Моя нежная фиалка (СИ)

Пролог

— Эмма, не плачь, — попросил Коля, крепко сжимая мою руку.

Из-за пикающих медицинских датчиков мужа почти не было слышно. А ещё меня трясло от рыданий, поэтому болезненный хрип любимого казался ещё более страшным.

— Не разговаривай, милый… тебе нельзя.

Коля, превозмогая боль, с большим трудом поднял руку и стёр с моей щеки мокрую дорожку слёз.

Врачи боролись за жизнь мужа почти сутки, но мне хватило одного взгляда, чтобы понять: они — не Боги. Усталые, грустные, молчаливо поджимающие губы… Мне односложно ответили, что теперь всё зависит только от Коли, от его молодого организма.

И только медсестра, женщина в возрасте, добавила тихим шёпотом:

— И от Всевышнего. Молитесь, деточка…

Никто не хотел признаваться. Эти люди так устали отнимать надежду у тех, кому при всём своём желании и профессионализме никак не могли помочь!

Мой муж — спасатель. Два дня назад на него рухнул целый этаж. То, что Коля до сих пор жив — уже чудо! Только кто бы мне сказал, как это чудо продлить?! Мы были женаты всего год! И этот год был самым чудесным в моей жизни! С момента нашего знакомства мир вокруг меня как будто приобрёл новые краски. Рядом с ним легче дышать, рядом с ним солнце светило ярче…

— Я не смогу без тебя, — сорвалось с губ отчаяния, и я тут же прикусила свой язык, видя, как мои слова расстроили Колю. Слова и слёзы, прочертившие новые дорожки на щеках.

— Совсем недавно ты рассказывала мне, — с трудом разлепляя пересохшие губы, выдавил Коля, — о книге, которую читала. Помнишь? Там девушка ещё перенеслась из нашего мира в другой…

— Это сказки, Коль.

— Да, — с трудом сглотнув, белый, как простыня, муж болезненно улыбнулся. — Сказки… Эмма?

— Да, родной?

— Пообещай мне…

— Что угодно, Коль, — клятвенно заверила я, впиваясь взглядом в родного, самого близкого человека.

— Верь в сказки.

На глаза набежала новая порция жгучих горячих слёз.

— Ну, Коль…

— Верь, Эмка. — Муж с силой сжал мои пальцы. — Ради меня. Когда-нибудь… в одной из жизней… я тебя обязательно найду.

Медицинские компьютеры раздражающе пикали, отмеряя последние секунды жизни Коли… моей жизни.

Продолжительный сигнал — и сердце, которое я обещала беречь до конца своих дней, остановилось.

Я проснулась в холодном поту.

Села, сунула ноги в мягкие тапочки, вытерла слёзы, крепко зажмурилась и сделала несколько глубоких вдохов. Это всегда помогало прогнать остатки сна.

Руки потянулись к фоторамке, стоящей на прикроватной тумбочке. Почти как ритуал я изо дня в день, из года в год повторяла это действие. Оно помогало мне зарядиться на целые сутки жизненной энергией.

Девять лет прошло после смерти мужа, а боль продолжала меня точить, как страшная раковая опухоль.

Мой мир так и не оправился от потери. Весь посерел, потерял все свои краски. Наша двухкомнатная квартира, которую мы взяли в ипотеку, забыла, как звучит мой смех. И я забыла. Улыбалась знакомым и родственникам механически, чтобы они не волновались. Им и так пришлось знатно повозиться со мной после…

— Пора на работу, — подмигнула прежней себе, громко смеющейся в далёком две тысячи пятнадцатом, и растянула губы в дежурной улыбке.

Я взяла за правило не окунаться больше в тот омут чувств, из которого с таким трудом выбралась, но не могла не смотреть на наши с Колей фотографии. Именно они не позволяли мне забыть о моём обещании.

«Я обещала… Я буду верить в сказки!» — крепко обняв фоторамку, встала и решительно поставила её на место.

— Завтрак сам себя не приготовит! — хлопнула в ладоши с позитивом, как будто другой человек.

Слёзы высохли. Ночь прошла. Надо жить и верить.

Включив «Авторадио», я поставила сковороду на плиту, включила чайник.

Как только зашкворчал бекон, разбила два яйца и заварила пакетик любимого «Эдварда» с клубникой.

Мама, как по часам, позвонила ровно в шесть тридцать, когда я уже села за стол.

— Доброе утро, солнышко, — привычно поприветствовала меня родительница, каждый божий день проверяя, как я. — Как ты? — словно подслушав мои мысли, спросила мама.

— Хорошо, мамочка. Собираюсь на работу.

— Ох… я же просила. Не говори мне о своей работе. Сердце замирает, как подумаю, что ты опять понесёшься спасать людей.

— Мам, ну, сколько тебе повторять? Я не спасаю людей. Это делают спасатели. Я же просто запечатлеваю их подвиг на фотоаппарат.

Да. Шесть лет назад я приняла волевое решение и стала штатным фотографом в «Главном управлении МЧС России». Ни секундочки я не пожалела об этом решении! Воспевать труд спасателей доставляло мне истинное удовольствие. В своих снимках я вместе с ребятами радовалась каждой спасённой ими жизни… или горевала, переживая утраты. Всё это как будто делало меня ближе к мужу. Я чувствовала потребность в этих самых ярких человеческих эмоциях! Они помогали мне жить! Но родители, естественно, пришли в ужас. Их нежная фиалка «сошла с ума от горя» — так они думали, когда я через полгода после похорон мужа пошла проходить требуемую для работы в отделении МЧС спецподготовку. Да. Тут даже фотограф должен иметь определённые навыки. Я научилась первую помощь оказывать, ориентироваться на местности, находить психологический подход к пострадавшим и препятствовать распространению паники, и даже владеть приспособлениями и оборудованием для осуществления спасательных операций. А вдруг?! Даже штатный фотограф МЧС при красном уровне опасности может стать спасателем! Но маме об этом лучше не знать…

— Я просто устала с тобой спорить, Эмма, — вздохнула родительница, заводя знакомую шарманку. — И не рассказывай мне сказки! Штатный фотограф МЧС так же точно, как и другие спасатели, в самом эпицентре беды! Не для того мы с папой двенадцать лет культивировали в тебе чувство к прекрасному! Художка, институт культуры и искусств… Помогли тебе открыть фотостудию… зачем всё это было, если ты взяла и перечеркнула свои и наши труды?! Для чего? Чтобы однажды умереть на больничной кровати, как Коленька?

Яичница в один миг потеряла свой вкус. Бекон больше не пах аппетитно, а чай… чай стал тёмной бурдой.

Оценив моё молчание, мама заволновалась.

— Эмма… прости… я…

— Мам, мне тридцать лет. Как думаешь? Я имею право решать, чем мне заниматься?

— Я… прости, солнышко. Конечно. Конечно, ты имеешь право решать, какой сделать свою жизнь. Я просто волнуюсь за тебя. Ты поймёшь, когда сама станешь мамой.

Я крепко зажмурилась.

«Вот мы и перешли на вторую ступень претензий!» — покачав головой, мысленно извинилась перед родительницей.

— Мамочка. Я уже обулась… выхожу из квартиры. Давай, я тебе после работы позвоню, хорошо?

— Эмма, я…

— Мне надо бежать, мамуль. Поцелуй папу. Я люблю вас.

Скинув звонок, положила телефон возле тарелки, забралась с ногами на стул и крепко обняла колени.

Не знаю, в чём секрет, но эта поза всегда успокаивала меня. Что сказать? Васнецов знал толк в женской душе, нарисовав свою знаменитую Алёнушку на камне у воды!