Мой добровольный плен

Глава 20

Наутро на меня во всей полноте обрушилось осознание всего произошедшего вчера. Я спрятала лицо в подушку и беззвучно закричала. А слезы сразу намочили лицо.

Аббас мертв.

Тагир родился.

Круг жизни замкнулся.

Но почему это не приносит никакого облегчения. Я чувствую боль, которую должна скрывать от всех. От Батул, хорошее настроение которой не нужно портить моим горем. От Рональда, который может прописать мне ненужные лекарства. От Ламис, которая просто не поймет моего горя. А самое главное от Гафура — ему, в руках которого опять находится моя жизнь, ни к чему знать, как сильно я страдаю по другому мужчине. Тем более, что теперь от него зависит не только моя жизнь, но жизнь моего не рожденного ребенка. Теперь мне нужно вести себя правильно и сделать все возможное и невозможное, чтобы после того, как родиться мой малыш, Гафур позволил его оставить. Позволил мне быть рядом с ним, а ребенку рядом со мной. Теперь это главная цель моей жизни, ради которой можно пойти на многое, если не на всё.

Я ощутила теплую руку на теле и встрепенулась. Возле меня сидел Гафур, нежно поглаживая по спине. Я быстро утерла слезы и села:

— Доброе утро, господин. Как Батул и маленький Тагир?

— С ними все хорошо. Весь гарем теперь только и делает, что заботится о них. Как моя жемчужина?

Я через силу улыбнулась и стерла остатки слез:

— Я тоже хорошо, господин. Спасибо.

Он грустно улыбнулся:

— Ночь закончилась, а с ней и наше перемирие. И ты снова начала мне врать.

Я медленно взяла мужскую ладонь и приложила к центру груди:

— Болит здесь.

Гафур внимательно посмотрел на меня и сел ближе. Через мгновение я была в его заботливых объятиях, точно маленький ребенок:

— Что мне сделать для тебя, Джуман, чтобы облегчить твою боль?

Я прикрыла глаза, понимая, что нельзя просить об этом, но все равно не сдержалась:

— Отпустить.

Гафур сильнее сжали меня в объятиях, как будто опасался, что я могу сбежать прямо сейчас:

— Зачем ты просишь о том, чего я не могу сделать?

— Ты все можешь, Гафур. Все.

— Нет, не все. Я уже отпустил тебя однажды и сильно пожалел об этом. Больше этого не повторится, — сказал мужчина, и по его тону я поняла, что данную тему лучше оставить.

Я невесомо погладила Гафура по рукам, которые удерживали меня, и решила отвлечь:

— А знаешь, господин, я придумала, что ты можешь для меня сделать.

— И что же это? — спросил он, заглядывая мне в глаза.

— Позволить мне прокатиться на одной из твоих лошадей. Я как-то видела из окна, как их выводили на прогулку.

Гафур удивился:

— Ты умеешь ездить верхом?

Я оживилась и села в его объятиях:

— Да. И очень даже хорошо. Дома у меня была породистая лошадь, и я могла кататься на ней дни напролет. Это всегда приносило мне огромную радость.

Мужчина сомневался, я видела это:

— Ты носишь ребенка, Джуман. Не думаю, что это сейчас разумно.

— Я буду очень осторожна, — не сдавалась я. — Ты прикажешь дать мне самую спокойную лошадь, а я не стану пускать её в быстрый галоп. Пожалуйста, господин. Позволь мне это, прошу, — Гафур внимательно рассматривал меня, и я видела, что мужчина склонен уступить. Нужно было лишь немного его подтолкнуть: — Это сделает меня счастливой.

Гафур улыбнулся:

— Моя жемчужина учится женским хитростям? — я смутилась и опустила взгляд. Мужчина приподнял мой подбородок, вынуждая смотреть на него: — Тебе не нужна эта наука, Джуман. Ты можешь говорить со мной открыто, когда мы одни.

Я кивнула и сказала:

— Я хочу прокатиться на лошади, снова ощутить ветер на лице и радость движения. Это дает ощущение свободы.

— Но это призрачная свобода, Джуман.

— Я знаю это, Гафур, — ответила я, не сумев сдержать одинокой слезы, которая скатилась по щеке: — Но сейчас и она для меня роскошь.

Мужчина еще пару секунд внимательно меня рассматривал, а потом согласился:

— Хорошо. Я дам соответствующие распоряжения.

Мое лицо озарила искренняя улыбка, которая шла из самого сердца:

— Спасибо.

— Первая по-настоящему радостная улыбка, которую я вижу на твоем лице, — тихо заметил Гафур и притронулся к моей щеке. Я сразу смутилась. — Ну вот, она была не долговечна.

Я не знала, что ему ответить и поэтому молчала. Гафур вздохнул и встал:

— Батул ждет тебя на завтрак. Слуга проводит тебя в её новые комнаты.

Мужчина ушел, а я быстро привела себя в порядок и отправилась к подруге. Её новые комнаты были просторными светлыми и далекими от главных залов гарема. Я поняла, что Батул выбрала их именно по этой причине. Она полулежала в широкой кровати, заботливо обложенная подушка, а её сын был рядом, в специальной люльке. Батул мне радостно улыбнулась и приветственно протянула руки, я пожала её ладони и села подле:

— Джуман, как я рада видеть тебя.

— Здравствуй, Батул. Прости, я не дождалась вчера твоего пробуждения, как обещала. У тебя все хорошо?

Она улыбнулась:

— Да, все хорошо. Мне рассказали, что вчера, пока я спала, ты просила за меня господина. Спасибо.

— Не благодари за это. Ты и малыш должны быть вместе и ни в чем не нуждаться.

Подруга улыбнулась и посмотрела на сына, который сладко спал:

— Тагир такая милая крошка. Я так рада, что он здоров. Джуман, я ведь не поблагодарила тебя за то, что ты упросила господина послать за своим доктором. Если бы не он…

Я прервала её:

— Все обошлось и это главное.

Служанки принесли завтрак и выставили его на больших подносах прямо на кровать. Мы принялись за еду. Батул много не ела — утром её посетили два врача и предостерегли от переедания. Кажется, Рональд и местный лекарь Саид нашли общий язык. Возможно, теперь Гафур разрешит Рональду остаться в его дворце, и я была этому рада: его знания всегда могут пригодиться, а я смогу продолжить учебу, если господин, конечно, разрешит. Мне опять нужно привыкать жить по чужой указке, и это совсем меня не радовало. Наверное, мои мысли отразились на моем лице, потому что Батул спросила:

— Джуман, ты чем-то опечалена?

Я одернула себя:

— Я? Нет, совсем наоборот, — я улыбнулась. — Знаешь, что я выпросила у господина сегодня утром?

— Что?

— Он разрешил мне прокатиться на одной из своих лошадей! — радостно сообщила я.

По лицу Батул я поняла, что ей не нравится моя затея. Она нахмурилась:

— Зачем ты об этом просила?

— Как зачем? Помнишь, я ведь рассказывала тебе, что дома очень любила ездить верхом.

— Ну, да. Но то было давно, в другой жизни. А сейчас тебе это абсолютно не к чему. Не забывай, ты носишь под сердцем малыша, и должна беречь свое здоровье.

— Но это не значит, что мне надо лечь на спину и не шевелиться оставшиеся восемь месяцев. Я беременна, а не больна.

Батул пошла на попятную, видя, что мне совсем не нравится этот разговор:

— Нет, конечно, ты не больна. И можешь продолжать вести обычную жизнь, в которой должно быть место радости. Но может, ты найдешь другие занятия, которые тебя будут радовать, Джуман? Менее опасные?

Я категорично заявила:

— Катание верхом не опасно для меня, — и добавила: — И, пожалуйста, Батул, не нужно в заботе обо мне начинать против меня же подпольную войну. Не нужно намекать господину, что моя просьба опасна или говорить еще что-то. Я прошу тебя не делать этого, и позволить мне самой решать, что мне нужно, а что нет.

Подруга поджала губы, и я увидела «упрямую Батул», которую видела не часто:

— Пусть ты и старше меня годами, Джуман, но я гораздо опытнее тебя в этом вопросе, — в подтверждение своих слов женщина посмотрела на Тагира. — Так что, если ты станешь делать что-то, что будет откровенно не на пользу твоему здоровью, я молчать не стану.

Я усмехнулась, такой взросло-строгой она казалась сейчас:

— Я и не прошу тебя молчать. Просто сообщай об этом мне, а не кому-то другому. А я обещаю, что всегда прислушаюсь к твоим словам. Договорились.

Она величественно кивнула, и мы продолжили завтрак.