Мой бывший пациент

Глава 2

Я собралась и выбежала из больницы так, будто за мной черт гнался. Понимала, что нужно успокоиться, но не выходило. А хуже всего — сердце младшего Князева разгонялось не от того, что нервничал он! Такому матерому волчаре наши перепалки никогда бы не пошатнули ни одного нерва.

Я продолжала его убивать. Медленно. И неизвестно, успеет ли восстановится его сердце прежде, чем не выдержит моего чувства вины. Пришлось принять успокоительного и добавить адреноблокатор, чтобы дать нам обоим передышку. А мне — время все выяснить.

У палаты Стаса дежурила охрана больницы и те, кого выставил следственный отдел. Князев вызвал следователей сразу, но те пока что колупались на территории больницы и за ее пределами, хоть и предупредили, что будут приглашать врачей на беседу. Но Стаса я не стала ставить в известность, чтобы не закатывал глаза. В то, что на такую занозу в заднице могли покуситься, я ни капли не сомневалась. Похоже, его послужной список лишь начинается тем, что он сволочь и плохой брат. Стоило выяснить о нем больше, чтобы понять, кому именно я отдала свое сердце.

Но сначала следует разобраться с тем, что именно я натворила с этим заклятьем.

Лужи захлюпали под ботинками, зачавкали мокрым снегом. Перед глазами все смазалось в серую бетонную массу. Я не стала садиться за руль. Машину в центре не бросить даже с ведьминскими способностями. Там даже дорожные камни не гарантировали возможность проехать. Теперь, вжатая в стенку троллейбуса, я смотрела на то, как распластанные по стеклу снежинки неминуемо обращаются в капли и стекают вниз, оканчивая свой бесславный путь где-то в грязном резиновом желобе.

Как я до этого дошла? Сейчас следователи начнут разнюхивать произошедшее, а если подключится Горький, то мне не уйти от ответственности. Уж он точно размотает, что это я стояла в тени здания и стреляла в Князева-младшего. Может, прийти с поличным?

Нет. Я замела следы отлично…

Стало тошно. Будто и правда профи-киллер.

Картинка перед глазами погрузилась в темноту, и я не сразу поняла, что спрятала лицо в ладонях.

Нельзя признаваться. Игорь плохо переносит чувство вины. А в том, что я такая идиотка, он не виноват. Вот же Князев-младший позлорадствует, когда узнает, что не его враги уложили его в холодную лужу с пулевым на пару сантиметров от сердца…

— Девушка, вам плохо? — поинтересовался кто-то позади.

— Нет, — покачала я головой и оттолкнулась от стекла. — Пропустите, пожалуйста…

На улице начал трезвонить мобильный. Привезли новых пациентов, и привычная круговерть решений помогла мне донести ноги до Исследовательского центра без нового витка самоуничижения. Только когда вдруг на экране мобильного высветился номер Горького, ноги подкосились. Я тяжело сглотнула и прижалась к стенке коридора перед проходной.

— Давид?

— Ива, привет.

— Привет, — хрипло каркнула я.

— До меня тут докатилось дело о покушении на Стаса Князева.

— Да. Я так и думала, что ты узнаешь…

— А почему ты не сказала?

— Не было времени. Он то умирает, то снова восстает. Тяжелая вышла ночь.

— Понятно. А прогнозы?

Если бы я знала. Только в груди вдруг все сжалось до визга, застрявшего в горле. Пришло осознание, что я не вывезу сама. Захотелось признаться во всем Давиду и сдаться на милость. Собиралась же нести ответственность…

— Пока сложно говорить, — выдавила кое-как.

— Ива, что с тобой? — насторожился Давид.

— Устала. Очень… — просипела я.

— Может, увидимся? Беспокоишь…

— Князев уже взял меня в оборот. — Я кое- как отлепилась от стенки и прошла в сторону проходной. — Так что я под присмотром. Назначил капельницы…

— Мне все равно ехать к вам. Хочу тебя увидеть.

— Ладно…

В аудитории оказалось пусто, и я, звонко постучав в дверной косяк костяшками пальцев, привлекла внимание преподавателя, сидевшего у стола.

— Карл Алексеевич…

— Ива, — поднял он взгляд от бумаг, — проходи.

Мой преподаватель по вспомогательным манипуляциям, как мы называли использование способностей, профессор Карл Алексеевич Видальский был ведьмаком в летах. Я написала ему утром, и он, к счастью, нашел время со мной увидеться. Мы встречались регулярно. Я любила собирать для профессора интересные случаи и обсуждать их за чашкой чая в тишине стен института. Область вспомогательных манипуляций постоянно развивалась и совершенствовалась благодаря сотрудничеству с практикующими врачами. Карл Алексеевич давно не практиковал, но занимался историей заклятий и собирал техники заклинаний, изучая древние записи и расшифровывая старинные дневники.

Собственно, то, что я сделала со Стасом — недоказанное по эффективности заклятье, нерекомендованное к применению и находившееся на стадии разработки и изучения. Оставалось только убедить старика, что я не всадила это заклятье в умиравшего, а просто заскучала настолько, что решилась на изучение. Дерьмовая идея, конечно, но выхода не было.

— Ты будешь как обычно черный с бергамотом? Или покрепче?

— Покрепче, — улыбнулась я вымученно, чувствуя прилив усталости. Бессонная ночь давала о себе знать. — Можно кофе с коньяком. У меня сегодня выходной.

— Что, нет перерыва у полевых бойцов? — крутанул он колеса инвалидного кресла и направился к дверям сбоку.

— Не предвидится. — Я поплелась я следом.

В небольшой комнате все было завалено книгами, и только стол у окна еще держал место для электрического чайника и подноса с чашками. У каждого посетителя чашка была своя.

— Ты не надумала преподавать? — Профессор потянулся за белой фарфоровой чашкой в дальнем углу подноса.

Давно меня не было.

— Не знаю, — пожала я плечами, освобождая стул от книг.

— Может, позже?

— Да, наверное.

— Так что случилось?

Я поставила стул и стянула куртку.

— Пациент был один. В общем, я вдруг вспомнила ту энергетическую манипуляцию, когда целое сердце является проводником для поврежденного. Помните? Мы много с вами его изучали…

— Да-да, помню, — прищурился он пытливо. — Ты его использовала?

— Нет, — мотнула я головой. — Я даже не помню правил его наложения. Вопрос не в этом…

— Пациент тебе дорог.

— Да, — кивнула я, усаживаясь. — Был.

— Соболезную. Понятно, почему ты такая вымотанная…

— Спасибо. Но я подумала…

— ...Что могла бы спасти и дать время? Ива…

— Именно.

— Послушай, таким как ты свойственно предъявлять к себе завышенные требования. Ты всегда была такой. Но чтобы не свихнуться, нужно принять, что всех спасти невозможно. Ты не сможешь себя расходовать на всех.

— Он — не все. — Я опустила плечи, напряженно вздыхая. — Карл Алексеевич, я вам наврала. Он жив. И я применила это заклятье. Только это — секрет. Никто не в курсе.

— Вот как, — нахмурился профессор.

— Я не могла позволить ему умереть. Простите, что взваливаю это на вас.

— Ива… — покачал головой профессор, задумчиво хмурясь. — Ну, что ж. И теперь ты хочешь знать, что дальше.

— Он не знает. Тоже, — прошептала я. — И о чувствах моих не знает. Я ему просто друг.

Удивительно, как сплелись оба Князевых в моем вранье. Как же легко разбежаться по наклонной…

— Хорошо. Я принимаю твою тайну на хранение. Тем более, тепеорь у нас волею случая есть прецедент применения метода. Уверен, заклятье ты сплела качественно.

— Да, — с готовностью кивнула я.

— Сейчас какая ситуация? Расскажи подробнее.

— Разгоняем сердца друг друга. Я чувствую его переживания, он — мои. Оба на адреноблокаторах и седативных.

— Ну, по идее, бьется сейчас твое сердце… — Профессор азартно тер подбородок. — Мне нужна история манипуляций. Видишь ли, в зависимости от ситуации, может случиться так, что твое сердце не поможет восстановиться его сердцу. Если повреждения необратимые…

— Нет-нет, сердце уже запускали к тому моменту, и меня попросили помочь стандартным щадящим импульсом, — почти уверенно возразила я.

То, что Игорь спасал собственного брата и мог быть необъективен, я решила не принимать во внимание. Откуда мне знать, что было не так с сердцем Стаса и почему оно не хотело биться? Просто не хватило небольшого толчка или это был полный отказ функционировать?

— Тогда, возможно, твое сердце действительно сейчас перенимает часть нагрузки, которая неподъемна для травмированного. Но как оно повернется дальше…

— Вроде бы, когда сердце наберется сил, заклятье само разрушится?

— Это только предположения. Мы не изучали эту методику на практике.

Профессор тяжело вздохнул, раздумывая. По его взгляду читалось сочувствие.

— А можно попробовать расплести заклятье? — осторожно поинтересовалась я, еле сдерживая нервную дрожь.

— Сложно предсказать последствия, — вздохнул он. — Ты рискнула. А он может умереть без связи с тобой.

Я потерла виски и отвела взгляд на полки, заваленные книгами. Никогда эти стены еще не давил на меня настолько.

— Теперь этот твой пациент обязан тебе жизнью, — тихо заметил профессор. — Ты — очень отважная, Ива.

— Я — очень идиотка, Карл Алексеевич.

— Нет-нет, ты просто живая. У тебя есть чувства, и, видимо, ты давно не давала им волю, раз все вышло из-под контроля. Ива, когда-то оно бы все равно вышло, но уже с разрушающими последствиями. А сейчас ты спасла жизнь.

И разрушила свою.

— А почему не говоришь ему? — поинтересовался профессор после короткого молчания.

— Ему ни к чему это чувство вины. И так несладко…

— Нет шанса для вас?..

— Нет.

— Понятно.

Показалось, что грудная клетка лопнет от переполнявших чувств. По щеке скатилась слеза, и сухая теплая ладонь накрыла мою, лежавшую на столе. Я вздохнула и протерла щеку:

— Спасибо…

***

Уже через несколько минут я осознал, что без взбалмошной ведьмы мне тут неуютно. Я даже пожалел, что не взял ее номер, и даже обозвал себя за это идиотом в тишине палаты. Пульс, правда, успокоился и стал пиликать на приборе ровнее, без скачков.

В следующие полчаса я позвонил в отдел и выяснил, что по покушению на меня уже всех подняли на уши — завели дело, вызвали следователей, а больница предоставила охрану. И даже ведьмаки заинтересовались в лице, а, точнее, морде Давида Горького. Неймется этому ведьмаку в инквизиции, по привычке лезет в следовательские дела.

— Так Горький теперь председатель следственного комитета. Не знал? — вяло сообщил мне коллега.

— Нет, — нахмурился я.

А я-то думаю, какого хрена он мне везде дорогу перебегает. Полагал, что по дружбе с Игорем. А, оказалось, все еще хуже — полномочия у него есть.

— Поэтому жди. И к тебе лично заявится.

— Черт бы его подрал, — пробурчал я. — Ладно. Есть что-то по делу?

— Ничего пока. Ты сам-то что видел?

— Ничего я не видел. Стоянка, улица, фонарь. Что тут увидишь? Я же не ведьмак.

— Врачи только отчитались, что тебе повезло выжить. И становится непонятно — у киллера рука дрогнула или ты такой везучий.

— Ладно. Узнаешь что-то, набери.

— Выздоравливай.

Я отложил мобильный и уставился перед собой.

Мне нужно было поговорить с Игорем обо всем. Отец просил. Но не для себя. Он просил разрешить наш конфликт для меня самого. А мне и правда нечего терять. Работу? Волчью жизнь? Я ничего не создал за все время такого, ради чего хотелось бы остаться и жить… Ну, разве что ради одной беспризорной своры, которая, наверное, без меня не выживет. Нужно было как раз озаботиться этим. Только стоило снова взять мобильник, как в палату постучали. И по мою душу нарисовался сам Горький. Легок на помине.

— Приветствую, Стас, — встал он у дверей. — Можешь говорить?

Я отложил телефон и настороженно кивнул.

— Как ты?

— Говорят, жить буду.

— Это радует.

Он прошел к стулу.

— Тебя Игорь попросил? — вяло поинтересовался я.

— Ему не нужно просить. — Горький вытащил небольшой планшет. — Я затребовал выдать мне список дел, которые ты ведешь.

— Мог бы не утруждаться. Я сам могу все рассказать и подсказать подозреваемых.

— У тебя может оказаться много врагов, — поднял он на меня взгляд от планшета.

— Не так уж и много. Главный мой враг на сегодняшний день — владелец игорных домов и притонов Даниил Ветлицкий. Мы с ним очень не сошлись во взглядах на молодое поколение оборотней…

— Ты вытащил многих детей от него, — пристально посмотрел он на меня. — Я не знал.

Я только неопределенно хмыкнул. Да, пожалуй, единственное, чем я мог успокаивать свою совесть — это десятки спасенных жизней. Молодые оборотни — легкая добыча для тех, кто занимается незаконным делом. Мальчишек с детства подсаживают на наркотики, и они готовы батрачить на главарей за еду и дозу, образуя управляемую массу, которую боятся. Я вытаскиваю таких волчат. Расселяю по приемным семьям, отправляю на реабилитацию, если нужно, нахожу легальную работу и не позволяю вернуть их обратно в шайку Ветлицкого. Меня тоже боятся. Это — основное условие. Страх должен быть непроходящий и обоснованный. Белым и пушистым быть не получится. Силу приходится демонстрировать, чтобы зверье боялось. И постоянно оглядываться — тоже.

— Думаешь, покушение на тебя — его рук дело.

— Жирный мотив, — усмехнулся я.

— Да уж…

— У моего хобби нет легального покровителя, Давид Глебович. Если ты хочешь меня за что-то подтащить, как и обычно…

— Нет, не как обычно. Обстоятельства изменились — ты едва выжил и больше не угрожаешь Игорю.

— Я никогда не угрожал Игорю, — процедил.

— Я неправильно выразился.

— Ты тоже думаешь, что я решил загрести жар чужими руками и натравил на него сумасшедшую ординаторшу? — сузил я зло глаза. — Да иди ты!

— Стас, ты вставлял мне палки в колеса, пока я вытаскивал Игоря из газовой камеры за убийство пациента! — Ему надоело терпеть мои нападки. — Ты сознательно не давал мне его спасти тогда!

— Он виновен в смерти моей матери! Он убил собственноручно мужа пациентки! Я вмешивался абсолютно легально, а не исподтишка! Стрельба в Игоря — не моих рук дело!

— Что тут у вас происходит?! — вдруг ворвалась в двери белокурая ведьма, стягивая находу куртку. — Приборы шкалят!

— Привет, Ива, — хмуро глянул на ведьму Горький. — Беседуем.

— Ты должен был у меня спросить, можно ли с ним вообще беседовать! — вызверилась она неожиданно.

А хорошенькая она в гневе. И имя у нее интересное какое — Ива. И не та, которая плакучая, а та, которая розгами так отходит, что на задницу не сядешь неделю. Я восхищенно оскалился невпопад, любуясь сценкой и, что уж там, Ивой. Горький даже сдал под ее взглядом. Поднялся пришибленно, пока она, игнорируя его, пристроила стетоскоп на моей груди.

«Вали давай», — красноречиво сообщил ему довольным взглядом.

Горький вышел, а я заметно сдулся, проваливаясь в подушку.

— Плохо? — тихо поинтересовалась она.

— Значит, ты — Ива.

— Слабость чувствуешь?

— Да, — нехотя признался я, развлекаясь изучением ее лица. — Сколько тебе лет?

— Решишь, нужно ли спросить у меня отчество?

— Я не буду называть тебя по отчеству. Почему ты не сказала, что меня охраняют?

— Ну, ты же считаешь, что этой охраны недостаточно.

— Ты проницательна.

— Конечно. Таким нарциссам как ты всегда кажется, что они — особые персоны, которых все недооценивают.

— Тебя давно пороли? — сузил я недобро глаза.

Сердце на мониторе угрожающе набрало обороты.

— Ты еще и садист. — Она потянулась к ящику с медикаментами и принялась расколупывать ампулы.

— Ты себе глупые диагнозы позволяешь ставить только в терапии или и оперируешь также хреново?

— Ты обиделся на «садиста»? — усмехнулась Ива. — Не думала, что ты такой чувствительный…

— Что ты собралась мне колоть? — насторожился я.

— Успокоительное и адреноблокатор, — сосредоточенно сообщила она. — Ты не соблюдаешь спокойствие.

— Успокоишься тут с вами, — прорычал я.

— Я помогу. — Ива прыснула из шприца и направилась ко мне. — Руку давай.

— Кто еще тут садист! — процедил я, терпя инъекцию.

— Отдыхай, — заботливо прижала она место укола салфеткой.

— А ты когда отдохнешь? — поинтересовался, когда она направилась к креслу у стены, чтобы забрать куртку.

— Из нас двоих врач — я.

— Возвращайся быстрее, Ива, — прожег я ее взглядом, когда она обернулась от двери.

Бесила. Все тут бесило. И главное — мне с какого-то черта впервые захотелось доказать, что я — не такой, каким кажусь на первый взгляд. У хороших парней шансы на выживание больше, наверное. А мне все больше хотелось жить.

Я вернулся к плану дозвониться до своей своры и набрал самого старшего, которому доверял присмотр за остальными. Семён попал ко мне, страдая глубокой зависимостью. Стоило больших трудов вытащить его из того состояния, в котором он находился. Даже не знаю, чего я за него так уцепился… Но теперь он платил преданностью, и меня это устраивало. Сегодня моя большая орава жила в доме на окраине одного из поселков. Те, кого не удалось пристроить. С местными они были в ладах — часто нанимались в помощь, работали на совесть и не дебоширили. В основном никто из пацанов не хотел к прежней жизни и все они зубами цеплялись за возможность жить нормально. Но и без проблем, само собой, не обходилось. Наверное, я вымотался спасать кого-то постоянно. Но не мог остановиться.

Сёма ответил сразу.

— Тихо! Это Стас! — раздалось сначала в трубке. — Да, Стас.

На заднем фоне воцарилась тишина. Я знал, что Семен пугал мной временами ребят, но что было делать? Воспитание молодняка держится на страхе и уважении.

— Как обстановка? — постарался поинтересоваться я твердым голосом.

— Все, в общем, нормально, но тут Карен что-то жалуется…

Карен поступил в стаю недавно. Замкнутый мальчишка шестнадцати лет не привык жаловаться, и это давно стало проблемой. То он температуру на ногах перенес, то рану прятал. И, хотя оборотни в целом, живучи, все это добавляло проблем. Но то, что Карен жалуется, я слышал впервые.

— Что с ним? — напрягся я.

— Он то отключается, то жалуется на спину и ноги поджимает. С кровати не вставал сегодня. Еще он, кажется, горит. Ну, жар, в смысле у него.

— Я сейчас наберу участкового, чтобы привез врача вам, — нахмурился я. — Как в остальном?

— Нормально.

— Если у Карена жар, дай ему обезбол.

— Хорошо. Ты скоро приедешь? У нас продукты кончаются.

— Закажи. Привезут все.

— Хорошо.

— Давай. Буду звонить участковому.

Только участковый все не брал трубку, сколько я ни бился с дозвоном. Наш местный врач ответил, только порадовать меня тоже не смог — он уехал в другой поселок на срочный вызов. А тем временем Сёма написал, что Карену совсем плохо…

***

— Ну вот что ты мне усугубляешь состояние пациента? — хмуро вопросила я Горького, ожидавшего в коридоре. Давид глянул на меня исподлобья и взгляд такой виноватый состроил, что я сразу сдулась. — Прости, что накинулась. Я вторые сутки на ногах, злая… Еще и Стас тут, сам понимаешь…

— Понимаю. Но меня беспокоит то, что он тут в таком состоянии. Ему реально угрожает опасность, и, возможно, всем, кто тут рядом может оказаться…

— Он так же говорит.

— Ива, нужно устроить досмотр и проверку всех поступающих…

— Черт, — оперлась я о стенку и запустила пальцы в волосы.

— Иди сюда, — притянул меня Горький к себе и обнял. — Загнала себя совсем?

— Кто бы говорил, — замерла я напряженно в его руках. — Ты как Князев. У обоих семьи, а вы все скачете по полям.

— Семьи на то и семьи, чтобы ждать, — пожал он плечами, отстраняясь.

— От тебя будет пахнуть чужой ведьмой. Я бы на месте твоей собственной тебя бы убила…

— Этот этап мы со Славой давно прошли.

— Как сын?

— Хорошо все, — улыбнулся Давид слабо, но сбить с толку себя не позволил. — Ива, ты меня беспокоишь.

— Я сама себя беспокою. Но давай о Князеве…

— Игоре?

— О Стасе! — вспылила я. — Он просто заноза в заднице! Свалился, черт бы его побрал, на мое отделение!

— Я как раз хотел об этом и с тобой поговорить. Это ты же его нашла…

Я остолбенела, вытянувшись перед Горьким.

— Ива? — насторожился он.

— Это просто было жутко, — просипела я, сглатывая с трудом. — Сначала выстрел услышала, бросилась на парковку, а там — этот с дырой в груди. Я думала, что…

— Понятно, — помрачнел Давид. — Но, может, заметила что-то?

Я пожала плечами, мотая головой. А сама сжалась внутри. Горький — слишком хороший ведьмак, даром, что оборотень. А я заметала следы впопыхах… У меня ни единого шанса, что он не размотает след, ведущий ко мне. Правда, только если начнет это делать лично.

— Ладно. Если что, я в доступе круглосуточно, — хмурился Горький сосредоточенно.

— Я бы на месте Славы уволила тебя с работы.

— Хорошо, что вы со Славой не знакомы, — усмехнулся он.

А мне вдруг стало до тошноты отвратительно от самой себя — что я все на чужие места претендую постоянно? Будто у меня своего собственного нет. Ах, да, ведь точно нет…

Настроения не улучшало и то, что профессор ничем особо помочь не смог, кроме как разделил со мной тайну. Я была уверена в нем, как в себе. Но сведений о последствиях подобных заклятий маловато. Оно может развеяться досрочно, оставив более слабое тело без помощи. А может навредить тому, кто сплел заклятье и связал им двоих. Как именно — вопрос открытый. Самое простое — вытянуть силы из меня. Сколько? Сколько понадобится на восстановление сердцу Стаса. Это может быть немного, и я не замечу. А может оставить меня умирать от сердечной недостаточности. Пожалуй, стоит хотя бы капельницу сделать, которую прописал Князев. Пока не поздно.

Я обещала высылать профессору отчет о динамике — моей и пациента. Так моя глупость будет иметь хоть какой-то смысл, пусть и научный.

— Ива Всеславовна! — вдруг прозвучал обеспокоенный голос медсестры на весь коридор.

Мы с Горьким обернулись, и я, осознав, из чьей палаты она только что выскочила, бросилась по коридору. Чтобы, влетев в двери, застать Стаса за вытаскиванием из вены капельниц. Он мало того, что с успехом освободился от проводов, еще и слез с кушетки.

— Успокоительного! — рявкнула я медсестре.

Горький же профессионально вступил в переговоры:

— Стас, что такое?

— Мне нужно уехать, — недоверчиво буркнул он и перевел на меня злой взгляд. — Вот только подойди со своим успокоительным…

— Куда уехать, придурок?! — вскричала я, красноречиво взмахнув пистолетом с ампулой. — На тот свет?!

— Нигде он мне так не маячит, как в одной палате с тобой! — огрызнулся Стас. — Я имею право принимать решения о своем самочувствии. Я выписываюсь.

— Давайте успокоимся, — встал между нами Давид. — Стас, куда уехать? Что происходит?

— Мои личные проблемы, — спокойно постановил Стас, тяжело дыша. — Я в норме.

Что же Игорю такая уверенность в себе не досталась! Этот же еле стоит на ногах!

— Ты голым поедешь? — сложила я руки на груди. — Как ты собираешься одеваться, если от койки отлепиться не можешь? Да и шмотки я тебе не выдам!

— Я уже позвонил своим, меня заберут с минуты на минуту.

— Я не отпущу! — взвилась я. — Горький — свидетель! Я в тебя лучше еще раз выстрелю!

— Ива, ты не можешь в него стрелять… — начал было вкрадчиво Давид, но куда там!

— Да ты знаешь, сколько времени мы потеряли, собирая его сердце?! — обличительно тыкнула я транквилизатором в идиота.

— Горький, забери придуршную, — угрожающе процедил Стас, — а то привлеку ее по статье.

— Я тебе привлеку! — засучила я рукава и двинулась на Стаса.

— Ива! — предупреждающе крикнул Давид, как мы со Стасом вдруг синхронно осели на пол и улеглись едва ли не рядышком, вытянувшись вдоль плинтуса.

— Реанимацию! — прохрипела я медсестре. — Князеву!

Стас, в отличие от меня, сознание потерял. Я же, кое-как дыша, навела резкость на Горьком, державшем меня на коленях.

— Все нормально, — мотнула я головой. — Анемия…

Князева уже уложили на кушетку с кислородной маской.

— Пульс нормальный, — сообщила мне бригада. — Приходит в себя.

— Игорю не звонить, — глянула я на доктора. — Не тревожить без моего ведома, ясно?

Подчиненные нерешительно переглянулись, а я пересела на стул.

— Какого черта? — просипел Стас хрипло.

Хотела бы я знать. Но, скорее всего, этот идиот дал такую нагрузку на неокрепшее сердце, что даже мое не потянуло.

— Допрыгался, герой? — презрительно выдавила я. — Тебе нельзя вставать.

В палату послышался стук, и заглянул некто с мрачной небритой физиономией:

— Мы за Князевым.

— Я разберусь, — хмуро сообщил Горький и вышел в коридор.

— Какого черта ты творишь? — Я поднялась и прошла к кушетке. Стас лежал бледный, его глаза лихорадочно блестели, а лоб покрылся испариной. Даже жалко стало, если вспомнить, кто именно уложил его на кушетку. — Я поставлю тебе капельницу…

— В пятидесяти километрах от Москвы в резервации умирает подросток, за которого я взял ответственность, — вдруг просипел он. — Я не смог дозвониться кому-то, кто бы оказал помощь. Ночь он может не пережить.

Я нахмурилась, покусала губы…

— Скажи, откуда забирать. Я съезжу за ним.

Стас перевел на меня взгляд и тяжело сглотнул…

Через полчаса мы уже летели с Горьким и бригадой скорой помощи по МКАДу. Сидя рядом, мы с Давидом изучали документы, которые мне скинул Стас.

— Я только сегодня узнал, что у Стаса есть приемные, — качал головой Давид, глядя в экран мобильника.

— Да, неожиданно. — Я листала ту же самую папку документов со своего аппарата.

Оказалось, что у Князева-младшего подтвержденный статус опекуна, и за ним числятся два десятка подростков-оборотней. Да еще и таких, на которых бы другие приюты поставили крест. Все — с зависимостями в прошлом. «Трудные подростки». Парень, который нуждался в помощи, поступил к нему самым последним и все еще был на реабилитации. Мы связались с ответственным, которым оказался самый старший из группы. Семён сказал, что Карен периодически теряет сознание, а когда приходит в себя — кричит и бредит. По всем признакам у парня вырисовывался либо острый аппендицит, либо что-то с почками. Что бы там ни было, оно совершенно точно угрожало его жизни. Но трагичней всего было то, что полевые врачи обслуживать такой приют не особо рвались. Один вызов, и местный фельдшер уехал в другом направлении, не оставив себе замены. И такая ситуация возникала сплошь и рядом. Если бы Стас не был в больнице, он бы сам отвез Карена в хирургию. Но он не мог. И это роковое стечение обстоятельств теперь может стоить парню жизни.

Когда вспышки огней скорой залили пропускной пункт поселка красным, было уже темно.

— Мы поедем обратно через некоторое время, — сообщил водитель охраннику, и машина помчалась дальше по гравийной дороге, подпрыгивая на колдобинах. — Держитесь!

— Горький, вот я все понимаю, — клацала я зубами, держась за ручки. — Но не понимаю, зачем ты едешь со мной…

— Хочу сам посмотреть на все, — отозвался Давид. — Я долго думал о Стасе очень плохо и не могу поверить, что настолько ошибался.

А посмотреть было на что. Я готовилась увидеть все, что угодно. Но взгляду предстала небольшая парковочная площадка перед высоким каменным забором. За ним — обширный ухоженный участок. Повсюду остатки леса — деревья, кустарники — и каменные дорожки. Вдоль дорожки горят фонари. Во дворе витает запах еды, а перед двухэтажным кирпичным домом мальчишки гоняют мяч по площадке.

На крыльце нас уже ждали.

— Скорее, — кивнул высокий парень на двери и махнул мобильным. — Я разговаривал с вами. Семен. Карену совсем плохо…

Мы с Горьким проследовали за ним в сопровождении двоих медиков с носилками и чемоданами. Одного взгляда на Карена оказалось достаточно, чтобы понять — дело совсем плохо и много времени упущено. Мы его даже разогнуть не смогли — так сжался кренделем, пытаясь ослабить боль.

— Карен, — пыталась дозваться я парня, делая инъекции. Но он только мотал головой, не открывая глаз, и что-то невнятно мычал. — Мы здесь, чтобы помочь тебе.

Осмотреть его толком не удалось, пришлось отнести в машину как есть. Весь путь до больницы мы с докторами были заняты тем, чтобы парень дотянул и хоть немного пришел в себя. Я слышала, как Горький отвечает по мобильному, но никак не могла понять, с каким именно из Князевых он говорил. Как выяснилось потом — с обоими.

Игорь приехал на осмотр брата и потерял меня. А Стас переживал за своего подопечного и пытался выяснить обстановку у Давида.

У Карена оказался перитонит, и мы его едва не потеряли, но операцию он пережил, и теперь нас всех ждали его первые критические сутки. Мне казалось, что ночь он должен пережить. Такие, как этот Карен, вцепляются в жизнь зубами намертво. И почему-то это стало для меня особенно важно.

Оказалось, что я отдала сердце не безнадежному подлецу.

Из операционной я выползла на ватных ногах и едва ли не по стеночке. И сразу же попалась Князеву-старшему под горячую лапу.

— А ну в смотровую! — рявкнул он, подхватывая меня под руку.

— Узнаю, кто тебе донес, уволю, — устало повисла я на его крепкой руке.

— Стас, — удивил меня Игорь. — Ива, ну чего ты ждешь? Почему не сделала капельницу? А выходной свой после бессонной ночи и обморока проскакала на ногах, да еще и в операционной оторвалась!

— Ой, чья бы собака рычала, — закатила я глаза, растекаясь по кушетке. — Что ты от меня хочешь?

— Я не хочу узнавать в тебе себя, — вдруг обреченно выдал он. — Руку давай.

— Тебе, значит, можно, — зачем-то препиралась я, устало глядя на него из-под ресниц.

— Мне можно, — сосредоточенно возразил он, вводя иглу мне в вену. — Не шевели рукой.

— Я помню.

— Меня не оставляет чувство… — Игорь поймал мой взгляд. — …что моя история тебя подкосила.

— Нет, — отвела я взгляд.

— … стала последней каплей. И трагедия со Стасом добила окончательно.

— Ты по привычке берешь на себя не просто много, Князев, а все и сразу. И за всех. — Я прикрыла глаза, наслаждаясь отдыхом. — Перестань. Как Яна?

— Нормально. На работе, — отстраненно ответил он.

— Что по ее сердцу думаешь?.. — Игорь нехотя отвечал, но я видела — все его мысли заняты братом. И немного мной. — Думаю, Яна сможет и сама родить…

— Не хочу рисковать, — нахмурился он. — Кесарево будет безопаснее.

— Ты прав. А оперируешь сейчас где?

— Пока у Розмуха в основном. Не хочу выпускать Яну от себя.

— И тут ты прав. — Я улыбнулась. — Яне повезло с тобой.

Игорь не спешил отвечать на мою улыбку, вглядевшись в меня слишком пристально.

— Я в порядке, — проворчала я, игнорируя его внимание.

— Я хотел попросить тебя не тратить силы на Стаса. Он это не оценит. Побереги себя, пожалуйста.

— Я — тоже его хирург, Игорь. Штатный, в отличие от тебя. — Возможность выстроить между нами стенку внезапно понравилась, и я схватилась за нее с энтузиазмом. — И давай я сама буду решать, на кого мне тратить время.

Он усмехнулся с какой-то незнакомой прежде горечью, а мне вдруг подумалось — что если он когда-то думал обо мне иначе, но я не дала нам шанса? Слишком амбициозная ведьма со своим мнением по любому поводу вряд ли способна стать хранительницей семейного очага? Я ведь живу в операционной, и никогда бы не променяла ее на тихий домик за городом. И Игорь это понял? И не подхожу я ему не как ведьма, а как женщина? Эти мысли застали врасплох. Так захотелось вдруг спросить Игоря, но я только прикусила щеки до боли.

— Ладно, — поднялся он. — Отдыхай, если что — звони.

— А что тебе Стас сказал?

— Что вы одновременно упали в его палате, когда он собирался уехать, а ты пыталась ему не позволить. — Он напряженно вздохнул. — С ним и дальше будет много проблем. Я не хочу, чтобы ты дергалась из-за этого.

— Ладно. Я постараюсь.

Игорь кивнул, не веря не единому моему слову. Когда он ушел, я затихла под капельницей, проливая тихие слезы по вискам. От чего? От усталости, наверное. И от несовпадений. Так хочется, чтобы в жизни хоть что-то стало на место, как сустав. Но у меня ничего не вставало. Я чувствовала себя паззлом, который втиснулся не на свое место, сгибая собственные края, лишь бы соприкоснуться с общей картинкой хоть какой-то своей частью…

Может, мое место было в домике за городом? Может, там бы я подошла всеми сторонами? Или снова бы согнулась, лишь бы хоть как-то вписаться? В чем моя проблема? В том, что стороны у меня не подходят туда, куда бы мне хотелось? А, может, я нафантазировала себе вообще того, чего не было, и Игорь никогда не смотрел на меня, как на единственную?

Когда капельница кончилась, я сползла с кушетки, запахнула плотнее халат и поплелась в свою комнату.

Данный текст был приобретен на портале (№54596036 07.06.2024).

– новая эра литературы