, не двойник его, не тень — он сам. Но он изменился. Он говорил, что будет более предсказуемым? Так и случилось, вот только движут им сейчас обида и упрямство. Он не вернется.

— Уходи, Дея, — говорит он мне, — и не приходи больше.

Уставший, похудевший от напряженного труда. Он начал все с самого начала и зарабатывает на жизнь как простой рабочий. Он хочет стать стражником и получить крылья в порядке общей для всех очереди. Я знаю, у него все получится, но какой ценой. Он вырвал из сердца сожаления о прошлом, и для меня в его жизни тоже нет больше места.

Воли ему не занимать, но я не могу не думать о том, что он пытается штурмом взять открытую дверь. Все можно было бы решить мирно, но та часть его души, которая могла бы изменить все, теперь не здесь. А я… я не могу найти слов, способных его убедить…

Праздник, шествие. Владыка чествует самых доблестных стражей и воинов. Лик в их числе. Смотрит на отца с вызовом, с вечной своей ухмылкой. Я наблюдаю со стороны, с места, где расположены почетные гости и члены семьи. Владыка, чуть помедлив, наклоняется к нему, желая вручить награду, но тут его сын выступает вперед и решительным жестом отвергает эту высочайшую честь. Я закрываю глаза, чтобы не видеть торжества на его лице. Он думает, что это миг его триумфа, но это очередной шаг в пропасть…

— Нет, не вернулся, — прошептала почти беззвучно.

— Хорошего ты о нем мнения, как я погляжу! — прокаркал птиц… «Птиц» же лучше «недоворона», так? Мир зыркнул на меня недовольно, показывая, что лучше, но ненамного. — Был он здесь, был. Только поздно. Таар-ди-Ор уже был мертв.

— Лик тут был? Когда? Как? — вопросы сыпались из меня один за другим, будто горошины из стручка.

— Незадолго то того, как ты стала проводником. Но пробыл здесь недолго. С ним произошло примерно то же самое, что и с тобой. Как только он себя осознал и огляделся как следует, переместился дальше. Вот и вся история.

На этом месте птиц взъерошился, будто воду с себя стряхнул, и заскакал нетерпеливо.

— Знаешь-ка что, хватит уже тут голышом разгуливать, чай не райские кущи, — проворчал он, — давай перекидывайся, и пойдем крылья разомнем, пока есть такая возможность.

Я вздрогнула, в первый раз за все время нашего разговора осознав тот факт, что расхаживаю нагишом перед посторонним мужчиной (разум мой, наверное, для спасения себя любимого упорно воспринимал Единого пусть и божественной сущностью, но и человеком одновременно). С другой стороны, какая разница, есть на тебе одежда или нет, если он тебя насквозь со всеми потрохами видит..

— Вот-вот, — подтвердил птиц, — но смущать тебя забавно.

Кстати о птичках.

— А почему ты выбрал Мира? — спрашиваю, опускаясь на корточки для того, чтобы сменить ипостась, — Он вообще настоящий? Или просто излюбленная оболочка?

— А, милый твоему сердцу блондинчик? — проскрипел птиц. — Настоящий, конечно. Миртен аль Виарр, представитель младшей ветви шедарского аристократического рода. Я, знаешь ли, предпочитаю не плодить сущностей сверх необходимости. Да и вообще не вмешиваться в ваши дела. Вот посмотреть на вас изнутри — это да, это любопытно.

Я завершила оборот и слушала эти божественные откровения, приоткрыв клюв.

— Твой Лик сбежал и навертел дел по всем четырем реальностям. Удивительное упорство! — это птиц прокаркал почти с восхищением. — Даже с рассеянной памятью он умудрился вгрызться в каждый из миров и остаться там значимой личностью. Понимаешь, чем это чревато?

— «Экологичный способ»? — вспомнила я.

— Угу. Чем сильнее бывший проводник влияет на реальность, тем сильнее отторгается ею. Сидел бы себе тихо, незаметно — жил бы себе потихоньку. Но этот не из таких, ему подавай подвиги и виражи покруче. Люблю эдаких, с ними не заскучаешь, но и мороки… В общем, так как спокойно жить он не хотел, реальности ополчились на него, как клетки здорового организма на непрошеный вирус.

— Так он действительно жил, танцуя со смертью? — наконец, поняла я.

— И жил, и живет… можешь поверить, наблюдать за этим весьма интересно. Единственным, кто смог твоего нахала сдерживать, оказался Миртен. Мне, знаешь ли, не очень хотелось, чтобы бывшего моего проводника с почетом грохнули — уж очень было любопытно, чем обернется ваша встреча, и я сначала ненадолго позаимствовал у блондина сознание. Мне понравилось. Тогда я создал его копии в каждом из миров, кроме Черного. Тут-то уже … мда… Все, хорош клюв мне заговаривать, барышня. Летим?

С этими словами птиц расправил черные крылья и легко поднялся в воздух. И как мне ни хотелось протестовать, пришлось послушно последовать за ним.

— Подожди, — снова начала я, когда мне удалось его догнать, — так ты не все время сидишь в его голове?

Птиц принялся издавать кашляюще-лающие звуки. Мир на этом месте хохотал бы, запрокинув голову.

— Делать мне больше нечего, — сказал он, после того, как успокоился, — у меня мировых узлов знаешь сколько? Хрентиллион! — птиц закудахтал, очень собой довольный, а я в очередной раз поразилась его весьма своеобразному чувству юмора. — Ваш-то далеко не самый большой. Ты не балаболь давай, а по сторонам смотри, может еще чего вспомнишь…

Пришлось попридержать язык и скользить рассеянным взглядом по склонам и вершинам безнадежно мертвых гор. Сначала я просто обозревала окрестности, мысленно записывая увиденное на несуществующую камеру в своей голове. Потом понемногу на эти кадры стали накладываться другие — из прошлого. Я действительно узнавала некоторые места. Вот здесь когда-то было горное озеро из моего давнего Сна. То самое, с каскадами радуг, где так весело плескалась детвора. А вот здесь — школы для детей. Эта расколотая надвое гора, дышащая пеплом, был раньше что-то вроде центрального парка. По ее витым тропам, опоясывающим склоны, мы так любили гулять. А какие травы и цветы тут росли, как они благоухали! А вот тут… огромная пропасть… кратер… здесь тоже были горы — огромное количество домов, ряды ремесленников, а еще шахты… точно — шахты, где добывали эльдион для продажи.

На этом месте мысли мои сделали хитрый поворот. Я вспомнила, как разгневан был Лик, как не нравилось ему, что наш народ за бесценок продает соседям свое главное сокровище. Эльдион, голубое железо. Горы были богаты этим чудесным элементом. Он умел исцелять, поэтому народ наш почти не знал болезней: озера, реки и родники, ложем которых была насыщенная эльдионом горная порода, придавали нам сил, оздоравливали, лечили травмы и болячки. Но не только за это голубое железо прозвали главным сокровищем Таар-ди-Ора.

«Оно рассеивает Хаос» — всплыли в памяти слова Миртена. Да, в этом был смысл. Именно благодаря эльдиону становилась возможной церемония соединения душ. Именно он был способен примирить человеческий разум с бессмертным духом и животной природой лари. Без него вместо выгодного союза мы получили бы одержимость.

Да, сложно поверить, что здесь раньше кипела жизнь, здесь — вовсю шла добыча ценной породы, а вот там, чуть дальше — это я вспомнила на удивление ярко — была торговая площадь, где в том числе шли сделки и по продаже эльдиона. Сюда прибывали делегации из соседнего государства, здесь заключались контракты. Мы как раз летели в ту сторону, и чем ближе мы приближались, тем больше становилось зародившееся во мне чувство какой-то неправильности, несоответствия. Смутное, не поддающееся формулировке, но отделаться от него было совершенно невозможно.

Я смотрела вперед, на низкую плоскую террасу, куда сходились несколько широких горных дорог, оглядывалась по сторонам… а потом, наконец, поняла, что не давало покоя.

Да, это место тоже изменилась — площадь прорезали глубокие трещины, здесь явно были когда-то нешуточные камнепады… Но если большая часть наших гор и долин выглядела заброшенной, то этими дорогами явно пользовались часто и не так уж давно. И еще кое-что волновало. Я помнила сияющие врата, из которых являлись посланники. Здесь же не было никаких врат, только все то же выжженные, перекореженные, мертвые горы.

Птиц внимательно смотрел на меня, наблюдая за моей реакцией.

— Что тут произошло? — спросила я обеспокоенно, — я не понимаю.

Мы спустились на ближайшие камни, давая отдых крыльям. Мой собеседник вальяжно, я — несколько неуклюже, сжимая в левой лапе ключ-волчок.

— Рассказать я не могу, Дея, — ответил птиц неожиданно серьезно, — могу только показать, но потом у меня не будет больше возможности хоть чем-то тебе помочь.

По спине пробежал озноб. Страх — вот, что это было. Я уже хотела было отказаться. Но не зря же он привел меня сюда, не зря сам предложил показать что-то. И как бы мне ни хотелось оставаться здесь в одиночестве, я и сама чувствовала — мне очень важно знать это. Очень. И я молча кивнула.

Птиц приблизился ко мне, в темно-зеленых глазах его сверкнули изумрудные искры — и я провалилась в новое видение. Совершенно отличающееся ото всех, что наблюдала раньше.

Сейчас я видела происходящее сверху, будто сидела в очень высокой театральной ложе. Маленькие фигурки внизу виделись мне так ясно, словно я смотрела представление через огромный бинокль. По своему усмотрению я могла приближать и отдалять картинку, выхватывая нужные мне детали.

Я вижу эти края такими, какими их помнила Джалидея — красивыми, гордыми, живыми. Горы, склоны которых украшены настоящими садами в несколько ярусов. Дороги, мощеные мозаичным узором в виде разноцветных летающих существ. Я вижу торговую площадь, широкую, яркую, весьма оживленную — люди в пестрых нарядах покупают, продают товары, заключают сделки, кто-то радостно потирает руки, кто-то кряхтит недовольно, кто-то ожесточенно торгуется и спорит.

В отдалении я вижу сияющую арку Врат, рядом с которыми стоит вооруженная охрана. Мне становится интересно, что же находится там, под другую сторону, я приближаю изображение и ахаю — солнечная равнина, песочно-белые постройки, которые кажутся смутно-знакомыми. Из арки в мою сторону направляется делегация иноземных купцов — мужчин среднего и пожилого возраста в просторных светлых накидках. Их волосы длинны, головы некоторых их них покрыты подобием капюшонов. Их уже ждут сыновья Таар-ди-Ора, выходят навстречу и, обменявшись приветствиями, проводят в расположенный рядом шатер. К вечеру от нас к нашим соседям отправится очередной обоз с драгоценным эльдионом…

И снова та же площадь. Только времени с прошлого видения прошло порядочно — одежды людей теперь слегка иные, но новой моде. Все так же идут торги, так же стоят стражи у сияющей Арки. Вспышка ослепительного света заливает все пространство от земли до неба, трясутся горы, рассыпаясь в прах, извергают из недр своих фонтаны раскаленной лавы, разрушаются русла рек, испаряются озера. Нежно-голубоватый оттенок породы на глазах приобретает угольную черноту…

Ни одна живая душа не выдержит подобного, и простые люди умирают тут же, на месте. Но большинство тех, кто имеет крылья и бессмертную душу, в относительном порядке. По крайней мере, так кажется на первый взгляд.

Этот день становится началом конца.

Горы умирают. Мой взгляд падает на черные безжизненные вершины, на облака пепла, затмившие свет… «Мертвые… все они мертвые». Для Таар-ди-Ора это означает «без эльдиона». А он разрушается, исчезает. И это сказывается на тех, кто выжил.

Обряд соединения душ теперь под запретом — почти все попытки соединиться с лари заканчиваются сумасшествием и одержимостью. Но даже это не самое страшное. Есть новости и куда хуже.

Реки и озера, дававшие насыщенную эльдионом воду, уничтожены почти все, только отдельные, спрятанные глубоко внутри гор, родники еще могут лечить и восстанавливать. Но их так мало и на всех не хватает. Здоровье населения стремительно ухудшается, раны не желают больше затягиваться. И случаи одержимости происходят все чаще. Те, чья воля сильна, пока держатся, остальные же… Безумие напоминает мор, эпидемию. Люди теперь больше походят на тварей, одержимых одной целью — добыть эльдион во что бы то ни стало. Они звереют, нападают на тех, кто еще сохраняет разум. Последние прячутся от своих собратьев, уходят все глубже в пещеры, к целебным родникам.

Кто-то из обезумевших первым вспоминает про сияющую арку и то, куда уходили караваны и обозы с голубым железом. И когда первый из толпы с ревом бросается к арке, многие следуют его примеру, движимые одной единственной мыслью: найти, отобрать, вернуть… Я могу ощущать отчаяние созданий, боль утраченного, и жажду… Голубое железо становится для них тем, чем вода — для страждущего в пустыне.

Как я хотела бы закрыть глаза и не видеть, но не могу позволить себе этого. Четко, предельно ясно я вижу, как темной, озверевшей толпой рвутся создания к арке и как, проходя через нее, приобретают совершенно иные черты: силуэты их заостряются, смазываются, тьма не дает разглядеть их быстро меняющиеся лица… а еще по ту сторону арки их окружает серый плотный туман. И мне требуется пара мгновений, чтобы понять и принять сразу несколько фактов.

Тот, что у Таар-ди-Ора нет никаких соседей, и эта арка — переход в другой, очень знакомый мне мир.

Тот, что туман этот — отражение стихийной части души лари в другой реальности — не что иное, как Хаос, а черные твари, которых в Шедаре называют ракшами — потерявшее себя, обезумевшее население Таар-ди-Ора.

И последний факт: прямо сейчас я наблюдаю за крушением Черного мира и за тем, как в Белом мире создается то, что потом будет названо Бездной.

Видения мелькают передо мной так быстро, что я не успеваю разобрать хоть что-то. Голова раскалывается от объема информации, которой я не могу усвоить… И когда я готова уже кричать от боли и страха, этот поток замедляется, заставляя болезненно сглотнуть и податься вперед:

Уже нет сияющей арки, есть рваная ткань Разлома, к которой с той стороны приближается до боли в сердце знакомый мне силуэт. Лик подлетает к переходу подобно хищной стремительной птице, обводит взглядом лежащий в руинах Таар-ди-Ор. Я знаю, что он видит — черные горы, разруху и приближающихся к переходу черных крылатых тварей. И знаю, что он видел уже это раньше: Мир не зря сообщил мне раньше, что Лик был в Черном мире после катастрофы, недолго но был… На секунду я читаю в любимом лице изумление, неверие, он хмурит брови, силясь вспомнить… пронзительная вспышка понимания— глаза его распахиваются, зрачки расширяются… Сейчас я вижу, знаю, что в этот момент он все понял и обратно ко мне вернулся, уже осознавая весь масштаб трагедии.

Что же ты должен был чувствовать в этот момент, любовь моя… понимая, что те, против кого ты столько лет сражался — твой же несчастный народ из другого мира? Где взял столько самообладания, чтобы не сойти с ума? Винил ли ты себя в том, что не разгадал этого раньше, не вспомнил? Не успел, не вернулся, не предотвратил? Что творилось в душе твоей, когда ты целовал меня на прощание?

Вот он, спокойный, отрешенный заходит в Разлом, и тот корежится, мгновенно сворачивается в точку, сверкнув так, что глаза становится больно, разносит окружающее пространство бесшумным взрывом — и исчезает.

«Держи ее!». Ты знал… точно знал, что проводник, пересекающий дверь между мирами, создает тот самый парадокс, и мироздание идет по пути наименьшего зла: схлопывает переход вместе с причиной парадокса. Да ты же сам слово в слово сказал мне об этом еще в Синем мире. Лик, Солнце мое яростное, я даже представить боюсь, чтобы ты мог устроить во всех четырех мирах, если бы тебе вернули память…

И новая мысль мелькнула в сознании так остро, что почти доставила физическую боль:

«Стой! Но если переход свернулся, когда Лик его пересек, значит, по эту сторону его до сих пор есть его двойник. Иначе никакого парадокса не случилось бы! А раз так… то где ты, Лик? Где?»

— Стоит ли это знать, Дея? — раздался в голове слегка отстраненный голос Мира, — Ты уже видела его… здесь… — и прежде, чем я смогла спросить хоть что-то, зеленые птичьи глаза, в которые я, как оказалось, так и смотрела все это время, сверкнули изумрудной искрой — и стали совершенно обычного желто-коричного цвета. Птица встрепенулась, пытаясь понять, что она здесь делает, а потом взмахнула крыльями и, пронзительно каркая, понеслась вдаль, ближе к родному пристанищу. Я осталась совершенно одна.

Какое-то время я просто смотрела вдаль, приходя в себя и восстанавливая дыхание. Лапа, сжимающая волчок, затекла и пришлось, переложив его в другую, разминать пальцы. Только после этого ко мне снова вернулась способность думать.

Эрилик из Таар-ди-Ора. Упрямый, яростный, безжалостный к себе и окружающим… Кем же ты можешь быть в этом мертвом мире? Перед глазами промелькнула картина: две большие чешуйчатые твари терзают друг друга, дробя скалы вокруг мощными ударами покрытых шипами хвостов.

«Ты уже видела его». Ох!

Я разжала лапу, позволив Ключу почти беззвучно упасть в груду камней и теперь разглядывала его. Я могу переместиться в Серый мир хоть сейчас. Нужна ли мне новая порция соли на душевные раны? Я ведь не настолько наивна, чтобы думать, будто он узнает меня. И все же. Я должна хотя бы попытаться.

Я снова схватила волчок и, оттолкнувшись от земли, поднялась в воздух. Летела я долго, полностью отпустив свои мысли, слившись с ветром, позволив ему выдувать из моей головы все сомнения, все предостережения.

Нужное место я заприметила еще издали — две острые тонкие горные вершины, стоявшие близко друг к другу, были весьма примечательны. Еще несколько мгновений понадобилось, чтобы осмотреться и найти тех, кого я искала: обе черные твари все еще вели свой поединок. Уставшие, располосованные когтями, с рваными ранами от укусов, они снова кружили по своему рингу — слегка наклонной площадке над самым обрывом. Я незаметной тенью пробралась к почти отвесной каменной стене и притаилась между двумя камнями, следя за сражением.

Напрасно я надеялась, что сердце подскажет мне, кто из этих двух монстров — Лик. Они были похожи и по размеру, и по тому, как вели бой. Мне никак не удавалось понять. Пока они, в очередной раз сцепившись друг с другом, ни оказались совсем рядом со мной. Затаив дыхание и прижавшись плотнее к земле, чтобы не зацепило камнями, так и летящими в стороны, я смогла подробнее разглядеть соперников.

Глаза. Одинаково маленькие, глубоко посаженные у обоих ящеров, они все же отличались. Непроницаемо-черные у одной из зверюг и темно-синие, похожие на звездчатые сапфиры — у другой.

Сердце, и так колотящееся намного быстрее положенного, совершило совсем уж непозволительный кульбит и застряло где-то в горле.

Тем временем синеглазый ящер, собрав силы, как заправский борец исполнил бросок, откинувший соперника к самому краю обрыва. Тот лежал, не шевелясь. Или испустил дух, или находился без сознания. Победитель повернул в сторону побежденного шипастую голову и оскалился глумливо и недобро.

Я решила, что пора. И, раскрыв крылья, взлетела так, чтобы находиться на уровне его глаз.

«Лик! Я нашла тебя! Это я, Дея! — я кричала так громко, как только могла, — Вернись, вспомни меня, пожалуйста!

Ящер пару мгновений озадаченно меня разглядывал, а затем резким, сильным ударом когтистой лапы, швырнул меня на камни. Похожие на ножи когти в клочья изодрали крыло и зацепили тело.

От боли и я взвизгнула и, прижимая к себе искалеченную конечность принялась отползать подальше от медленно приближающегося ко мне зверя. Он же пригнул голову и втягивал ноздрями явно будоражащий его запах крови.

— Нет, пожалуйста! — плакала я в голос, хотя прекрасно осознавала бесполезность этих попыток.

Единственное, что пришло мне в голову— кое-как сесть и сменить ипостась. Стало холодно и снова больно — одна рука то ли вивихнута, то ли сломана — разбираться было некогда — по животу от глубоких царапин текли кровавые струйки..

— Лик, это же я, Дея! Ну!

Черная морда ящера замерла в нескольких сантиметрах от меня. Он чуть повернул голову, буравя меня своими звериными глазами цвета сумрачного неба. Я замерла, не дыша. Мне казалось, что в глубине из промелькнуло что-то… и сейчас… вот-вот от меня узнает. Не смотря на адскую боль и страх я попыталась улыбнуться.

Ящер издал весьма странный, мычаще-курлыкающий звук, а потом сгреб меня лапой в кулак. Так сильно, что я едва не заорала от боли. Он смотрел на меня, как смотрят малыши на новую игрушку: не знаешь, что они сделают в следующий момент — прижмут к сердцу или сломают. А потом развернулся и совсем несолидно подпрыгивая на одной лапе, расправил крылья, поднимаясь в воздух.

— Лик! Куда ты меня несешь? Мне больно! — пищала я, зажатая в черных звериных пальцах.

О поверженном сопернике мы совершенно забыли. А не стоило. Тот уже пришел в себя и, заметив взлетающего обидчика, нанес коварный удар — напрыгнул сзади, обрушив всю мощь когтей и челюстей на одно крыло соперника — и тут же, довольный, недосягаемый, взмыл ввысь.

Лик, взревев от боли, попытался выровняться в воздухе, но без толку — мы камнем падали вниз в пропасть. Последним усилием я смогла поднести к глазам перемазанную кровью руку с зажатым в ней Ключом, кое-как перевести стрелку на серый сектор и за пару мгновений до того, как наши кости раскрошатся о камни, выкрикнуть «Credo in unim Deum!

Боль ушла, тело стало легким. Удара я не почувствовала… только видела сверху распластанный черный силуэт и свой, лежащий рядом. Пальцы он так и не разжал. Но даже не успела испугаться, как меня подхватил уже знакомый поток, унося сознание прочь из этой страшной реальности.