Малышка от отца жениха

Глава 11 Мария

— Стефи, — кричу и догоняю девушку в коридоре. — А где Надя? — оглядываюсь удивлённо. Обычно они всегда вместе. Девочка о чём-то болтает, а мама её слушает внимательно.

— Она с медсестрой, — отвечает, не останавливаясь. — Спит. А вы чего не спите? — указывает на Элю, которая сидит у меня на руках.

— Мы только часа два назад проснулись. Не хочет пока, — отвечаю. — А ты куда?

— Да я там… — оглядывается по сторонам, думая, сказать мне или нет. Но всё же сдаётся. — В общем, я в обед уже третий день подряд с парнишкой одним гуляю. Всего двадцать минут, но дядя говорит, что это положительно влияет на динамику его лечения.

— Ого, а с вами можно? — спрашиваю и радуюсь тому, что кофточку для Эли захватила. Как чувствовала, что понадобится.

— Конечно! — восклицает с улыбкой и рукой указывает дорогу. — Но никому не говори об Антоне, — просит она меня по пути. — Он пациент моего дяди. Тайный какой-то.

— Как это тайный? — не понимаю.

— Его родители или опекуны не хотят знать, что он здесь лежит. Такое частенько бывает в этой клинике, — спокойно выдаёт секреты. — Не всем нравится, когда кто-то знает, что у них дети болеют. Был как-то один чиновник. У его сына было какое-то иммунное заболевание. Так он не хотел жалости со стороны коллег и тайно сына здесь лечил.

— Хорошо, буду молчать, — отзываюсь равнодушно. — Я неболтливая.

— Ну и хорошо! Ему полезно общение с различными людьми, — открывает палату картой и входит первой. Мы с дочерью заходим следом, прикрыв за собой дверь.

Внутри сидит мужчина в медицинской форме, расслабленно читающий книгу. По его виду понятно, что он с радостью бы не сидел здесь, но его заставляют.

Кидаю взгляд на постель и встречаюсь взглядом с мальчиком лет восьми или девяти. Маленьким, хрупким и худеньким. Его лицо неподвижно, и лишь глаза дают понять, что он не восковая кукла.

— Антон, привет! Я сегодня не одна! — бодро приветствует мальчика Стефи.

— Александр будет недоволен, — тянет мужчина и закрывает книгу. — Сказано же: без посторонних!

— Я сама разберусь со своим дядей, — рычит она на него, и голос её совсем не похож на тот, что я раньше слышала. Это не Стефи, а настоящая Стефания! — Пересади его в коляску. Мы выйдем погулять.

— Хорошо, — отзывается и пересаживает мальчишку в инвалидную коляску. Притом делает это так небрежно, что даже мне хочется накричать на него. Стефа же ругается на него за каждую деталь.

— Свободен, — отсылает она его раздражённо. Встречаюсь с ней глазами, и она даёт мне понять, как её раздражает этот мужик.

Когда медбрат выходит, Стефи садится на корточки перед мальчиком.

— Я привела тебе ещё одного друга, — говорит она ему и гладит по руке с нежностью. — Это Маша и её дочь Эля. Они сегодня с нами погуляют. Ты не против?

Мальчик молчит, но Царёву это не смущает.

— Маша, это Антон, — обращается она ко мне. — Он болеет немного, но скоро выздоровеет. И тогда мы все вместе пойдём в зоопарк! Антону очень нравятся фильмы про животных!

— М-н, — сквозь сжатые губы мычит Антон.

— Надя спит, — отвечает она ему так, словно бы поняла его вопрос. — Она вечером к тебе зайдёт и поиграет. Ты пока можешь с Элей подружиться. Да, она не такая болтушка, как Надя, но люди разные.

В ответ он опять ей что-то мычит, и девушка его целует в щеку. Обходит коляску и берётся за “руль”. Толкает инвалидное кресло на выход и приглашает нас следом. Едем мы в больничный парк.

Останавливаемся около одной из скамеек, и я отпускаю дочь гулять. Увидев на траве цветы, Эля уже бежит собирать их.

Моя цветочница.

Оторвав бутоны, она бежит обратно и отдаёт их все Антону. Аккуратно складывает их на его ногах.

— Всего неделя, как он из комы очередной вышел, — рассказывает Стефи тихо, чтобы только я слышала. — Бедный мальчик.

— Из комы? — переспрашиваю.

— Да, — кивает она и усаживается на скамейку. Я следую её примеру. — У него болезнь какая-то серьёзная. Из-за всего этого он отстаёт в развитии. Мышцы атрофируются. В общем, беда!

— Бедный…

— У него раньше сиделка была, которая с ним и болтала, и гуляла, но дядя говорит, что отец мальчика её уволил. Да и никогда она мне не нравилась. Скользкая и противная, — жалуется она. — Но и новый мне не нравится. Целыми днями книги читает. А должен с Антоном разговаривать или хотя бы ему читать. Ну всё равно ведь читает — мог бы и вслух!

— Ты его давно знаешь?

— Знаю, — кивает и делает голос её тише. — Ты только никому не говори, но моя дочь этому Антону свои иммунные клетки отдаёт. За счёт них он и живёт, по сути. И даже прогресс в лечении есть только из-за Нади. Его собственные сами себя съедают.

— Но она же маленькая… Как она может быть донором?

— Ему долго донора искали, — отодвигается подальше от Антона и меня утягивает следом за собой. — И Надя единственной оказалась. Я не понимаю почему. И дядя тоже. Но знаешь, если моя девочка без вреда для себя может помочь Антону, то я согласна. Надя знает о том, что помогает ему, и не боится ни уколов, ни осмотров.

— Я бы не смогла дочь на такое отдать…

— Я бы тоже, — вздыхает Царёва. — Но я знаю, каково родителям, когда ребёнку нужен донор. Поэтому согласна. Да и мальчик чудесный. Вчера он Наде улыбнулся. Впервые в жизни! Хотя дядя говорит, что это мог быть обычный спазм. Но какая разница? У него есть подвижки в лечении!

— Почему дети вообще болеют? — риторически интересуюсь и кидаю взгляд на Антона и Элю. Чем они заслужили такую кару?

— Не знаю, — выдыхает Стефи. — Дядя вообще настаивал на том, чтобы прекратить поддерживать его. Говорил, что не жилец. Но я против! И если с предложением дяди не согласились — значит, и родители против! Он такой же человек, просто не такой сильный и здоровый, как другие!

— А вообще хоть какие-то шансы есть у него?

— Операция какая-то нужна, — пожимает девушка плечами. — Но донор нужен. И не моя Надя. Она маленькая — и по возрасту, и по весу. Да и процедура тяжёлая. На такое я точно уже не соглашусь.

— Ужасно, — шепчу и, встав, подхожу к мальчику. — Сколько у тебя цветов, Антон! Вы с Элей настоящая команда! — заявляю, глядя на головки цветов. Поднимаю взгляд, чтобы подарить мальчику улыбку, когда замечаю, что уголки его губ подрагивают. — Стефи, он, кажется, пытается улыбнуться! Улыбнуться Эле… — понимаю, когда дочь приносит цветочек и целует его в коленку, после чего вновь убегает, а он безотрывно на неё смотрит.

— Вот! Я же говорила! Он выздоровеет! Обязательно! Положительные эмоции важны!

Рассматриваю мальчика, и что-то знакомое мелькает в памяти, но за образ ухватиться я не могу. Что-то настолько близкое витает в воздухе, но стоит протянуть руку, и я теряю даже зацепку.

Матвей

— У меня для тебя хорошие новости, — объявляет Саша, вызвав к себе с самого утра.

Пришлось отложить все дела, потому что поступает так он это нечасто и всегда по делу. Раньше дело было у нас всего одно, а сейчас их целых два, и все касаются моих детей.

Утром, когда увидел сообщение от него, сердце остановилось, а в голове образовались панические мысли.

И отчего-то не мог понять, чего боюсь больше? Ухудшений в состоянии Антона или Эли? За одиннадцать лет я так и не привык к тому, что у сына частенько кризы происходят.

— Ты нашел донора? — озвучиваю свое предположение.

— Нет, — поджимает губы, но настроя не сбивает. — В общем, Антону с каждым днем все лучше и лучше. Массажи дают свой результат. Вчера я заметил реакцию на щекотку. Чувствительность ног возвращается.

— Все из-за уколов, что ты ему делаешь?

— Не только, — отвечает, и по выражению его лица понимаю, что дело нечисто. — Я попросил Стефани с ним позаниматься. Ты же знаешь, у нее педагогическое образование. Плюс незаконченное психологическое. Она попробовала на нем особую методику и…

— Ты сказал ей?! Сказал об Антоне? — завожусь с полоборота.

— Нет, — спокойно прерывает. — Она знаешь лишь о пациенте, которому нужна помощь, но ничего больше.

— Ладно, — решаю пока не истерить. Договоренность у нас есть, и за семь лет, что Саша клиникой руководит, ни разу свое слово не нарушил. Молчал и молчит. — Что так?

— Мы со Стефи пришли к выводу, что мальчику нужно общение.

— Но я же с ним общаюсь. Говорю. Навещаю его. Рассказываю ему.

— Нет, ему нужно женское ласковое общение, — произносит, сочувственно оглядев меня. — Ты же чувств проявлять не умеешь. Ты черствый сухарь. А ему нужна любовь и ласка женщины. Такой, чтобы показала ему, что его любят. Что кто-то будет с ним рядом, когда он выздоровеет. Да, он парень. Но в первую очередь — он ребенок.

— И что ты хочешь мне предложить? — вздыхаю и поудобнее устраиваюсь на стуле для посетителей.

— Тебе не понравится моя идея, но я должен попробовать: расскажи Олегу и всем, кто тебе близок, об Антоне, — выпаливает так быстро, чтобы я не успел его перебить. — Пойми, только твоего общения ему не хватит. Хотя бы Олегу скажи. Он заслуживает знать о брате.

— Исключено! — ударяю по столу. — Ты сам говоришь, что есть риск потерять Антона. Я не хочу подвергать Олега таким стрессам.

— Ты боишься этого на протяжении одиннадцати лет. Он большой парень! Справится! Ему нужно знать!

— Я должен это обдумать, — бросаю и встаю, потому что категорически с ним не согласен. И говорить Олегу не собираюсь. Он как Олеся. Он не выдержит смерти брата, если она, не дай бог, произойдет.

— Думай, — кидает он. — В остальном у нас все хорошо. Уколы работают. Но заканчивается тот компонент, что привозит твой друг. Попроси его вновь сделать нам поставку.

— Конечно! — киваю. — Я пойду к сыну. Загляну и поболтаю с ним.

— Иди, — отпускает он меня, но в дверях останавливает. Следующее озвучивает таким голосом, словно не хотел мне этого говорить, но вынужден. — Матвей, появился еще один вариант спасти мальчика. Пятьдесят на пятьдесят, но, возможно, через год мы его спасем. Придется много работать. Учить его ходить, понимать мир, жить. Но он будет практически здоров. Его болезнь на уровень Эли выведем.

— Ты сможешь это сделать? — не верю своим ушам.

— Смогу, — кивает он. — Но для этого Олег и Маша должны расстаться.

— Что?!

— То, — восклицает. — У Олега не должно быть девушки.

— Почему?

— Потому что.

— Саша!

— Потому что только его ребенок может спасти Антона! — восклицает он.

— Что?! Саша, прекрати говорить загадками! — возвращаюсь к столу и взглядом его пытаю.

— Его ребенок будет здоров, — озвучивает очевидное. — И он сможет спасти твоего Антона.

— Ну пусть Маша с Олегом родят этого ребенка! Он будет здоров! — заявляю, не понимая, как он об этом не подумал.

— В этой комбинации я не уверен. А рабочую я уже знаю…

— В каком смысле?

— Просто обеспечь мне их расставание с Машей, и я все сделаю!

Матвей

После Антона решаю зайти к Маше и Эле. Слова Саши до сих пор не выходят из головы. Не отпускали, даже когда болтал с сыном и рассказывал о том, что происходит в моей жизни.

Чтобы спасти одного сына, я должен разрушить счастье другого.

Бред полный!

Но почему-то мне нравится мысль о том, что Олег и Маша расстанутся. Они не будут вместе, и тогда я смогу быть с ней.

Хотя это невозможно! Не простит она меня! Не даст шанс!

— Можно? — интересуюсь, постучав в дверь их палаты.

— Матвей? — переспрашивает Лебедева и кидает взгляд на дочь. Что-то для себя решает и кивает мне. — Но только на полчаса. Мне нужно будет её уложить спать, а если в комнате будет кто-то, кроме меня, она не ляжет.

— Я быстро, — обещаю ей и вхожу. Плотно прикрываю за собой дверь. — Как вы? — интересуюсь и подхожу к ним.

— Всё хорошо! — без нервов и острых зубок отвечает мне. — Царёв говорит, что, может, через пару недель нас выпишет. Организм Эли быстро лечению поддаётся. И он даже говорит, что если будем соблюдать все правила, то болезни совсем не почувствуем. Якобы форма оказалась плавающей какой-то.

— У моей мамы так было, — рассказываю ей. — Она не чувствовала совсем болезни, — останавливаюсь около неё и смотрю на свою дочь.

Волосы Маши перебирает и пытается заколки расцепить. На меня почти никакого внимания не обращает. Не то что на Олега. К нему она сразу на руки прыгает.

— Хочешь её подержать? — неожиданно спрашивает меня Мария.

— Нет, — мотаю головой, округлив глаза. — Я боюсь, — признаюсь ей.

— Не бойся, — отвечает она и передаёт мне Элю. — Только держи её крепко. Она вертеться любит. В остальном не уронишь.

Обхватываю ножки и спинку девочки и испуганно смотрю на неё. Антона в руках мне ни разу не удалось подержать. Олег уже был большим, когда мы сошлись с его матерью. Поэтому своего ребёнка я впервые держу на руках. Да и вообще, такого маленького ребёнка мне доводится впервые лицезреть так близко.

Девочка смотрит в ответ на меня. Огромные глаза словно не моргают, рассматривая незнакомого ей мужчину. Изучает всё. Мои глаза, щёки, губы, бороду и… резко кусает за нос.

— Ай, — выдыхаю от неожиданности, а она хохотать начинает и лезет, чтобы ещё раз укусить. — Эй, мадам! Не стоит!

— Агу-ку-гу, — кричит она на меня.

Кидаю взгляд на Машу, а она довольно и счастливо улыбается, наблюдая за моими страданиями. Радуется, наверное, что дочь делает то, о чём она лично мечтает.

— Нравится? — спрашиваю её.

— Хоть кто-то тебя может укусить и не получить за это, — бросает она, на миг напомнив мне ту Машу, которую я знал два года назад.

— Маш…

— Не надо, — словно бы понимает, что я сказать хочу.

— Ты любишь Олега? — не останавливаюсь.

— Что за вопросы? — возмущается, взглянув на меня, будто оскорбилась. — Он заботится о нас, он любит мою дочь, меня. Он замечательный.

— Но любишь ли ты его?

— Да! Люблю! — выкрикивает поспешно, и я знаю, что значит её поспешность. Попытка обмануть меня. Как тогда, в ресторане, два года назад, когда она забыла заполнить акты и понимала, что получит от меня втык.

Она… его… не любит.

Боже! Я ненавижу себя за то, что собираюсь сделать! Но ведь их расставание даст столько плюсов. Антон сможет выздороветь, я смогу попытаться добиться прощения Маши, а может быть, даже вернуть её себе. Но Олег… за это я себя и хочу придушить.

Он пострадает.

— А что если я скажу, что тоже люблю тебя? — шепчу ей и сажусь на диван, продолжая держать Элю на руках.

— То я тебя поздравлю и пошлю куда подальше, — хмыкает Лебедева.

— Маш, я не мог остаться тогда, — решаю, что должен ей сказать. — . Я хотел уйти, чтобы ты сделала аборт.

— Нет!

— Да вижу я, что не сделала ты, — покрепче девочку прижимаю. — И даже благодарен тебе. Я виноват перед вами обеими и не знаю, как загладить свою вину. Но я любил тебя тогда и сейчас люблю.

— Это уже не имеет смысла, — резко оборачивается ко мне. — Я выхожу за Олега замуж.

— Но ты его не любишь!

— Я его уважаю, — бросает, а губы от злости дрожать начинают. — Он меня любит, и его любви хватит. Мне любовь ничего хорошего не принесла. Только боль! Я не хочу стать для Олега той, кем ты стал для меня. Поэтому я буду с ним! Потому что он заслуживает счастья! И если он видит это счастье во мне — то будет так, как он хочет.

— Я понял, — киваю.

— И я не хочу больше поднимать эту тему, — важно и требовательно кидает.

— Хорошо, — соглашаюсь с ней и заговариваю, играя с малышкой. Я моргаю, а она пытается поймать ресницы. — Когда я познакомился со своей женой, мне было всего восемнадцать. На её руках уже был Олег. Его настоящий отец погиб. Разбился на самолёте. Олеся долго горевала и не подпускала меня к себе. А я год бегал за ней. Помогал чем мог. Добился своего. Думаю, она тоже меня не любила. Она меня уважала и была со мной из благодарности, — хмыкаю своим мыслям. — Однажды она забеременела от меня и захотела оставить ребёнка. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что решила, что мне это нужно, — продолжаю рассказывать. — Что у меня должен быть свой сын, а не Олег. Она считала, что для меня Олег приложение к ней. Что я его люблю лишь потому, что он живёт с нами в одном доме. Это было не так. Я любил его, потому что он был моим сыном! Он был тем, с кем я по вечерам играл в футбол. С кем делал домашнее задание. И кого отпрашивал погулять подольше, — замолкаю и с улыбкой вспоминаю то время.

Я хотел дать Олегу всё, что должен был дать отец. Не его вина, что отец разбился. Он заслуживал полноценной жизни. И мне кажется, я смог ему это дать. Оградить от всех проблем.

— К чему ты это мне рассказываешь?

— Не стань для Олега той, кем стала моя первая жена для меня, — произношу, переглядываясь с Элей. — Не думай, что делаешь что-то во благо ему. Думай в первую очередь о себе и дочери. Олеся думала обо мне и моих чувствах — и поплатилась за это жизнью. Своей и своего сына. Олег рос без матери. Подумай об этом.

Мария

Долго смотрю на дверь, за которой скрылся Воронцов. Отвергать его и придумывать красивые слова было легко внешне. Но внутри от одного его “До сих пор люблю” сердце забилось чаще.

Но нет! Это не любовь к нему! Просто жалость! Жалость к тому, кто не может быть ни с одной женщиной, потому что болен.

Я не могу его любить!

Он предал меня!

Он ужасен!

Он хотел смерти моей дочери!

Только почему хочется кинуться за ним следом и обнять? Прижаться к нему и слышать, как тогда: “Я всё решу, мышонок! Я люблю тебя!”.

Почему сердце разрывается, а на глазах слезы? Почему мне так больно от его слов? Почему?

Опускаю дочь, которая уснула на руках Матвея, в кроватку. И вылетаю следом за Воронцовым.

— Матвей, — окликаю его, заметив силуэт мужчины у лестницы. И он оборачивается ко мне.

Делаю неуверенный шаг к нему, а затем ещё один и ещё, и ещё… И влетаю в него, обняв.

— Тише, мышонок, — просит и обнимает в ответ. Я же даю волю чувствам. Плачу и плачу. — Что случилось? — спрашивает он меня.

— Я не люблю Олега, — признаюсь ему, подняв взгляд на мужчину. — Просто он не делает мне больно, как все. Рядом с ним я могу забыть о своих проблемах, потому что он всё решит. Это эгоистично! Но я устала сражаться за себя. Ты сломал меня. А он не даёт всему окончательно разрушиться. Он будто пластырь, под которым раны заживают. Понимаешь? — шмыгаю носом.

— Я хочу исправить то, что сделал.

— Я не хочу ему сделать больно, — продолжаю дальше исповедоваться. — Поэтому не брошу. Пока он сам этого не захочет. Я должна ему за всё то, что он сделал для нас с Элей. Ты, вероятнее всего, этого не понимаешь, но он стал для нас с дочерью всем за эти несколько месяцев.

— Это глупо!

— Это правильно! — восклицаю и отхожу, вытирая слёзы. — Для меня правильно!

— Хорошо, — кивает он. — Я буду ждать.

— А это уже глупо! — хмыкаю. — Ждать меня — глупо.

— Это правильно. Для меня, — отзеркаливает и делает шаг ко мне в попытке вновь обнять.

Уворачиваюсь от объятий и мотаю головой, прося больше этого не делать. Не прощаясь и ничего больше ему не говоря, возвращаюсь в палату. Дочь всё так же мирно спит в кроватке. А меня колотит.

Я его люблю… Матвея.

Но разве я могу? Он так ужасен, а моё сердце его любит! За что? Почему?

Почему его? Почему не Олега?

— Маш, ты готова? — Стефи аккуратно заходит ко мне.

— К чему? — поднимаю на неё заплаканные глаза и не сразу понимаю, что она делает в моей палате.

— К Антону, — растерянно отвечает. — Ты чего плачешь? — идёт ко мне.

— Стефи, как быть, когда любишь одного, а быть хочешь с другим? — спрашиваю её.

— Ну и вопросики, — шепчет и опускается рядом.

— Забудь! Просто плохо на душе.

— Маш, я тебя понимаю, — толкает легко в плечо. — Но у меня всё ещё хуже. Я ни с кем сойтись не могу из-за Нади. Я боюсь, что мои мужчины её не примут. И всех отвергаю, — вздыхает. — У тебя хоть выбор есть. И, как понимаю, запуталась ты между Олегом и Матвеем?

— Да.

— Ну… я не знаю, кого ты любишь и с кем хочешь быть, — рассуждает она. — Но скажу так: Олег — лучший вариант. Он так детей любит! Так о них заботится и словно бы с ними на одной волне, что я была бы с ним. Матвей же… ну не мой типаж. Пасмурный. Взрослый. Мрачный. Ну совсем не вариант для жизни, мне кажется. Мужчина должен быть весёлый хоть иногда. Иначе не жизнь, а драма будет всегда.

— Думаешь, Олег?

— Однозначно!