Мариелена

Глава 17

Мариелена вздохнула с облегчением, когда, вернувшись домой, не застала мать и сестру. Леон повел Кармелу и Мече в кино. Вернее, жених и невеста с удовольствием отправились бы в кино вдвоем, но Кармела, придерживаясь строгих моральных правил, никогда не позволяла дочерям оставаться наедине с мужчинами.

После тяжелой сцены с Клаудией Мариелене очень хотелось побыть одной, прийти в себя. В голове и в сердце царил полный сумбур. Она сидела у стола, судорожно сцепив руки, закрыв глаза, и пыталась решить, что же ей предстоит делать завтра, когда узнают мать, домашние. Ведь Клаудится явится с утра в офис, чтобы с позором выгнать ее вон. Что так и произойдет, Мариелена не сомневалась. Скандал непременно будет. Вокруг Клаудии постоянно царила атмосфера скандалов и истерек.

Как поведет себя Луис Фелипе в этой сложной ситуации, она плохо представляла. Вспомнились его постоянные уклончивые заверения в том, что все само по себе устроится. И вот как все «прекрасно» устроилось. То, что Луис Фелипе упорно избегает всяческих трудностей и сложностей, Мариелена давно заметила. Поэтому ей, возможно, придется все взять на себя. Самый лучший выход — на время уехать из дома. От позора, пересудов соседей, скандалов в фирме.

Но Мариелена недолго оставалась наедине со своими мыслями. Кто-то настойчиво стучался в дверь. Явился тот, кого она менее всего хотела бы сейчас видеть, — ее жених Хавьер. Она совсем забыла, что сегодня он должен вернуться со своей конференции.

— Я не мог дождаться, любовь моя, когда же, наконец, увижу тебя. Я так соскучился, — признался Хавьер, с нежностью глядя на нее. — Но раньше никак не мог вырваться. Дома столько проблем. Представь себе только — мать так рассердилась на отца, что выгнала его из дома. Бедняга ночевал на раскладушке в магазине.

— Но тебе удалось все уладить и помирить — Мариелена даже забыла ненадолго о своих несчастьях.

Тео был ее крестным и вторым отцом. Когда мать рассказывала ей о неладах между Фучей и Тео, сердцем она все же была на стороне крестного. Подозрения ревнивой Фучи казались ей нелепыми: у Тео другая женщина! Просто смешно.

Но Хавьеру было не до смеха. Полдня ушло у него на то, чтобы только уговорить мать вернуть старика в дом. До полного примирения было еще далеко. Никогда еще Хавьер не видел мать такой несчастной, раздраженной.

— Вот ведь какие бывают в жизни зигзаги и неожиданные повороты! — удивлялся Хавьер. — Это не мои слова, а моего старика. Они прожили с матерью столько лет душа в душу, даже не ссорились. И вдруг на старости лет она его ревнует, выгоняет из дома!

И тут Хавьер заметил, что Мариелена чем-то очень встревожена. Ему стало совестно. У невесты, наверное, неприятности на службе, а он ни о чем может думать, кроме своих домашних неурядиц.

— Что с тобой, дорогая? Уж не боишься ли ты, что Кармела вернется и сделает тебе замечание? — улыбкой спросил Хавьер. Кармела даже Мариелене запрещала принимать жениха в ее отсутствие. По этому поводу они с сестрами раньше любили пошутить, но сейчас Мариелена даже не улыбнулась. Ей вспомнились злые слова Клаудии. Да, она действительно страшная лицемерка. И перед Хавьером виновата больше, чем перед кем-либо другим. Он не заслужил отношения. Уже назначен день их свадьбы, ровно через месяц. И доверчивый жених даже не сомневался, что Мариелена — кристально чистая девушка, не способная ни на какой обман.

— Конечно, мама отругает меня за то, что я сразу не выставила тебя. Но мне нужно С тобой серьезно поговорить, — вдруг решилась Мариелена. Она хотела быть честной с женихом. — Мы должны разорвать нашу помолвку. Я никогда не буду твоей женой.

Хавьер был потрясен. До него с трудом доходил смысл сказанного. Только что он обнимал невесту, пытался ее поцеловать. Но Мариелена быстро отстранилась от него, она словно была далеко отсюда.

— Но почему, ты можешь объяснить мне?

— Хавьер, я люблю другого мужчину. Мы с тобой дружим много лет. Ты мне как брат. Но к нему я испытываю совсем другие чувства — любовь, страсть. Ну вот, я тебе все сказала. Не хочу больше лгать.

— Но Мариелена, этого не может быть! Одумайся! — не верил своим ушам Хавьер.

— Поздно. Хавьер. Я уже стала его женщиной.

Хавьер от природы был очень мягким и незлобивым человеком. Но от этого признания даже кровь прилила у него к лицу. Гнев и возмущение охватили его, как пламя.

— Я хочу знать, кто он, этот мужчина? Я поговорю с ним. Этот тип получит то, что заслужил! — с угрозой требовал Хавьер.

И ему недолго пришлось оставаться в неведении. Луис Фелипе уже выходил из машины у знакомого дома. Клаудиа была права — он поспешил вовсе не к клиенту, а на поиски Мариелены. Не найдя ее на квартире, он очень забеспокоился что помешало ей дождаться его. Скорее всего, обида. Но он действительно был не виноват: его задержал Урбано со своими счетами.

Именно тогда, когда Мариелена умоляла Хавьера успокоиться и не искать случая отомстить ее возлюбленному, сам Луис Фелипе появился на пороге дома Муньосов. Соперники только посмотрели друг другу в глаза, и чутье подсказало Хавьеру, что шеф Мариелены не случайно зашел так поздно.

— Так это вы? — спросил он Луиса Фелипе в лоб. — Это вы тот подлец, который обесчестил Мариелену, искалечил ее жизнь? Если вы мужчина, найдите в себе силы сказать правду.

Луис Фелипе вначале растерялся от неожиданности и не без усилия сказал как можно спокойнее:

— Это не совсем так. Я не соблазнял и не обманывал Мариелену. Я просто люблю ее. Мы любим друг друга.

Не успел он закончить фразу, как Хавьер в ярости набросился на него:

— Негодяй, подонок! Я убью тебя!

— Хавьер! Оставь его. Он не виноват. Я, я этого хотела, — Мариелена встала между ними и с трудом сдерживала обезумевшего жениха. Их дуэль закончилась бысро, потому что этот гордец не желал защищаться. Луис Фелипе даже не произнес ни слова. Зато Хавьер, немногоотдышавшись, бросил Мариелене несколько горьких слов:

— Это ложь, ты не виновата, ты просто защищаешь его. Я-то знаю, что ты чистая, добрая, порядочная. Ты не способна на такой поступок. Это он соблазнил тебя. Опомнись, пока не поздно, Мариелена. Эта связь не принесет тебе ничего, кроме слез, страданий и позора.

Хавьер уже давно исчез за дверью, а они с Луисом Фелипе все еще стояли молча. Мариелена, казалось, лишилась последних сил. Господи, Пресвятая Дева, помоги мне пережить все это, молилась она. Хорошо, что никого нет дома. В глазах Луиса Фелипе она прочла сочувствие. Он видел, как ей тяжело, и первым нарушил молчание:

— Прости меня, Мариелена, что слишком осложняю твою жизнь, но я сказал ему правду: я юблю тебя как сумасшедший. Я позволил Хавьеру ударить себя, чтобы он получил хоть какое-то облегчение, ведь он потерял тебя.

— Ты, конечно, радуешься, что я порвала с женихом? — в голосе Мариелены невольно прозвучал укор. — Зачем ты пришел сюда?

Луис Фелипе не скрывал, что он очень доволен этим разрывом. Впервые в жизни он страдал от ревности и теперь облегченно вздохнул, избавившись от соперника. Ради этого он был готов перенестиеще одну стычку с Хавьером. Он рассказан Мариелене, как удивился, не найдя ее в квартире бросился искать ее, придуман для Клаудииисторию про встречу с клиентом.

Значит, он виделся с женой и она ему ничего не сказала. Но почему, удивилась Мариелена, ожидавшая скорого разоблачения и скандала? Сейчас у нее не было времени расспросить Луиса Фелипе поподробнее: вот-вот должны вернуться мать с Мече. Ей хотелось одного — чтобы он поскорее ушел.

— Но почему, Мариелена, почему ты меня прогоняешь? Ты какая-то странная. Я не могу тебя оставить в таком состоянии, — упорствовал Луис Фелипе. — Ничего уже нельзя изменить. Что будет — то будет. Твоя мать теперь все узнает Этого не избежать.

— Возможно, возможно. Но сейчас я прошу тебя уйти. На сегодня с меня довольно.

Она обещала ему завтра встретиться в их тайном убежище, проводила до ворот и с беспокойством оглядела улицу — никого. Уже смеркалось, мама с сестрой должны вот-вот вернуться. Мариелена поежилась то ли от вечерней прохлады, то ли от тяжелых предчувствий. Что ее ждет в ближайшие дни? Клаудиа явно затеяла какую-то игру. Ей вспомнились слова Луиса Фелипе о безумной любви. Порой ей казалось, что эта любовь не только безумная, но и эгоистичная.

Единственным человеком, с которым Мариелене хотелось бы сейчас повидаться и облегчить душу, была Чела. Только ей она доверяла свои тайны. Эти тайны, правда, знала еще ее сестра Иоли. Но та застала их с Луисом Фелипе случайно. Мариелене никогда бы не пришло в голову довериться ей.

И Чела не заставила себя долго ждать. Она уже наведывалась к подруге вечером, но дверь была заперта, а дом пуст. Челе не терпелось поведать свои новости.

— Сегодня мы с мамой поговорили, поплакали — и она приняла ребенка! — радостно выпалила она. — А Камачо обещал не бросать нас, давать деньги на содержание малыша. Кто знает, что будет дальше: может быть, он решится развестись с женой. Так что скажи Иоли, что я не отдам ребенка ее подруге.

— Вот видишь, у тебя все уладилось. — улыбнулась Мариелена, обнимая ее. — Это была безумная идея — отдать своего ребенка. Ты бы скоро пожалела об этом и страдала всю жизнь.

Чела принялась счастливо расспрапшвать подругу о ее делах, но скоро заметила, что Мариелена измучена и грустна.

— Что с тобой, дорогая, тебя словно через мясорубку пропустили? — спросила она обеспокоенно.

— Гораздо хуже, Чела! — отвечала на это Мариелена.

И она рассказала Челе о стычке с Клаудией, разрыве с женихом и о драке, которую учинил час назад в этой самой комнате Хавьер.

— Из-за тебя дрались двое мужчин. Как это романтично! — воскликнула Чела.

— Какая романтика, опомнись! А если бы в этот момент вошла мама? — Мариелена была в отчаянии. — Я бы умерла, честное слово. Моя мама не заслуживает этого.

Чела только вздохнула. Она много раз говорила подруге, что Кармела рано или поздно все узнает, нужно быть готовой к этому. Завтра же к ним в дом может явиться Клаудиа. Конечно, Кармела — очень ПРавильный человек и хорошо воспитала своих детей, но она же и поработила их своими жесткими правилами и установлениями.

— Пойми, твоя жизнь — это твоя жизнь. Мать не может тебе помочь, ты сама должна решать, — излагала свою житейскую философию Чела. — Вот, например, Кармела хотела выдать тебя за Хавьера. И ты уступила, хотя не любила его. Мне очень нравится Хавьер, но я рада, что ты порвала с ним, потому что с ним ты была бы несчастной. Кажется, твои возвращаются, Мариелена.

Они услышали голоса за окном и шаги. И вскоре в дом вошли Кармела и Мече с Леоном. Кармела была не в духе, у нее нестерпимо болела голова. Снова ей пришлось смотреть этот ужас боевик с выстрелами и погонями. Но что делать! Не может она оставить Мече наедине с Леоном. Кармела искоса взглянула на подругу дочери. Давно она собиралась поговорить с Челой, никак не могла набраться решимости. Разговор предстоял неприятный. Но и откладывать его больше нельзя.

— Чела! У меня к тебе есть просьба…

Бедная Чела вся сжалась под суровым взглядом Кармелы и приготовилась к недоброму.

— Мне очень больно, Чела, но я прошу тебя больше не приходить в этот дом, — вдруг твердо заявила Кармела, и в комнате воцарилось напряженное молчание. — После того что случилось с тобой, ваша дружба с Мариеленой невозможна. Я воспитала своих дочерей в нравственной чистоте и не хочу, чтобы на них падала тень твоего позора. Ведь вас могут увидеть вместе: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

— Вы считаете, что я — дрянь, сеньора, и могу развратить вашу дочь, замарать ее? — Чела едва сдерживала слезы.

Она вскочила и выбежала вон, чтобы не разрыдаться у всех на глазах. Всем было нестерпимо неловко и тягостно. Даже Леон смотрел на будуюшую тещу с явным осуждением. Но Кармелу не так просто было в чем-то переубедить. Мече боялась матери и никогда бы не посмела и слова сказать ей Наперекор. Но Мариелена не могла промолчать и удержаться от упрека:

— Мама! Как ты могла так поступить? Чела мне как сестра. С ней приключилась беда, а ты так жестоко выгнала ее из дома. Поверь, я ничуть не лучше ее.

— Как ты смеешь так говорить! — возмутилась Кармела. — Ты честная, порядочная девушка. О тебе никто не может сказать ни одного дурного слова. Отныне я запрещаю тебе дружить с Челой и бывать у нее дома.

Все знакомые соглашались, что у Кармелы жесткий характер. Марислепа изумленно смотрела на мать: как зыбка порой граница между жесткими моральными принципами и жестокостью к людям, как легко ее переступить. Твердо глядя матери в глаза, Мариелена сказала:

— Прости, мама, но я не брошу Челу. Я стану навещать ее, когда захочу. Ей сейчас очень тяжело, и как никогда нужна моя помощь и поддержка.

Кармела даже смутилась, в ее глазах мелькнула растерянность. Никогда раньше Мариелена не давала ей такого решительного отпора. Кармела была уверена, что знает своих дочерей до донышка, до последней черточки характера — таких кротких, ласковых, послушных, искренних. Теперь у нее вдруг мелькнула беспокойная мысль — а знает ли она их в действительности?

Роберто был очень честолюбивым молодым человеком. Зависть к богатым и преуспевающим изъела его, как ржа железо. Желание продвинуться, властвовать над людьми сжигало его как огонь. Но природа подшутила, не наделив его в придачу к честолюбию хотя бы маленькой толикой ума. Когда случилось несчастье с Ники, в голове его завертелись планы и замыслы.

— Ты видишь, как сдал Никанор, это полутруп. А если сынка так и не отыщут в море, он вообще окочурится, — говорил он Ненси, единственному человеку, которому мог довериться. — Разве он сможет вести дела? Да он и раньше все делал не так. Почему запретил мне выколотить деньги из этого богатенького сынка — Энди? Помяни мое слово: скоро старикана уберут, и я встану на его место. Настанет мое время, Ненси. И я буду жить в шикарном особняке с бассейном.

Ненси поддакивала ему, но в глубине души не верила в звездцый час своего дружка. Она понимала, что в нем много злобы и мало ума. А Никанор — хитрый, тонкий делец. Ему сейчас вовсе ни к чему портить отношения с Андреасом и вредить его сыну. Но со временем папашу можно будет держать в руках, шантажируя сынком.

Ничего этого Ненси не сказала Роберто, потому что тот не терпел никаких возражений. И еще Ненси решила держать Энди про запас. Как знать, ведь у него водятся деньги, может быть, он возьмет ее на содержание. На Роберто надежды нет.

Когда же Ники нашли и старик быстро вернулся к делам. Роберто даже сник от разочарования. Все его мечтания, похоже, рухнули. Но он уже не мог справиться с собой — его понесло. Он им покажет, на что способен. И тут Роберто сделал опрометчивый шаг — решил действовать самостоятельно. Шеф все тянул и нянчился с Энди, а у Роберто давно руки чесались. Это была его любимая работа — выколачивать деньги. Он входил в азарт, сатанел от удовольствия бить, мучить, запугивать до полусмерти.

Они с напарником выслеживали Энди полдня. Наконец тот остановил машину на пустынной маленькой улочке. И тут же подъехали Роберто с дружком и вмиг скрутили должника. Роберто гордился своими операциями: быстрота и натиск — вот что главное.

— Что вам нужно? Кто вы такие? — вопил Энди, пытаясь вырваться из их цепких рук.

— Ты нам нужен, и ты у нас уже есть, — посмеивался довольный Роберто, запихивая его в свою машину.

Для подобного рода мужских разговоров у них существовало удобное место — заброшенные мастерские на окраине города, куда никто не заглядывая. Туда и привезли Энди и, награждая на каждом шагу тумаками, загнали внутрь. Через минуту Роберто уже восседал на старом верстаке и с наслаждением разглядывал объект над которым предстояло поработать. Энди был уже подвешен за руки к потолку и истошно вопил:

— Я отдам, я все отдам, только не бейте меня! Прошу вас!

Эти крики звучали в ушах Роберто как музыка.

— Не сомневаюсь, что отдашь. Иначе ведь мы тебя прикончим, — ласково говорил он Энди. — Но не забывай, любезнейший, что за это время немалые проценты.

Энди готов был заплатить и проценты. Но Роберто этого было недостаточно. Никанор недаром с брезгливостью отмечал явные садистские намети этого бандюги. Роберто больше интересовал сам процесс выколачивания денег — ужас, унижения жертвы. В такие минуты он чувствовал себя властелином мира, повелителем судеб людских, Наполеоном.

— А ну, ребята, проучите его как следует, чтобы в другой раз неповадно было зажимать денежки, — приказал он, поудобнее усаживаясь на верстаке и приготовившись смотреть на экзекуцию — он больше любил наблюдать, чем исполнять обязанности палача.

Два громилы с готовностью заработали резиновыми дубинками — по груди, животу, спине Энди. Их нужно было не подгонять, а скорее сдерживать, чтобы они не переусердствовали. Энди уже задыхался от крика, но Роберто никак не мог остановить избиение. Глаза его сверкали, губы растянулись в глупую, жестокую улыбку.

Энди с трудом вошел в дом. Каждый шаг давался ему с болью, со стоном. Больше всего он боялся сейчас наткнуться на родителей. Но навстречу ему попалась только Мелисса.

— Что с тобой, Энди! — воскликнула она — Что с тобой сделали?

— Ты не представляешь, что мне пришлось переежить! — плаксивым голосом жаловался Энди. — Они связали меня и били резиновыми дубинками.

Он был похож на большого обиженного ребенка, впервые в жизни столкнувшегося с трудностями и жестокостью. Выглядел он ужасно — весь в синяках и пятнах крови, униженный и напуганный, Мелисса всегда считала, что терпеть не может брата, что они совершенно чужие. Но вдруг в ней проснулись сострадание и нежность. Она обняла Энди и помогла ему дойти до комнаты. На ее вопроск кто так жестоко избил его, брат отвечал как-то неопределенно:

— Видишь ли, у меня большие трудности. Я много задолжал одним страшным людям. И теперь они грозятся убить меня.

— Я сейчас же звоню в полицию! — Мелисса решительно сняла телефонную трубку.

— Ты что, с ума сошла, какая полиция! — Энди испуганно вырвал у нее телефон.

Ах вот оно что, грустно показала головой Мелисса. Значит, Энди все-таки справедливо выгнали из колледжа, хотя он всячески и отпирался. Он запутался в этих грязных делах с наркотиками и уже пожинает первые плоды.

— Что же ты теперь будешь делать? Где найдешь деньги? — спрашивала Мелисса.

— Отстань! Выкручусь как-нибудь. Попрошу у отца, — со злостью отвечал Энди.

Он поплакался Мелиссе, насладился ее родственным сочувствием, получил советы и наставления, и теперь ему хотелось, чтобы сестра поскорее ушла. В мире существовало сейчас только одно средство, способное утешить его, отогнать страхи и черные мысли и даже сделать ненадолго счастливым. Это средство было заботливо спрятано им в носок, а носок засунут за телевизор. Ему нужно было во что бы то ни стало остаться одному. Мелисса мешала.

Хотя Энди и уверял своего друга Тато, что контролирует себя, принимает порошок только когда захочет и в любой момент может бросить, это было далеко не так. Одурманивать себя стало навязчивой потребностью, и Энди, слабый и избалованный, уже не в силах был бороться с собой. Ненси добилась своего.

Только за Мелиссой закрылась дверь, как Энди бросился к телевизору, руки у него дрожали от нетерпения: сейчас он все забудет, все проблемы, хотя бы на время. Он не поверил своим глазам — носка на старом месте не было. Наверное, по рассеянности положил в другое место или перепрятал. Он перерыл всю комнату, заглянул во все углы — и в отчаянии рухнул на кровать. Носок исчез. А у него еще были надежды оставить себе немного порошка, а остальное вернуть Ненси, чтобы уменьшить долг. Но главное — сейчас ему нестерпимо хотелось забыться.

Что случилось, кто мог взять носок, размышлял Энди. Ведь не выжил же он из ума, он сам положил его за телевизор. Сулейма, вдруг хлопнул он себя по лбу. Она убирала комнату! Больше некому. Энди вскочил с постели и заорал на весь дом:

— Сулейма! Сулейма!

— Что случилось, сеньор? — удивленная Сулейма показалась на пороге. — Почему вы так кричите?

Энди предстал перед ней взбудораженный, злой, от побоев на лице. Глаза его испытующе жестко буравили Сулейму. Энди начал подробный допрос: не брала ли она носок за телевизором? Девушка опустила глаза и изобразила полное неведение. Но эта деревенская простушка никогда не умела лгать. Энди пристально наблюдал за ее лицом. Он всегда был уверен, что видит ее насквозь, что она всего лишь игрушка в его руках.

— Врешь, ты взяла носок! — взревел он и схватил Сулейму за горло. — Отдай носок, дрянь, отдай сейчас же!

Энди уже не мог прожить без порошка и двух-трех дней. Он сатанел, терял разум и контроль над обой. Сейчас он был именно в таком состоянии. Пальцы его все теснее сжимались на горле Сулеймы. Он был способен на все. Сулейма сначала побледнела, потом посинела, не в силах расцепить о жесткие пальцы. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы в это время Тато не вздумалось навестить Энди. Он вошел в комнату, мгновенно все понял и бросился на выручку Сулейме.

— Что ты делаешь, ненормальный! Ты мог убить ее! — кричал Тато.

Но Энди не отрезвили слова друга. и он не почувствовал раскаяния. Он словно обезумел. Если бы Тато его не удержал, он бы снова бросился на Сулейму.

Какое-то время Тато надеялся, что Энди одумается, бросит Ненси, перестанет брать у нее порошок. Но после этой безобразной сцены с Сулеймой он вдруг с горечью осознал, что, пожалуй, Энди безнадежен. Он не сможет обуздать себя, потому что его психика разрушена наркотиками. Все его помыслы теперь будут направлены только на то, чтобы доставать наркотики и деньги на их покупку.

У Сулеймы на шее остались темные пятна — следы от пальцев. Но, еще не опомнившись от боли и ужаса, девушка сказала, глядя на Энди:

— Даже если вы меня убьете, я никогда не отдам вам этот носок, потому что это вас погубит. Это плохо для вас, сеньор.

В ее голосе было столько любви и нежности к этому оболтусу, что Тато невольно позавидовал такой любви, преданности и самоотверженности. Но Энди было наплевать на ее самоотверженность. Он только сообразил, что Сулейму бесполезно запугивать и нужно разжалобить или приласкать.

— Ты видишь, что они со мной сделали, Сулейма? Эти люди способны на все, — в голосе Энди вновь послышали плаксивые нотки. Он задрал майку и показал багровые шрамы от ударов на спине и груди. — Они убьют меня, если ты не отдашь носок.

Но Сулейма молчала и отрицательно качала головой. Она не верила своему хозяину и знала, что теперь он не оставит ее в покое, будет требовать, угрожать.

— Где носок, тупица? — не унимался Энди.

— Там, где вы его никогда не найдете, — спокойно отвечала Сулейма. — А если вы будете настаивать, сеньор, я вынуждена буду все рассказать вашему отцу.

В бессильной ярости Энди смотрел на нее. Но Сулейма была под надежной защитой Тато. К тому же эта деревенская дурища действительно могла нажаловаться отц. Этого Энди боялся больше всего.