Тори
Наспех приняв душ после Громова, я возвращаюсь в комнату и запираю ее на ключ. Арсений послушно сидит на соседней кровати, вытянув длинные ноги, и демонстративно залипает в телефоне. Он даже не поднимает на меня глаз, пока я не могу оторвать своих от его голого торса, рельефных рук и очень явного намека на красивый пресс. В больнице я успела заценить демоверсию, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что я вижу сейчас.
— Палишься, Булочка, — все еще не отрываясь от экрана и заставляя меня вздрогнуть, говорит Громов, — Смотри, слюна потечет.
Он стреляет в меня темным взглядом исподлобья, и мышцы между ног сводит против любых доводов разума о том, что мне не стоит связываться с этим парнем.
— Или у меня, — громко присвистывает Арсений, пожирая мое тело глазами, а я шикаю на него, чтобы был тише. — Это самые блядские шорты, которые я только видел. У меня встал.
Я закатываю глаза на его сквернословие, вешаю влажное полотенце на дверцу шкафа и убираю несвежую одежду в специальную коробку, с которой хожу в прачечную. Ну что он выдумывает? Самые обычные на мне шорты. Пижамные серые за пятьсот рублей. Вспомнив, я достаю с полки забытую Громовым неделю назад ветровку, в которую тот, спасая мне руку, прятал замороженное мясо, и с размаху швыряю в него с улыбкой.
— На, оденься. Скажи, а у тебя вообще падал? — укладываясь на свою скрипучую кровать и стараясь не смотреть на Арсения, спрашиваю я. — А то, может, это заболевание какое? Вряд ли хроническая эрекция — это признак здоровья.
— Так проверь сама. Я с удовольствием поиграю с тобой в доктора, — пошло шутит он.
С трудом сдерживая улыбку, я выдыхаю и накрываю одеялом ноги, на которые с прожорливой ухмылкой пялится Громов. Мне не по себе от его пронзительного взгляда, а еще я боюсь, что он заметит царапину на щиколотке от моей тупой бритвы и начнет смеяться, зачем я вообще брила ноги, если не собираюсь с ним… Боже, да не знаю я зачем! Под пытками не смогу ответить! Побрила, и ладно. На всякий случай.
— Спокойной ночи, — шепчу я уже в темноту, щелкнув выключателем, чтобы погасить свет, и заворачиваюсь в одеяло со всех сторон, потому что в комнате довольно прохладно.
В общаге вечные проблемы с отоплением. Из года в год одна история — его дают по всему городу, у нас обязательно прорывает какая-то труба, и мы еще две недели мерзнем под тремя слоями пледов, если с погодой не повезет. Мне не везет вот уже во второй раз из двух. И пока я тут рассуждаю об общажных буднях, видимо, пропускаю пожелание эротический снов от Арсения. Хмыкнув себе под нос, прикрываю глаза, чтобы уснуть и наутро разойтись с ним дорогами, когда вдруг чувствую, как мой матрас прогибается и ко мне под одеяло забирается чертовски горячее тело.
— Громов! — по-учительски строгим тоном предупреждаю я, когда его ладонь без церемоний ложится мне на бедро.
— Что? Огнева, это невозможные условия для сна. Мне в жопу впивается пружина, и охуеть как холодно под той тонкой тряпкой, которую ты назвала одеялом.
— У меня такое же, — я пихаю его локтем в живот, жаль, не очень удачно.
— У тебя другое, потому что ты под ним. А с тобой жарко, как в Африке, — объясняет мне, будто сущую глупость, и в бесчисленный раз вдыхает запах моих волос, потом шеи. Громов как раз стопорится на ней. Кажется, ему нравится мой лосьон для тела с корицей, потому что шампунь не пахнет ничем, кроме отдушки.
— Арсений! — я повышаю голос, и он звучит уже не грозно, а скорее испуганно, так как его пальцы лезут под мою майку и гладят живот. И несмотря на весь ужас и страх, в голове у меня стреляют залпы салюта и взрываются фейерверки, а это я всего лишь вспомнила наши лобзания у стены в клубе.
— Слушай, Булочка, я понял. — Зубами он тянет меня за мочку уха, а я кусаю губы, чтобы смолчать и с ходу не выбросить белый флаг. — Не хочешь трахаться, я подожду. Сегодня не будем. Но если ты не хочешь мне по-быстрому отсосать, — я прыскаю, а он улыбается, я чувствую, — хотя бы дай послушать, как ты кончаешь.
С этими словами его рука цепляет мой пупок и опускается ниже, пробивая себе путь под резинку моих шорт, а я от испуга крепко сжимаю ноги и собираюсь громко возмутиться.
— Тс-с-с, — шепчет Арсений так мягко, что я даже теряюсь. — Тебе понравится, так уж и быть, побуду джентльменом сегодня.
Слава богу, в комнате темно, и я лежу к нему спиной, потому что… Черт! Да я с ума схожу, покрываюсь мурашками с головы до ног и закатываю от удовольствия глаза, просто когда его рука рисует восьмерку на моем белье.
— Какая же ты вкусная, охуеть, ммм, — он смакует поцелуями кожу на моей шее, покусывает, как несостоявшийся вампир, лижет и тянет ровную линию вниз к позвонкам. Не переставая при этом гладить, водить круги и слегка надавливать через ткань на чувствительные точки у меня между ног.
— Громов, ты… — я оборачиваюсь, чтобы в последний раз запротестовать.
— Я, — говорит, обдавая жаром мои губы и целует меня.
Боже мой.
Его язык не спеша, но охренеть как настойчиво пробирается мне в рот. Он с таким жадным удовольствием ест меня, что аж причмокивает и тихо стонет. Удерживает мою голову одной рукой, второй — ловким движением отодвигает белье, а третьей… третья у него в бóксерах. Стоит и не падает, и Громов толкается в меня стояком. И куда, блин, подевались его джинсы?
Голову я недолго ломаю над этим вопросом, меня отвлекают пальцы. Пальцы. Громова. В моих. Трусах.
Боже мой.
— Ааах.
И прежде чем я успеваю что-то сообразить, он погружает в меня один из них, умудряясь при этом продолжать наворачивать круги вокруг клитора.
— Чувствуешь? — он шепчет мне в губы, хрипло, запыхавшись. — Если бы это был мой член, ты бы уже захлебывалась от стонов. — Он двигает рукой медленно, размазывает смазку вокруг, а ее чертовски много. — Ты пиздец какая горячая, Огнева.
Арсений просто облизывает меня — от подбородка до носа. И это кажется чем-то таким порочным, что я повторяю свое «ааах», от которого он срывается с цепи.
Громов неглубоко входит в меня уже двумя пальцами и короткими быстрыми движениями дразнит так, что тугой узел внизу живота скручивает в пару мгновений. Языком он повторяет ритм ладони, и в какой-то момент я понимаю, что он практически имеет мой рот. Арсений трется твердым членом о мои шорты и спину, а я выгибаюсь, сжимаю и разжимаю коленки. Посасываю его язык, губы, уже подбородок, потому что это черная магия, которой нельзя противостоять. Наваждение какое-то.
Если впустить реальный мир, то можно, наверное, услышать жуткий скрип кровати, почувствовать запах хлорки после генеральной уборки комнат, увидеть тусклый свет уличного фонаря, пробивающегося в окно. Если. Но у меня в ушах на разрыв бешено бьется пульс, нос чувствует лишь парфюм, который теперь кажется знакомым, а в глазах… в глазах такая чернильная темнота, что я провалилась в нее и тону.
— Я подыхаю как хочу тебя, — несвязно бормочет Громов мне в губы, ускоряясь, яростнее нападая, отпуская контроль. — Блять, если сейчас так… Ты представь, как охуенно будет…
— Я-я… — два слова связать не могу и не сумею ответить ему, даже если очень постараюсь, потому что сейчас я забираюсь на самую вершину американских горок, чтобы…
— Ты, ты, Булочка. Кончай.
И я лечу вниз.