Мой бывший пациент

Глава 8

Ну и что ее настолько жрет?

Я лежал в темноте и чувствовал, как постепенно заходится сердце в груди. А потом его будто сдавливает тисками, и оно пускается барабанить в ребра и бить молотком по вискам.

Мне казалось, начни я привычно анализировать все, то понять будет не сложно. Но я не хотел ничего знать. И все же привычка стягивать разрозненные слова, взгляды, обрывки увиденного и услышанного так просто не выключается. Это все билось в мозгу, зудело под кожей и мешало дышать, требуя внимания.

Я открыл глаза и уставился в потолок.

Ива что-то натворила.

И это что-то связано со мной.

Может, это заклинание, которым она связала наши сердца, меня убьет, и она это знает? Принесла меня в жертву науке за ненадобностью, а теперь раскаивается?

Быть может…

Что я чувствую по этому поводу?

Ничего.

Если мне суждено вот так сдохнуть — значит, судьба. В любом случае, Ива стоила того, чтобы провести с ней последние дни. Ну, это если мне действительно суждено сдохнуть.

Но что-то тут не сходилось гранями. Ива бы не сидела, сложа руки, и не плакала тихо на крыльце. Эта женщина бы билась за то, что ей дорого, до последнего вздоха. Может, не дорог я ей?

Может.

Она права, я же не знаю ее совсем.

Захотелось присоединиться к ней и покурить. Просто помолчать рядом, не требуя объяснений. Мне плевать, что она что-то натворила. Я только не прощу ей лжи. Наверное. А, может, прощу ей вообще все.

Я усмехнулся в тишине.

Ее я не знал? Я даже сам себя теперь не узнаю. Я знал когда-то, будто в прошлой жизни. До встречи с ней я бы никогда не сомневался в себе. А теперь… Теперь, кажется, я понимаю отца. Есть такие женщины, как оказалось, которым ты готов простить многое. Лишь бы она еще раз прошла по краю твоей жизни, коснулась рукой, как только что Ива касалась моей щеки, и задержалась на несколько вздохов…

Нет, она не врет. И сейчас она плачет и мечется там, путаясь в своих желаниях, только потому, что она не врала мне, говоря «да».

Я медленно заполнил легкие воздухом, борясь с желанием пойти и вытрясти из этой женщины все, чего она так боится. Тихо хлопнула входная дверь, и через несколько вздохов ноздри заполнились запахом сигаретного дыма. На языке расцвела горечь одиночества, и я прикрыл глаза.

Не знаю, как уснул и когда. Из сна меня вырвала внезапно наставшая тишина. Будто только что все было нормально, а потом я услышал что-то тревожное… и все замерло вокруг в ожидании удара какой-то неясной угрозы. За окном — утро. Ива не приходила больше. Провела, видимо, на кухне остаток ночи.

— Да, — послышался голос Ивы. — Да, я слышу.

Я сел в кровати и повернул голову к двери в тот момент, как они открылись, и Ива замерла на пороге спальни с мобильником у уха. Ее лицо показалось слишком испуганным даже для ночи, полной душевных метаний. Взгляд растерянный, дрожащий. И означал он то, что наша передышка окончена.

Я молча протянул руку к мобильнику в ее руках.

— Князев, — сообщил без приветствий в трубку.

— Стас, на твой приют совершено покушение, — услышал я хриплый голос Давида. — Твой отец в больнице. В него стреляли.

Я медленно поднялся и машинально глянул на Иву, замершую рядом.

— Подробности, — попросил глухо. — Сначала отец…

— Игорь его оперирует. Пока неизвестно, насколько плохо.

В груди похолодело, и я перевел взгляд в окно.

— Дети?

— В доме был пожар, но никто не погиб. По крайней мере из тех, кого мы нашли. Часть разбежалась по лесу.

— Тогда я еду за детьми…

— Никуда ты не едешь. Мои справятся.

— Они не вернутся к чужим, Горький. Там половина настолько одичавшие, что лучше сдохнут. Кто-то может быть ранен, но за помощью они не придут к чужим.

— Приказ о твоем задержании еще не отозвали.

— Ну, значит, задержишь. Но, учитывая твою правовую изворотливость, думаю, я успею собрать своих детей в лесу прежде, чем ты меня поймаешь?

Я отвернулся от окна и направился мимо Ивы к стулу, на котором висели штаны.

Горький напряженно вздохнул в трубке.

— Ладно, — процедил с рычанием. — Постарайся никому не попасться.

— Твоих не задело? — холодно поинтересовался я. Ведь он обещал выставить охрану.

— Они не успели доехать. На приют напали в час ночи. Мои приехали, когда дом начал полыхать. Я сейчас на месте.

— Понял. Выезжаю.

— Стас, только держи голову холодной…

— Ты бы смог?

— Не знаю, — сдался Давид.

— Вот и я не знаю. До связи.

Когда я обернулся от окна, Ива уже стояла одетая.

— Ты никуда не едешь, — отрезал я и обошел ее. — Мобильник я у тебя возьму.

— Ты тут, вообще-то, не командуешь, — возразила она мне в спину. — Я еду с тобой. Детям может понадобиться помощь.

— Я не смогу защищать тебя и детей одновременно, Ива! — зарычал я, оборачиваясь.

— А я не смогу сидеть тут без связи с тобой и гадать, что у тебя происходит. Я нужна тебе сейчас. Ты один. — Она смотрела на меня уверенно и спокойно, давая понять, что именно ее спокойствие мне сейчас очень нужно. — Я хочу быть с тобой и тем более не собираюсь тебя отпускать в таком состоянии за руль. Мы соберем оставшихся детей вместе, и, если что-то с ними не так, — отвезем в больницу. — Ива приблизилась ко мне и заглянула в глаза. — А еще — я тебя никому не выдам, если доберемся до стационара. Уложу снова на койку, поставлю охрану и никого не пущу. Сможешь быть со всеми, кому нужен, а не где-то за решеткой до выяснения обстоятельств или суда…

Я сжал зубы до скрипа, испытывая ведьму взглядом, но она не давала слабину — смотрела мне в глаза уверенно и хладнокровно, будто у нее помимо медицинского вуза за плечами еще и боевая подготовка по укрощению неуравновешенных оборотней.

— Ладно, — выдавил я, чувствуя, как трещит выдержка.

Хотелось потрепать ведьму за то, что она вообще открыла рот, но это были звериные импульсы. Внутри я замер в мрачной готовности рвать причастных на куски и никого не щадить. Но Ива была права — нужно думать человеческими мозгами прежде всего о тех, кто пострадал, а не о тех, кто в этом виноват. Да и не в том я состоянии и положении, чтобы достойно сейчас ответить.

— Я оставлю Игорю сообщение, чтобы связался со мной по поводу вашего отца, как сможет, — засуетилась Ива. — И соберу медикаменты. Я быстро!

А я проследил, как она убежала в кухню, и направился из дома. Хотелось сделать глоток воздуха, чтобы ослабить давление в груди, от которого, казалось, хрустят ребра. Я неторопливо прошелся по дорожке к калитке, разгоняя туман и застывшую в жилах кровь. Столько навалилось всего — приют сгорел, я не защитил детей, подверг отца опасности…

— Стас… — Руку коротко сжали уверенные крепкие пальцы, и я открыл глаза, обнаруживая, что пялюсь на закрытую калитку. — Поехали.

Стоило отъехать от дома Горького на несколько метров, туман исчез. А когда машина выехала на трассу, мобильник Ивы зазвонил.

— Ответь, — попросила она, глянув бегло на экран, и тут же вернулась взглядом к дороге. — Это Игорь.

Я принял звонок, едва не выронив аппарат дрожавшими руками.

— Это Стас, — прохрипел в трубку.

— С отцом все нормально, — сообщил Игорь самое главное. — Не беспокойся. Кризис миновал, все ровно.

Я прикрыл глаза и задышал чаще, чувствуя, как оживает реальность вокруг, как начинаю чувствовать и слышать… И как навязчиво маячившие в памяти кресты в тумане начинают, наконец, таять. А еще — как благодарен брату за то, что это он из нас двоих — талантливый хирург.

— Что с ним? Как его…

— Стреляли в грудь, пробили легкое, но не опасно. Операция прошла успешно, ему ничего не грозит.

— Хорошо…

— Вы куда-то едете? — подобрался вдруг брат.

— К моим в приют. Мне нужно увидеть все своими глазами.

— Но Давид сказал, что тебе нельзя высовываться. Не говоря вообще о том, что ты после операции.

— Ну, со мной — мой личный лечащий врач, — усмехнулся я. — Да и с Давидом все согласовано. Все будет нормально. Присмотри за отцом, а я… мы с Ивой должны отыскать пропавших детей.

— Только прошу тебя — не ведись на провокации. Ясно же, что тебя хотят вытащить…

— Я буду помнить о твоей просьбе, — серьезно пообещал я. — Игорь… мне жаль, что я был гадом.

Послышался удивленный смешок. Ива рядом улыбнулась.

— Ладно, держите в курсе.

Когда я опустил мобильный, Ива взяла меня за руку и крепко сжала. Ее ладонь оказалась взмокшей.

— Может, я поведу? — глянул я на нее.

— Нормально, — мотнула она головой и схватилась за руль обеими руками.

Нет, этой женщине было далеко не все равно. Уже. Кажется, я все же стал для нее что-то значить.

***

Запах гари разносился далеко по округе. Мы даже не свернули еще с трассы, а он заполнил уже весь салон машины. Стас напрягся, принимаясь всматриваться в лес, приоткрыв окно. А я подумала, что день будет критически тяжелым. В голове уже строились алгоритмы действий в случае, если понадобится скорая и срочное оперативное вмешательство. Нужно будет попросить моего заместителя собрать мне бригаду и отправить сюда, а также выяснить, наготове ли авиационная транспортировка… А потом меня парализовало осознанием — это же я запустила череду всех этих черных событий. Если бы я не стреляла в Стаса, на него бы не совершили покушение, решив, что он достаточно ослаблен. И не пришли бы жечь его приют в надежде ударить по больному, раз не смогли добить его…

— Ива, здесь направо.

Я резко надавила на тормоз, и колеса машины захрустели по гравию, поднимая клуб пыли.

— Прости, — прошептала я и сдала назад.

Зрелище, открывшееся у сгоревшего дома, сложно будет забыть еще долго. Ворота распахнуты настежь, а во дворе на фоне обугленого остова суетились спецслужбы. Две машины скорых стояли тут же. Врачи развернули полевой госпиталь на поляне за воротами, собрав пострадавших детей под навесом. Младшие жались друг к другу, как птенцы, сидя на ковриках и кутаясь в пледы. Взрослые угрюмо сидели вокруг. Но их было мало даже на первый взгляд.

Завидев Стаса, дети оживились, а когда мы подошли ближе, окружили его плотным кольцом. Я направилась к начальнику медицинской бригады, заметив, что вокруг нескольких носилок суетятся врачи. К счастью, все оказалось неплохо, хоть несколько детей пострадали больше остальных. У пары малышей были сильные ожоги, но вскоре выяснилось, что самым тяжелым пациентом оказался Семен. Он спасал детей из огня до последнего, и сейчас его отвезли в ближайший госпиталь. Парень был в реанимации, и тяжесть его состояния пока что была непонятна.

Стас слушал врачей с каменным лицом. Один мальчишка не слезал у него с рук все это время, другого он держал за руку, еще пара жались к нему с боков. Стая, что тут скажешь. Когда они замолчали, перестав наперебой рассказывать, что происходило ночью, Стас кивнул:

— Всем сидеть здесь. Никто не голодный? — Ребята заверили, что их покормили. — Хорошо, тогда я иду искать остальных, а Паша пока за старшего.

Он отдал ребенка в руки самого взрослого парня и сжал его плечо. А я поежилась. Не хотелось отпускать Стаса. Вдруг его враги только и добиваются того, чтобы он сунулся в ловушку? И Горького не видно…

— Я распоряжусь, чтобы детей забрали к нам в детское отделение, — обратилась я тихо к Стасу, взяв его за руку. — Помни, тебе нельзя оборачиваться...

Он кивнул.

— С ними все нормально будет? — посмотрел на меня тревожно.

— Да, с ними — точно. Но терапию нужно будет продолжить в течение нескольких дней. По Семе жду звонка…

Он сжал зубы, а я стиснула его пальцы в своей руке сильней.

— Стас…

— Я — на поиски, — посмотрел он на меня прямо.

— Слушай, может, найти Горького? — Голос мой задрожал, а в груди разверзлась пустота, которая быстро заполнилась ужасом. — Не ходи один…

Видела, он не слушал. Но разве станет потерявшимся детям лучше, если Стас не вернется? И я уже было набрала в легкие воздуха, чтобы попросить его подумать и не принимать поспешных решений, как где-то сбоку от забора за машинами послышался медвежий рев и поднялась суета. Мы со Стасом коротко переглянулись и бросились туда.

На развороченную колесами пожарных машин поляну вышел огромный светло-бежевый медведь, на спине которого сидело два мальчика. Они держались за шерсть зверя, распластавшись на нем, как лягушата. Чумазые, голые и испуганные, они сверкали дикими блестящими глазами и вжимали головы в медведя.

— Давид, — с облегчением выдохнула я, и ноги задрожали.

Сбоку к медведю жалось еще трое волков-оборотней, но на повышенное внимание со стороны спасателей они сразу же рванулись обратно в лес. Горький недовольно рыкнул им вслед, но Стас уже бросился за ними и вскоре вывел к пожарным машинам.

— Это все? — спросил кто-то у меня, но я только пожала плечами.

Детей уже сняли с Горького, и я принялась их осматривать, стараясь не отвлекаться на беспокойство о Стасе.

Сначала я слышала его голос где-то рядом. Он что-то спрашивал у детей, потом они говорили с Горьким… И я даже не поняла, в какой момент его не стало поблизости.

— Нужна срочная транспортировка, — машинально согласовывала я организацию помощи по мобильному, а сама использовала любую секунду, чтобы найти взглядом Стаса, но тщетно. — Да, нормально доедут все.

А потом все закрутилось в череду постоянных консультаций и контрольных осмотров. Пострадали не только дети, но и взрослые. Некоторых также пришлось госпитализировать. Перед глазами суетились медики, спасатели, постоянно звучали крики и голоса, но ни Стаса, ни Горького видно не было. Мелькнула надежда, что, может, они вместе направились на поиски. Но долг не позволял мне погрузиться в свою тревогу с головой. От запаха гари начинало тошнить и болеть голова. Детские всхлипы и вскрики били по нервам током, и все это изматывало так, будто я отстояла несколько операций. Но я стойко продолжала делать свою работу. Приходилось принимать быстрые решения, слушать коллег и бесконечно контролировать все, потому что Горький, как оказалось, объявил меня главным медиком спасательной операции.

И только я закончила со спасенными из леса пациентами, как от полевого госпиталя раздался крик. Переполох вызвал отек гортани у одного из мальчишек, признаки которого медики проморгали. И тут уж пришлось забыть обо всем и спасать ребенка всеми силами…

Когда пришли новости о Семене, уже начинало темнеть. Было принято решение его стабилизировать и отправить к Игорю в больницу на вертолете. Ребенка с отеком вскоре отправили туда же.

— Ива Всеславовна, еще четверых отправляем, — донеслось до меня, едва я успела стянуть стетоскоп.

— Хорошо, — выдохнула устало и присела рядом с мальчишкой лет восьми, которого только что слушала. — Все хорошо с тобой.

— А у меня так не будет, как у Олежи? — надул ребенок губы, снова собираясь заплакать.

— Нет, я посмотрела твое горлышко. Все хорошо. Правда.

Малыш всхлипнул и бросился ко мне на шею. А я прижала его к себе и уселась с ним прямо на землю. Сил просто не стало. Взгляд застыл на черных обгоревших ступенях когда-то широкого крыльца… И тут меня вдруг обняли и перетянули на колени вместе с ребенком. Я всхлипнула и прижала к себе мальчика крепче.

— Ты как? — ткнулось усталое мне в затылок.

— Нормально, — просипела я. — Где ты был?

— Одного моего волчонка не нашли, — хрипло выдавил Стас. — Прочесывали с Давидом лес, наткнулись на следы тех, кто это все сделал. По всему, ребенок у них.

У меня все застыло внутри, а Стас вжался лбом мне в затылок. «Он пришел попрощаться», — мелькнуло у меня в мыслях, и я похолодела.

— Не делай этого, — прошептала. — Не бросай меня, пожалуйста…

— Тш…

— Где Горький?

— Ива, успокойся. — И он недовольно прихватил меня зубами за шею, следом целуя. — Я не идиот…

— Но ты — хороший старший брат для всех них!..

— Тихо, — сжал он меня крепче и погладил малыша, притихшего на коленях, по голове. — Ты как, Федь?

— Ива сказала, у меня не будет, как у Олежи, — встрепенулся ребенок.

— У Олега случился отек, но все обошлось, — быстро объяснила я Стасу. — Это осложнение. Мы отправили его к Игорю.

— Я испугался, — прошептал мальчик.

И Стас прижал его к нам обоим.

— Сема уже у Игоря, — продолжала я, запоздало осознавая, что делаю все, чтобы Стас вернулся ко мне в больницу. Поэтому заставила себя добавить: — Он там под надежным контролем. Отец твой стабилен.

— Спасибо тебе, — прошептал Стас. — Я не знаю, что бы без тебя делал.

А я зажмурилась и задержала дыхание, чтобы сердце не выдало моего внутреннего раздрая. Только, кажется, у меня вот-вот порвется что-то внутри от напряжения, и я совершенно точно не смогу с этим жить. Эта ложь просто несовместима с жизнью… Теперь — совершенно точно.

— Ива Всеславовна, у нас все…

Я вздрогнула и подняла глаза на фельдшера.

— Да-да, — закивала, и Стас помог мне подняться и взял у меня Федю. — Давайте я подпишу документы, и можете ехать.

Жители поселка потихоньку расходились, пожарные машины уехали, сворачивали госпиталь и врачи.

Детей, которые не отправились на лечение в больницы, было решено перевезти в дом старшего Князева. И сердце сжалось от понимания, что Стас останется с детьми тут. Он их не бросит. А мне нужно ехать в отделение — писать отчеты и возвращаться в свою прежнюю жизнь.

Мы со Стасом как раз закончили устраивать оставшихся детей в машине, и я сообщила ему о планах.

— Никуда ты не поедешь.

— Слушай, мне нужно…

— Все проконтролировать? — нахмурился он и отобрал у меня ключи. — Садись. И приведи мне аргументы.

Дети на заднем сиденьи моей машины притихли, и только шумное сопение выдавало их присутствие.

— Я — глава отделения, — возмутилась я сдержанно.

— У тебя есть заместитель и Игорь. Если им там не хватает гениального хирурга, тогда я согласен. Но я сомневаюсь, что тебя сейчас некому заменить.

Я только напряженно вздохнула. Мне хотелось сбежать от этого всего, вернуться к себе прежней и решиться на признание, завершив дела с больницей — вот мои аргументы. Но Стас их не примет.

— Если я понадоблюсь, доехать не успею, — выдохнула неуверенно, и он даже не удосужился ответить мне на это.

— Нет, если ты серьезно считаешь, что ты нужнее там, можешь ехать. Тебе решать, — посмотрел он на меня серьезно. — Но ты нужна мне здесь.

Мне все больше казалось, что он знает. Или чувствует. Не нужно быть особенно проницательным, чтобы понимать, что я реагирую слишком неадекватно на происходящее. А Стас весьма проницателен. И подумать он может все, что угодно. Что Игоря люблю, к примеру. Или еще что-то.

— Я не имела намерения тебя сейчас бросить, — поспешила заверить его я.

— Я понимаю, что ты хочешь быть там, где ситуация тяжелее, — глянул он на меня понимающе, и я еле сделала следующий вздох. — Но мне бы хотелось, чтобы ты осталась со мной в безопасности. По крайней мере, пока я не решу, когда отправлюсь за своим волчонком.

— Ладно, я остаюсь.

— Спасибо.

Он завел машину и выкрутил руль, выезжая со двора.

— А что Горький? — осторожно поинтересовалась я, снова оглядываясь в поисках Давида.

— Договорились встретиться дома у отца.

Я вздохнула глубже, поспешно кивая. Давид не даст Стасу броситься в пекло ловушки. Вместе они наверняка что-то придумают. При этом внутри у меня что-то отпустило, сил не стало совсем, и я шмыгнула носом. Захотелось разреветься от облегчения. Даже в такой тяжелый момент Стасу хватило сил и ума и самому никуда не броситься, и меня не отпустить…

Когда мы подъехали к дому на окраине поселка в лесу, уже совсем стемнело. Пока Стас устраивал детей, я позвонила Игорю и удостоверилась что все у них под контролем — отец все также стабилен, дети — на терапии и без ухудшения состояния, а Семен — в реанимации, но его жизни тоже ничего не грозит. И даже Аля накормлен, здоров и счастлив. И вообще мое отделение не рухнуло без меня, а управленческие дела подождут.

— Ив, вы там как? Как Стас? Я слышал, что детей вы нашли не всех…

— Он у тебя очень разумный, Игорь. Не в пример некоторым. — И пока он не успел уточнить, кому именно, я поспешила продолжить: — Никуда бросаться с местью не собирается. И меня не отпустил в отделение…

— Оставайся там, конечно. И не переживай, тут все по плану. Я бегло глянул отчет по детям, которые у тебя остались… Тебе нужно что-то еще для них?

— Все выдали тут.

— Думаю, будь ты сейчас на моем месте, согласилась, что детям там у тебя все же нужен врачебный присмотр.

— Скорее всего. Ты как? — тише поинтересовалась я.

— В норме, — напряженно отозвался он и слабо усмехнулся. — Мне есть, ради кого оставаться в себе…

Вовремя он нашел себе Яну, это точно. Судьба вообще все правильно рассудила. Ему — найти нужную женщину, мне — выстрелить в его брата. Или, может, у нее была совсем другая задумка, а я сделала что-то не то?

Когда мы попрощались с Игорем, между деревьев в темноте заплясали огни фар, и вскоре перед домом остановилась машина Горького. Он привез продуктов и постельных принадлежностей. Последних сил хватило как раз на то, чтобы растащить это все по дому и разложить вымотанных детей спать, предварительно проверив их самочувствие еще раз. Наконец, дом затих и засопел в разных тональностях, а мы втроем собрались в столовой за поздним ужином.

— Я отправил своих по следам, — сообщил Давид тихо, глянув на Стаса. — Мы вернем ребенка.

Стас буравил мрачным взглядом столешницу, сжимая кружку с чаем так, что, казалось, она вот-вот треснет в его руках.

— Думаю, Ветлицкий не знает, что ты мне помогаешь, — поднял он взгляд на Давида. — По крайней мере, сегодня ночью он этого точно не знал.

— Он не узнает, — заверил его хмуро Давид. — Я все понимаю.

Видимо, если узнает, то будет быстро избавляться от заложника. И при этой мысли у меня в груди потяжелело от ледяного комка ужаса. Руки задрожали, дыхание сбилось…

— Ива, — позвал обеспокоено Стас, потом поднялся, подхватил меня на руки, и я тут же вцепилась в его плечи, дрожа. — Устала?

Показалось, он будто намеренно прячет эту мою внезапную слабость от Давида. Он же не знает, что от Горького, как и от него, бесполезно что-то прятать. Я это все понимала, но поделать ничего не могла, продолжая жаться к Стасу в поисках облегчения. Почему-то врать себе помогало, хоть и не надолго. Просто когда тебя так держат, кажется, что это навсегда…

— Ив, мы сделаем все, — устало заверил Давид. — Хоть и ситуация тяжелая.

Они оба сделали вид, что мои слезы и дрожь — обычная реакция закаленного годами хирурга на известие о том, что незнакомому ребенку угрожает гибель. Нет, я — далеко не сухарь, мое сердце всегда позволяло мне переживать тревогу за жизнь каждого пациента, ведь от этого и радость от спасения жизни во много раз ярче. Но то, как я чувствовала сейчас, сдавало меня обоим мужчинам с потрохами.

— Чаю будешь? — прошептал Стас и нежно прижал меня к себе…

… А у меня внутри лопнуло то, что удерживало в трезвом уме. Я обернулась к нему, застывая от решительности, наполнившей леденящим ужасом.

— Стас, это…

— Ива, — вдруг повысил голос Давид, — можно тебя на пару слов?

Я обернулась к Горькому, тяжело дыша, но стоило встретиться с его взглядом, меня парализовало.

— Да, — поежилась я нерешительно и вылезла из рук Стаса, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Стас, мы недолго. Сделай ей пока чаю покрепче. — Горький подхватил меня под руку и потащил на улицу.

Я только успела бросить взгляд на застывшего за столом Стаса, прежде чем Давид вывел меня на крыльцо и развернул к себе лицом.

— Не говори ему.

Взгляд Горького показался непривычно отчаянным, горящим такими противоречиями, что мои собственные показались просто детским лепетом. Но… он мне предлагал молчать? Стоило ли уточнять, о чем? Вряд ли.

— Как ты понял? — прошептала я, упираясь спиной в стенку и устало откидываясь на нее затылком.

— Оружие твое проверил. Не хватает пули.

— Хватает, — усмехнулась.

— Не хватает старой пули. — Он тяжело вздохнул и посмотрел на меня уже отгоревшим взглядом. — Новая по серийному номеру не совпадает. Да и выглядит иначе.

— Ну, ты же не по пуле понял. — Голос ослаб и охрип, будто я весь день кричала.

— Нет.

— Ты не сможешь меня покрывать.

— Могу. Ты правильно сказала — мы ошибались оба, Ива. Нет никакого смысла в твоем признании сейчас. И вообще — тоже. И Стасу это не нужно в первую очередь. Поэтому послушай меня и забудь.

— Как ты себе это представляешь?! — вскричала я. Мне можно было хоть стрельбу открыть из огнемета — звуконепронецаемый купол Горького ничего не пропустит. Но вместо этого я расплакалась в голос и сползла задом на пол, подгребая колени к груди и сжимаясь в комок. — Это все моя вина…

— Как ты это поняла? — сурово потребовал Давид, присаживаясь рядом.

— Я стреляла в Стаса! — всплеснула я рукой в сторону двери. — Уложила его на койку, и его решили добить! Сначала покушение в больнице, потом — на детей!

— Не надо брать на себя столько всего! — прорычал Давид. — Приди в себя, Ива! Стас вел опасную деятельность осознанно! Он знал, что такое может произойти в любой момент! И рано или поздно случилось бы. Да, ты в него стреляла. И ты же его и спасла.

— Это меня никак не оправдывает!

— Тебя оправдывает другое! Если бы ты не стреляла в Стаса, тебя бы у него не было сейчас! И он это ценит!

— Тогда почему не даешь сказать ему?

— Зачем? Ничего уже не исправить. Его прощение никак не поможет тебе простить саму себя. А это — твоя самая главная задача. Ты меня поняла?

— Горький, ты… — начала я, еле проталкивая слова на язык, — ты бы не смог! Ну представь, что врешь Славе? Да еще и так страшно…

Вместо ответа он красноречиво посмотрел на меня, будто бы я глупость сморозила.

— Да ладно…

— Ив, совместная жизнь, да еще и оборотня с ведьмой, это череда компромиссов, а не идеальных хирургических швов и решений. У тебя слишком завышенные требования к себе и окружающим. Ты стремишься сделать этот мир идеальным, на полном серьезе полагая, что это его спасет. И это еще одна причина, по которой мы с тобой слишком разные.

Я медленно заполнила легкие воздухом, будто тот был отравлен попыткой принять новое решение.

— Поздно, Давид. Что мне ему сейчас говорить? Очередную ложь? Он не хуже тебя в ней разбирается.

— Скажи правду, — устало вздохнул он и вытащил сигарету. — Что запуталась в себе, что хотела сбежать. Ты же хотела сегодня?

— Князев не отпустил, — рассеяно отозвалась я, глядя в темноту леса.

— Игорь?

— Стас, — покачала я головой. — Он теперь мой Князев.

И он просил ему не врать, иначе у нас ничего не выйдет. А у нас и не выйдет. Потому что врать я буду, и не смогу этого скрыть.

Я поднялась, оставляя Давида докуривать сигарету в одиночестве, и вернулась в дом. Стаса на кухне не оказалось, но меня ждал чай. Тишина дома показалась чужой и такой желанной, что у меня язык зачесался от тревоги, накатившей изнутри удушающей волной. Я покусала его, взяла чашку и подошла к окну. Отсюда я видела Давида, напряженно застывшего с сигаретой, и все думала о его словах. Нет, если бы речь была о нем, то я бы и не скрыла ничего и никогда. А он предлагает мне врать, снова недооценивая Князева.

Когда наверху послышался шелест воды, я допила чай и направилась искать Стаса. Оказалось, что звук душа был приглашением, и для меня была оставлена узкая полоска света из приоткрытой двери, чтобы я прошла по ней… Закрыв за собой двери ванной, я обернулась и застыла взглядом на широкой спине мужчины, стоявшего под струями воды. Он показался мне сломленным. Стас упирался рукой в стенку, свесив голову и позволяя холодным каплям лупить по коже. Но даже от него такого было не оторвать взгляд.

— Стас, — позвала я.

Его плечи дернулись, и он обернулся.

— Сюда иди, — приказал коротко и потянулся к крану.

Я послушно разделась и вошла к нему в душ. Стоило оказаться на расстоянии вытянутой руки, он схватил меня за шею и прижал к себе, а потом — вжал в стенку.

— Ну и что ты решила там? — потребовал хрипло, почти касаясь своими губами моих.

— Пока ничего…

Злился. Прожег горящим взглядом и сжал пальцы сильнее, вынуждая подставить лицо струям воды. Я зажмурилась и приоткрыла рот, в который тут же впились его губы, лишая воздуха. Кожа вспыхнула от чувственных укусов, воспаляясь и быстро становясь слишком чувствительной. Когда он укусил в метку, не жалея, я только глухо вскрикнула, впиваясь ногтями в его плечи, и он подхватил под бедра, с силой насаживая на себя. Не оставалось ничего, лишь подчиняться. Даже не так. Я умирала, как хотела его слушаться. Он был единственным мужчиной, перед которым мне захотелось показать свою слабость и отдаться на его волю…

…И я его едва не убила, чтобы получить этот шанс.

Общее дыхание на двоих, одно сердце и шелест пульса в ушах слились в сплошной белый шум, и я была счастлива нарушить его своим стоном. Время с Князевым ощутимо ускользало водой сквозь пальцы. Она просачивалась между нашими телами, неумолимо разделяя нас с каждым движением навстречу друг другу, как бы мы ни старались слиться в одно… Я знала, что все испорчу, что не удержу его, что снова останусь одна. Но я буду его помнить. Если смогу выжить после…

— Сильнее! — всхлипнула я, и он впился в мои бедра когтями, зло рыча. Знала, что все понимал. Требовал, чтобы держалась за него и не отпускала ни при каких обстоятельствах. И на какой-то момент показалось, что я и правда буду держаться… Болезненное удовольствие сжало сердце тисками, и я задохнулась, оставляя на его плечах горящие следы… Но удовольствие схлынуло, возвращая способность чувствовать сначала шелест пульса в ушах, а вскоре — лишь шум воды…

Князев тяжело дышал, вжимаясь в меня, будто старался остаться даже вопреки тому, что я уже не держала.

— Я прощу тебе все, — прорычал сдавленно мне на ухо.

И, пока я ошалело хлопала глазами, выпустил и вышел из душа, оставляя меня одну с этим признанием. А я сползла по стенке до пола, чувствуя, что он окончательно меня этим раздавил. Я больше не узнавала себя. Меня никогда еще не были готовы принять настолько всю без исключений.

Потом подумалось, что сказать — это одно… Наверное, это и помогло мне хоть как-то собраться и вылезти из душа. Я закуталась в полотенце, оставленное для меня Стасом, и вышла из ванной.