На грани фола (СИ)

Глава 22

Тори

— Бекон или сухарики к сырному супу добавить? — спрашиваю я у ребят, которые часто бывают в нашем заведении, а сама кошусь в сторону настенных часов. Еще только девять, а я уже схожу с ума. Непростое это дело — игнорировать вездесущего Громова. Я даже телефон специально оставила в шкафчике, чтобы не было соблазна ответить ему, потому что ровно с восьми ноль-ноль он строчит мне похабные — и при этом до жути горячие — сообщения.

И зачем я его только разблокировала?

Иду пробивать заказ и стараюсь думать лишь о новых кедах, которые с непривычки натирают мне ноги. Плохой идеей было надевать их в субботнюю запару. Зал переполнен, на кухне задержка в раздаче блюд, еще и Костя, мой напарник, заболел. Вместо него столики со мной делит Лиза, которая за несколько часов уже дважды успела довести меня до ручки. Я даже присмотрела новую чугунную вок-сковороду шеф-повара, и если Киреева еще хоть раз пошутит про мое настроение…

— Блин, я мудака за десятым полтора часа обхаживала, а он мне даже чаевых не оставил. Ну вот что за мужики пошли? Как на сиськи пялиться, так это они за! — ее поиски прекрасного принца на белом мерседесе в нашей бургерной всегда меня умиляли. Честно сказать, обычно я вообще к ее куриному мозгу относилась с определенной степенью иронии. Но не сегодня.

Сегодня меня раздражает все — от и до. Будто все звезды сошлись в коридоры затмений, как сказала бы моя бывшая соседка по комнате. Ну или что-то вроде того. Точно ретроградный Меркурий был виной тому, что Громов учудил в столовой. И тому, как потом на меня смотрел Дима, от которого я сбежала, ничего не объяснив. И тому, почему Веня вздумал лезть ко мне с советами, за собой бы следил! Я опять завожусь и вымещаю злость на сенсорном экране кипера.

— О-о! Шестнадцатый беру себе. Тебе же не жалко, Огнева? — Лиза не дожидается моего ответа. Выйдя из кухни, она хватает меню и поправляет в вырезе грудь так, что соски вот-вот вылезут наружу и скажут всем привет. — Такие пираты в нашу гавань не часто заходят.

Я закатываю глаза и собираюсь проверить на раздаче клаб-сэндвичи, которые должны были уйти в зал еще минут двадцать назад, когда слышу Лизу, чересчур громко захлебывающуюся от смеха. Может, скорую пора вызвать? И, блин, черт меня дергает обернуться к ней!

Наверное, именно это имеют в виду в книжках, когда пишут про «мир вокруг, который перестает существовать». Потому что сейчас, увидев Громова, я чувствую что-то очень похожее: все вокруг становится подобным размытому фону, чужие голоса сливаются в белый шум, а во рту появляется эфемерный привкус алкоголя, которым пахли его поцелуи. Издалека не вижу, но я точно знаю, что сейчас, когда он задирает левую бровь, зрачки у него становятся шире, вытесняя зеленую радужку темнотой. Ньютон, Эйнштейн, кто там писал о притяжении, тяготении и всей этой ерунде? Может, они сумели бы объяснить, что сейчас происходит со мной? Потому что меня будто невидимыми нитями тянет к Громову.

— Может, принести вазу для цветов? Будет очень жаль, если такая красота пропадет, — голос Лизы звучит ужасно фальшиво. Она мило улыбается Арсению и Руслану, которого я замечаю не сразу, но в голове уже явно составляет план, как родить от одного из них минимум троих детей.

Платонов облокачивается на стол и что-то втирает Лизе насчет того, что под стать другу захватил бы букет, если бы знал, что персонал в нашем заведении такой… Какой, я уже не слушаю, сбегаю, когда вижу, что Громов напрягает симпатичную (да, я разглядела его утром в трусах) задницу, чтобы встать и, судя по взгляду, направиться ко мне.

Я лечу. Со всех. Ног.

Всего пару шагов к кухне, и я врезаюсь в су-шефа, который возвращается из курилки. Чтобы не тормозить скольжу в дверь с табличкой «только для сотрудников», что ведет в подсобку, а через нее — во двор. Выдыхаю лишь на улице и, глянув на часы, понимаю, что до полуночи еще очень и очень долго, а эта смена уже бьет все рекорды по невыносимости.

— Попалась, — сомкнув свои аристократические лапы на моей талии шепчет мне в затылок Громов, не забывая про фирменную хрипотцу, от которой у Лизы в трусах уже фонтанировали бы гейзеры.

А я… я даже не вздрагиваю, будто заранее знала, что он меня поймает. Зачем тогда убегала? Не скажу. Наверное, я, скорее, от себя бежала и пряталась, потому что остро чувствую — я даю слабину. Ну вот сейчас слабину, а потом просто дам, и что дальше? Стану галочкой в списке Громовских достижений? Еще и в разделе экзотики? И зачем оно мне?

Потому что самой очень хочется откусить кусочек Арсения?

— Хватит бегать, Булочка, — он так забавно душит меня в объятиях и упирается подбородком в макушку. Я чувствую себя маленькой девочкой, которую защитят ото всех бед. Кроме одной главной — от самого Громова.

— Отпусти, больно, — говорю тихо, но не делаю попыток выбраться из силков. Знаю, что бесполезно, пока он сам не отпустит.

— М-м, кто-то врет, как дышит. — Арсений все же ослабляет хватку и скользит ладонями по моим бокам, а носом — в волосах. — Если бы ты кончала каждый раз, как морозила мне ерунду, то…

— Хватит.

Собрав все силы, я отступаю от Громова на шаг и поворачиваюсь к нему, но не тут-то было — он толкает меня к кирпичной стене и нависает сверху, упираясь ладонями с обеих сторон, прямо как в клубе.

— Огнева, ну че тебе еще надо? Я тебе цветы притащил, — он смотрит на меня внимательно и без улыбки, отчего мне становится не по себе. Шутки в сторону? — С мамой познакомил. — А, нет, ехидная ухмылка на месте, просто прячется в уголках губ. — Даже продинамить дал, а воздержание, знаешь ли, вредно для здоровья.

А про ключи, которые демонстративно вручил мне при всех, подмочив тем самым мою репутацию, он упомянуть забыл.

— Ну так иди и попроси помощи спустить у Лизы! — срывается с губ слишком нервно. Это не мой голос, я так не визжу. — Она будет счастлива выручить тебя в таком нелегком деле, — говорю уже спокойнее, но все равно выдаю слишком много эмоций за раз и складываю в защитном жесте руки на груди.

Но Громов и бровью не ведет, так и заслоняет стеной.

— У меня, блять, на тебя колом стоит, алё! — с какой-то усталой обреченностью произносит Арсений, а у самого глаза огнем горят. — На тебя! Сколько раз еще повторить, чтобы поняла, а?

Он тоже кажется мне отчаянно искренним сейчас. И, вывалив на меня все это, сразу же закрывается, будто информация была не для моих ушей, и он жалеет о сказанном — хмурит брови, поджимает губы, опускает взгляд.

Злой Громов. И мне бы бежать со всех ног, но я не хочу.

— Слушай сюда, через неделю игра, — он начинает серьезно, и я готовлюсь услышать едва ли не деловое предложение с подписанием официального договора. — И если тебе дорога честь нашего университета, ты должна мне помочь.

— С чем? — не понимаю я.

— С этим, — Арсений вдавливает меня в стену и прижимается к животу твердым членом.

И вот как сохранять рядом с ним серьезность?

— Променять свою честь на честь университета? — я картинно закатываю глаза и громко цокаю, а Громов смеется. И так тепло вдруг на душе становится от его смеха, что я теряюсь. Как-то это все… странно?

— Серьезно, Огнева, — не переставая улыбаться белозубой и лукавой улыбкой, продолжает Арсений и заглядывает в вырез на форменной кофте, хотя я намеренно брала ее на размер больше, чтобы не привлекать лишнего внимания. — Мы ведь прошли третью базу, пора мочить хоум-ран.

— Это из бейсбола, что ли?

— По хуй, ты сколько еще меня во френдзоне будешь держать?

Громов проводит костяшками по моей скуле от уха вниз и стопорится на подбородке. И мне так хочется его поцелуев, что я злюсь.

— Так и не стой там!

Это же Громов, черт возьми. У него все — игра.

— Где там?

— Во френдзоне, блин!

— Намекаешь, что мне надо быть поактивнее? — говорит Арсений, оттягивая пальцем мою нижнюю губу и вызывая чертово дежавю.

— Намекаю тебе, чтобы ты отстал от меня, Громов! Не буду я с тобой спать!

Я толкаю его, а он явно этого не ожидает, даже отшатывается назад, но успевает перехватить меня за запястье.

— Это еще почему? — он так искренне удивляется, что я задаюсь серьезным вопросом — отказывал ли ему до меня хоть кто-нибудь.

— Потому что, — злюсь я.

— Что за блядская привычка так отвечать? — Громов недовольно втягивает щеки и раздувает ноздри. На эти острые скулы нельзя смотреть без страха порезаться о них. — Не первый раз уже так делаешь, Булочка, — он чеканит каждое слово. — Говори почему, или я твоему рту найду лучшее применение.

— Фу, и что ты привязался ко мне со своими пошлыми подкатами! Если так неймется, иди спи с…

— С Кариной? Лизой? С кем еще? — Арсений тоже уже явно на грани, и, едва эти слова слетают с его губ, я с удивлением понимаю, что совсем не хочу, чтобы он это делал. Ни с кем из них.

И когда, блин, все изменилось? С каких пор меня заботит, кого трахает Громов? Когда появилось острое желание оттаскать его девок за патлы, только бы не пускали слюни ему в рот?

Я теперь понимаю, почему за Громовым ходит слава донжуана. Когда он так смотрит — со смесью вожделения, злости, наглости и самоуверенности, когда так говорит — грязно, сексуально, чуть хрипловатым голосом, ему просто невозможно противостоять. Белый флаг. Мокрые трусики. Финиш.

— Ты, блять, огонь, Тори, — я вздрагиваю, когда он впервые зовет меня по имени, — а мнешься, как целка.

Разговор неожиданно сворачивает не туда, и я реагирую слишком явно, он видит это.

— Стоп, — у Громова глаза лезут на лоб. — Ты что, еще не трах… У тебя не было никого?

Надо ответить, надо срочно ответить, перевести все в шутку. Ответить и уйти с гордо поднятой головой!

— Я… — вместо всего этого с трудом мямлю.

— Да ну на хуй, Огнева! — он трет лицо — губы, лоб, а мои щеки начинают пылать от стыда. Все так по-дурацки складывается. — Прошу, скажи, что ты не девственница.

И такую мольбу я вижу в его глазах. Боже, да он бы сейчас, наверное, любые деньги заплатил, лишь бы услышать нужный ответ.

Вот он — настоящий финиш. Доигралась, Булочка, блин! Возбуждение тает в один момент, как мороженое в сорокоградусную жару. Я выпрямляю спину, задираю выше нос и…

— Не могу сказать, — признаюсь я, понимая, что, скорее всего, больше не увижу Громова.

А затем возвращаюсь в кафе. И дверь хлопает слишком громко для расшатанных нервов — слезы выступают на глазах. Минуты испаряются одна за другой, но никто за мной не идет.