Мой добровольный плен

Глава 8

На рассвете в моей комнате меня, как всегда, ждала Ламис. Она быстро встала с кресла, в котором дремала, и подлетела ко мне, заключая в заботливые объятия:

— Моя бедная девочка. Мне так жаль.

— Жаль?

— Моё бедное дитя провела ночь с жестоким мужчиной, — Ламис отстранила меня от себя и участливо заглянула в глаза: — Мне позвать лекаря?

Я высвободилась из её объятий и отошла:

— Со мной все в порядке, не нужно никого звать.

Женщина взяла меня за руку и потянула в сторону купальни:

— Пойдем, я помогу тебе смыть ужас этой ночи.

Я не стала спорить и позволила ей заняться мной. Я не слушала её жалостливых причитаний, и погрузилась в свои мысли, пока она помогала мне с мытьем. Я задумалась о том, что возможно, Ламис в чем-то и права, и мне следует себя пожалеть: трудно жить, когда не знаешь радости, но еще труднее, когда узнал её и потерял. Как теперь я буду сносить ненавистные прикосновения Гафура, которые после сегодняшней ночи станут вызывать еще больше отвращения? Как смогу снова притворяться, лгать, терпеть? Как смогу жить дальше? Я вздохнула, очень просто — снова спрячу свободную Джоанну глубоко в себе, а бесправная Джуман стерпит что угодно.

Ламис уложила меня в постель и присела рядом, как всегда, гладя по голове:

— Пройдет время, и эта ужасная ночь сотрется из памяти, вот увидишь.

Я не хотела ничего забывать, я сохраню память об этой ночи навсегда и стану доставать на свет, когда будет особенно плохо.

— Все встанет на круги своя, и жизнь в гареме пойдет как раньше.

Я не хотела как раньше, ничто уже не будет прежним. Но я сделаю все возможное, чтобы о моих желаниях никто не узнал.

— Господин Гафур добр к тебе. Он часто дарит подарки и это значит, что господин тобой доволен. Батул вскоре не сможет быть его фавориткой из-за беременности, и ты, вполне возможно, займешь её место.

Я не хотела ни его доброты, ни подарков, которыми он старался меня подкупить. Тем более мне не было нужно место его фаворитки.

— Засыпай, все наладится, — сказала Ламис свою любимую фразу и вышла из моей спальни.

Я повернулась на бок и прикрыла глаза. Я думала, что в постели Гафура научилась всему, что должна знать женщина, сведущая в эротической науке. Но после ночи с Аббасом, я поняла, что не знаю ровным счетом ничего. Ведь с Гафуром было только мое тело, которое безропотно сносило нежеланные прикосновения, а с Аббасом была я вся — тело, личность и душа. Все было по-другому, по-новому, и я, наконец, поняла значение фразы «заниматься любовью», она обрела для меня смысл. Мы занимались любовью еще три раза за ночь и каждый раз, он дарил мне нежность, удовольствие и страсть. Наутро, перед самым рассветом Аббас разбудил меня поцелуем и велел одеться. Я медленно натянула лиф с юбкой и сонно посмотрела на него. Мужчина зажал мое лицо в ладонях, заглядывая в глаза, а потом поцеловал в лоб и обнял — он прощался со мной без слов. Я теснее прижалась к Аббасу, вдыхая и запоминая только ему присущий аромат, я понимала, что мы вряд ли еще раз увидимся. Мужчина мягко отстранил меня от себя и позвал охранника, который стоял у двери. Тот с поклоном вошел, и Аббас подтолкнул меня к нему. Я на мгновение задержала взгляд на сильном мужчине, который подарил мне нежную ночь любви, и, прошептав лишь одними губами «спасибо», а потом ушла из его спальни навсегда.

Ламис сказала, что все наладится. Но все уже наладилось. Наладилось и рушится снова.

Весь день внимание всего гарема было приковано к моей персоне. Первым меня посетил Карим, он строго осведомился, как я себя чувствую и не нужен ли мне лекарь. Я ответила, что все нормально и Ламис кивнула в подтверждение моих слов, когда суровый взгляд Карима остановился на ней.

— На её теле нет никаких повреждений, — уточнила Ламис.

Похоже, Карим волновался, как сильно наказал меня Аббас за мое неповиновение в общем зале. Он снова посмотрел на меня, но уже любопытство сквозило в его взгляде. Я знала, что Карим не мог спросить об этом напрямую, ведь это было не его дело. Мужчина поджал губы:

— В любом случае господин Гафур узнает о твоем непростительном поведении вчера. Ты его опозорила своей дерзостью.

Впервые за долгое время мне было все равно, я не почувствовала ни страха, ни ненависти. Я только почтительно склонила голову, чтобы Карим не заметил мое безразличие. Он покинул спальню, и Ламис посеменила за ним.

Через двадцать минут дверь в мою комнату снова открылась и Батул прошмыгнула внутрь. Она быстро направилась ко мне и порывисто обняла:

— Джуман, мне так жаль.

Почему все меня жалели, ведь я провела замечательную ночь? Подруга отстранилась от меня и заглянула в глаза:

— Как ты себя чувствуешь?

Я чуть улыбнулась и ответила:

— Все хорошо.

Взгляд Батул стал сочувственным:

— Не надо жалеть мои чувства, расскажи все. Это было ужасно?

Я отошла от неё и села на постель:

— Все, правда, хорошо, Батул. Он был нежен.

— Нежен?

— Да, почему это удивляет тебя?

Батул присела возле меня и взяла за руки:

— Аббас жестокий воин, на его руках кровь тысячи неверных. И ты хочешь меня убедить, что эти руки были нежными с тобой?

— Я не буду ни в чем тебя убеждать, я просто говорю, как есть.

Батул придвинулась ближе ко мне и её взгляд загорелся лукавством:

— Тебе что, понравилось?

Я чуть покраснела и отвела взгляд, но подруга успела прочитать в нём ответ:

— Джуман! — воскликнула она и еще раз меня обняла: — Я рада за тебя, хоть это и плохо. Будь он жестоким, возможно ты бы по-другому взглянула на Гафура, а так… Теперь тебе будет еще сложнее.

— Я знаю.

Батул отстранилась:

— Но ты сильная, ты справишься. Я верю в тебя, — женщина улыбнулась: — Расскажи, как это было?

Я смутилась и прикрыла глаза. Батул рассмеялась:

— Да брось, Джуман, мы ведь в гареме, а не в монастыре.

Я сдалась:

— Он был нежен, заботлив, предусмотрителен. Он как будто знал, как мне нравится больше всего.

Батул сладко вздохнула:

— Все это я чувствую с Гафуром. Жаль, что у тебя не так.

Я улыбнулась:

— Если бы у меня было так, мы бы сейчас не сидели вместе, ведя задушевные беседы. Мы бы планировали козни друг против друга.

— Как ты говоришь: «Нет худа, без добра». Так? Мне нравится, что ты во всем находишь что-то хорошее, — рассмеялась Батул, а потом заметила: — Надеюсь, тебе не надо объяснять, что другие в гареме не должны знать, как тебе понравилась эта ночь, особенно Гафур?

Я понимающе кивнула, а Батул теснее придвинулась ко мне и тихо спросила:

— Это правда, о чем шепчутся в гареме? Янычары любят входить в «срамной вход»? Это больно?

Я рассмеялась, наблюдая за её искренним любопытством:

— Я не знаю, Батул. Со мной он этого не делал.

— А что делал?

Я рассмеялась еще громче.

В обед в общем зале я ловила на себе сочувствующие взгляды наложниц. Даже те, кто вчера хотел разделить ложе с Аббасом, проявляли сострадание. Видно их умы рисовали невероятные кары, которыми смутьянку ночью наказал жестокий друг господина. Я не стала разочаровывать участливую публику и изобразила на лице смесь печали и покорности: спина согнута, голова опушена, взгляд излучает скорбь — актриса из меня, кажется, удалась на славу. Даже Исад, что за время моего пребывания в гареме не сказала мне и десяти слов, проходя мимо, задержалась возле меня:

— Твой вчерашний поступок был необдуманным и глупым. Никогда не перечь мужчинам, они жестоко наказывают за это. Надеюсь, ты не очень сильно пострадала?

Я вздохнула и покорно ответила:

— Я заслужила все, что получила.

Исад кивнула и отошла, не дождавшись подробностей. Мою руку пожала Батул, которая сидела рядом. Я подняла голову и, заметив её хитрую улыбку, которая мгновенно пропала, прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

Последний своим вниманием меня одарил Гафур, вечером Карим отвел меня к нему. Я с надеждой переступала порог его спальни, потому что меня не подвергли тщательному мытью и подготовке к ночи с господином. Мужчина поднял голову от каких-то свитков, которые читал, и махнул мне рукой. Я подошла и стала в двух шагах от него, смиренно опуская голову. Гафур внимательно оглядел меня и спросил:

— Карим сказал, ты отказалась от лекаря?

— Да, господин.

— Значит ли это, что у тебя ничего не болит, или ты просто храбришься?

— Ничего не болит, господин.

Он кивнул:

— Я знаю Аббаса, он не станет злоупотреблять своей силой. И всегда контролирует свою ярость. Это он на корабле наказал тебя за дерзость, — я резко вскину голову, изображая удивление. Я знала, что ступаю на скользкую дорожку, надежда была только на то, что сегодня Аббас не был откровенен с Гафуром. Мужчина наклонил голову: — Если бы тогда я сам взял плеть, мог бы засечь тебя до смерти.

Я прикусила губу и опустила взгляд. Гафур поднялся и подошел ко мне, он приподнял мое лицо за подбородок и заглянул в глаза:

— Я думал, ты смирилась, но как показал вчерашний вечер, это не так. Прошло уже достаточно времени, Джуман, тебе пора принять свою судьбу.

Я кивнула и зашептала:

— Я просто испугалась вчера, господин. Никто не предупредил меня, что я буду принадлежать кому-то кроме вас.

Гафур сильнее сжал мой подбородок:

— Ты моя, а, значит, я могу отдать тебя любому, кому захочу. Ты поняла?

— Да, господин.

Мужчина секунду вглядывался в мое лицо, а потом обнял и прижал к себе:

— Я знаю, что тебе было страшно, Джуман. Ты и в моих руках еще не до конца пообвыклась, а что говорить о руках другого мужчины. Он причинил боль?

— Я была покорной, господин, ему не пришлось, — мои слова были и ложью, и правдой одновременно.

— Это хорошо, я не хочу, чтобы ты страдала, — он еще раз заглянул в мои глаза. — Ну, все, иди, моя жемчужина, у меня много дел.

Я покорно кивнула и быстро шмыгнула за дверь, пока мой мучитель не передумал и не решил пожалеть меня ни только словом.