На грани фола (СИ)

Глава 23

Тори

Знала бы, что для того, чтобы Громов от меня отстал, нужно сказать ему, что я девственница, давно бы уже это сделала. Или нет. Не знаю. Все как-то глупо вышло, и на душе теперь так паршиво, что я, наплевав на вечную диету, открываю ночь поеданием молочной шоколадки. Перекатывая во рту вкус сладости и орешков, закрываю глаза, но через пару минут распахиваю их снова. Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Планирую поскорее уснуть, но сон не идет. Зато перед глазами отлично идет кино с Арсением Громовым в главной роли. Вот он улыбается, вот хмурит брови, а вот в шоке отшатывается от меня, когда понимает, что огненная девица на его глазах превратилась в девственную тыкву…

Ну и ладно. Я все равно никогда бы с ним спать не стала. И не из-за каких-то допотопных убеждений — у меня нет никаких загонов на тему секса. Просто между принципами и похотью я интуитивно всегда выбираю первое. А принцип, точнее пожелание самой себе, у меня один с самого детства — чтобы первый раз был по любви. А какая может быть любовь между мной и Арсением Громовым? Тут одна похоть, похоть и еще раз похоть.

Устало вздохнув, я накрываю голову подушкой и замираю. Осторожно тяну носом воздух, будто пробуя его на вкус. Вот что я за дурочка такая? Здесь запах Арсения особенно сильный. Надо было перед сном поменять постель, а теперь я жадно вдыхаю терпкий аромат его одеколона, которым пропахла вся наволочка. Не зря говорят, что ароматы — лучшие проводники воспоминаний. В моем печальном случае не только лицо Арсения перед глазами маячит, но и на заднице фантомные ощущения его горячих рук проявляются. И нет бы мне подумать о Диме Воронцове, который после стычки с Громовым написал мне больше сообщений, чем за все время нашего знакомства! А я, блин, толком не отвечаю ему! Я ведь сохла по нему еще с первого курса, но теперь, когда цель так близка, я вдруг переключила фокус внимания на другого? И на какого другого! Громова, которого по какой-то необъяснимой причине интересует мой зад.

Бомбардирующие меня воспоминания выливаются в безуспешные попытки уснуть. На часах давно за полночь, а я все еще бодрствую. И вроде бы хочу спать, мозг точно хочет, а тело — как чужое, полное ощущений, которым сложно подобрать описание. Все горит, будто у меня резко подскочила температура, и в то же время конечности сковывает озноб, а слабости, присущей болезни, нет, наоборот, мне хочется какого-то движения. Но движение вызывает трение, а оно тоже раздражает.

Мучительно. Томительно. Ох, мамочки, Огнева, ты, кажется, доигралась!

Как хорошо, что сейчас темно, и в комнате я одна. И все равно, скользя ладонью вниз по телу, я испытываю жгучее смущение. Зажмурившись, ныряю под резинку пижамных шорт, касаюсь себя там, где вчера ночью хозяйничали пальцы Арсения. Сердце шалит. В ушах гудит. Дыхание рвется из горла неровными толчками. Но несмотря на это стихийное бедствие, мое сознание сосредотачивается лишь на том, что делают мои пальцы, вспоминая Громова, ведя меня все дальше по пути порочного наслаждения. Пока, наконец, тело не сотрясает судорога освобождения. Низ живота взрывается, пальцам в трусах становится горячо и влажно, под закрытыми веками вспыхивают всполохи красного.

Я засыпаю расслабленная, но с усиливающейся внутренней тревогой. Не дура, понимаю: с Громовым и моими чувствами к нему все куда сложнее, чем я наивно полагала раньше.

Утром я вроде бы бодро вскакиваю по будильнику, но все равно ощущаю себя разбитой. До электрички остается чуть больше часа, а я даже вещи еще не собрала для двухдневного трипа на родину. В этот понедельник у нас по счастливому стечению обстоятельств занятий не намечается, кроме физкультуры, от которой я получила освобождение, пообещав еще раз выступить с командой поддержки в ноябре, поэтому я решила смотаться к родителям. Соскучилась по ним сильно, и хотя Веня в последний момент с поездки соскочил, я от своих планов не отказалась. С чего бы? Мне вообще сейчас полезно подышать деревенским воздухом, пока из комнаты в общаге будет выветриваться аромат мажорского одеколона.

Наскоро собрав волосы в пучок на затылке, я влезаю в любимый спортивный костюм и дутую безрукавку, закидываю в рюкзак две смены белья и пару футболок. На ходу уплетаю протеиновый батончик и мчу на вокзал.

Полтора часа пасторальных пейзажей из окна электрички — и вот я дома. Папа встречает меня на старенькой KIA, а через десять минут я уже обнимаю маму, которая жарит у плиты пирожки. Ей, конечно, наплевать на то, что у меня каждая калория на счету — она в свои сорок с небольшим как тростинка, а я со своими округлыми формами пошла в папину породу. Эх, могла бы от папы взять что-то другое — например, умение разгадывать кроссворды или играть в дартс. Он у меня мастер по части подобных развлечений.

Мы садимся обедать, а после часы за разговорами с мамой обо всем и ни о чем летят будто на перемотке. Еще кучу времени «съедает» просмотр турецкого сериала по телевизору. А когда на улице уже темнеет и в окна начинает барабанить дождь, из гаража вдруг возвращается папа.

— Викуль, там к тебе гости, — как мне кажется, удивленно говорит он.

— Ко мне? Я же никому не говорила, что приеду.

Отец пожимает плечами.

— Машина явно не местная.

— Тогда с чего ты взял, что это ко мне?

— Потому что парень, который там у калитки трется, прямым текстом сказал, что приехал к Виктории Огневой.

— Как он выглядит? — спрашиваю я, ощущая, как в груди разгоняется сердце.

— Как, как? Как обычный парень. Высокий только очень.

Боже. Мой.

Вскочив с дивана, я подбегаю к окну. Во дворе темно, но неоновый свет фар, бьющий мне в глаза, не оставляет никаких сомнений — у калитки нашего дома припаркован пижонский автомобиль Арсения Громова.