На грани фола (СИ)

Глава 39

Тори

Еще не поздно отказаться, ведь правда? Арсений должен меня понять. Все это слишком быстро. Я не готова. Я точно облажаюсь, и ему будет за меня стыдно.

— Выдыхай давай, мы приехали, — раздается спокойный голос Громова. Вслед за этим глохнет мотор, и гаснут фары.

— Не могу, — честно выдаю я на одном дыхании. — Это слишком.

— Что именно слишком?

— Ужин с твоей семьей и это, — глазами стреляю на подол юбки, где лежит новый запакованный телефон, который Арсений купил мне двадцать минут назад, остановившись у салона связи.

— Это просто телефон. — Громов закатывает глаза, словно не понимает из-за чего я переживаю.

— Он стоит столько, сколько мои родители зарабатывают за месяц, — возражаю я. — Вместе, Арсений.

— Ну и что? Это подарок.

— Я не могу принять.

— С хера ли? — мгновенно вспыхивает он. — Значит, боксер тебе пакеты таскал — это нормально, а от меня принять ты ничего не можешь?

— Ты сравнил тоже! — вздыхаю сокрушенно. — Он мне варенье приносил домашнее. И апельсины из магазина.

— Ну, извини, моя мама закрутками на зиму не балуется, — бросает Громов раздраженно и отворачивается от меня.

Неужели обиделся?

— Арсений, послушай… — начинаю я мягко, чтобы попытаться объяснить ему свою позицию.

— Нет, это ты меня послушай, Вика! — перебивает меня он. — Внимательно, потому что возвращаться к этому разговору я больше не планирую. Это мой подарок тебе. Да, блять, не подарок даже! Это необходимость. Базовая вещь, без которой вообще нельзя обойтись. Я хочу, чтобы у тебя был нормальный телефон. Считай, что я себе подарок сделал. Например, ты сможешь слать мне голые селфи в хорошем качестве, понимаешь? И места тебе хватит на все приложения. И на сообщения мне будешь быстрее отвечать. Да, блин, мне выгодно, чтобы у тебя был этот телефон, а не твоя допотопная трубка!

— Слать тебе голые селфи я никогда не буду, — шепчу, слегка ошарашенная его эмоционально тирадой.

— Посмотрим, Булочка, — он хитро улыбается и пошло подмигивает, переводя взгляд на грудь. — Сначала ты и давать мне не хотела.

Ну вот вообще не смешно, но почему-то я все равно начинаю глупо улыбаться. Вот как Арсений это делает, а?

— Ладно, — соглашаюсь я, просто чтобы его не обижать. — Возьму я телефон. Во временное пользование, пока не получу зарплату в кафе и не подыщу себе что-то подходящее из бюджетной линейки.

— Договорились, — на удивление быстро соглашается он, срывает с коробки пленку и, пока я пытаюсь осмыслить, что только что взяла на себя ответственность за телефон с шестизначным ценником, вставляет в мобильник мою симку и колдует с настройками.

— Готово, — удовлетворенно сообщает Арсений, передавая мне тонкую трубку. — Боюсь только, контакты тебе вручную придется перебивать. Они у тебя в телефоне были, а не на симке. Но свой я уже вбил.

Я громко сглатываю, отчаянно борясь с подступающими к горлу слезами.

— Спасибо, — вот и все, что мне удается выдавить из себя.

— Пожалуйста, Булочка, — Арсений наклоняется ко мне, берет мое лицо в теплые ладони и целует меня в кончик носа. — И прекрати нагнетать, лады?

— Лады, — отзываюсь глухо, своим согласием заслуживая еще один короткий поцелуй — на этот раз в губы.

— Ну, раз с телефоном и голыми селфи мы порешали, давай теперь с ужином разбираться.

— Давай я тебя в машине подожду? — предлагаю робко и в довесок хлопаю ресницами, чтобы быть убедительнее.

— Юмористка ты, Вика, — без тени иронии говорит Арсений. — Как, по-твоему, мне кусок в горло залезет, когда я буду знать, что ты одна в тачке сидишь?

— Ничего. Я спокойно тут побуду. Номера как раз перенесу, — тараторю на выдохе.

— Потом перенесешь, все равно самый важный контакт с тобой рядом сейчас находится, — не без самодовольства заявляет он. — А мама моя тебя не съест, — потом вдруг смешок. — Она на диете у меня постоянной. В мучном себя ограничивает, не то что я.

И когда я с размаху тычу кулаком ему в плечо, Арсений привычно горланит свое «ауч, Булочка», но сам смеется. Господи, ну какой же классный у него смех — заразительный, искренний! Противостоять невозможно, все равно присоединяешься к нему. Смеюсь с Громовым, пока тот снова не становится серьезным.

— Серьезно, Вик, хватит панику разводить. Нормально все будет. Поедим, конструктор Левы посмотрим и свалим домой.

— Твоя мама меня ненавидит, — озвучиваю я свой самый большой страх.

— Да бред. С чего ты взяла?

— Из-за меня ты попал в больницу.

— Но ты меня и спасла, — напоминает он. — Мама от тебя в восторге будет, вот увидишь.

Ему легко говорить, а я вот совсем в этом не уверена. Как вспомню обстоятельства, при которых мы с ней познакомились, так хочется провалиться сквозь землю. Сына ее едва медом не убила, а потом на больничной койке чуть не изнасиловала. И пусть последнее совсем неправда — Арсений сам меня лапал, но это же мама! Она всегда будет на стороне своего ребенка, а не какой-то залетной Булочки, которую гоняет ее сын.

— Слушай, я начинаю переживать, — Арсений тянется ко мне через разделяющую нас панель «Порше» и тычется лбом в мое плечо. — Я-то думал, что мне попалась совершенно бесстрашная Булочка, а ты мамы моей испугалась.

— Никого я не испугалась, — бормочу я, млея от его грубоватой ласки. — Просто не думаю, что сейчас подходящее время…

— Отличное сейчас время. Все, заканчивай хандрить, — перегнувшись через меня, Арсений открывает дверцу с моей стороны. — На выход, Огнева.

Отчаявшись переубедить его, я выскакиваю из машины. И пока он делает то же самое и достает с заднего сиденья торт, который надоумила его купить в модной кондитерской, я изучаю собственное отражение в глянцевой поверхности пижонского тачки. И… выгляжу я-то нормально. Все еще не пара Арсению, но все, что могла, я сделала: волосы собрала в гладкий пучок, слегка подкрасилась. По пути сюда мы даже заехали в общагу, чтобы я переоделась. Впрочем, сменила я только штаны на джинсовую юбку по колено, которая неношеная валялась на дне шкафа, кажется, с прошлого года. Водолазку пришлось оставить, чтобы не светить перед мамой Арсения смачным засосом — еще одним подарком от ее вечно голодающего сына.

— Охуенно выглядишь, Булочка, — в своей типичной манере Арсений лапает меня за зад, а когда я возмущенно шикаю на него, снова ржет.

Нет, ну он вообще может быть серьезным? Мы под окнами у дома его матери! Что, если она сейчас на нас смотрит и моя репутация в ее глазах падает еще ниже, куда-то в преисподнюю?

— Ну что ты опять мнешься, а? — вздыхает Громов сокрушенно, тычась в мою макушку носом. — Что я опять сделал не так?

— Пожалуйста, Арсений, — набрав в легкие воздух, я серьезно смотрю в его зеленые глаза. — Не называй меня Булочкой при своей маме. И не трогай меня… так.

— Лады! Я и не планировал. Это для наших ролевых игрищ прозвище, ты разве не знала? Где тискать тебя мне по хер, но, так уж и быть, потерплю. Хотя взамен тоже попрошу кое-что, согласна?

Ага, только я не могу говорить, язык будто к нёбу прирос, поэтому лишь киваю.

— Прекрати паниковать. Это просто моя мама. И ты ей понравишься. У нас с ней вкусы, как правило, совпадают.

Что ж, по крайней мере про вкусы Арсений и правда не лжет. Встречающая нас на пороге его мама — такая же шикарная, как и он сам. В больнице я видела ее в безликой униформе врача, а дома она — просто королева. Облегающий свитер «Баленсиага», почти как у Арсения, только женский, шелковая юбка миди, а на ногах — кожаные мюли* с меховой отделкой. И если к эпатажному стилю самого Громова я уже почти привыкла, то рядом с его мамой снова ощущаю себя бедной родственницей.

— Здравствуй, Виктория, — говорит она вполне вежливо, когда Арсений вваливается в квартиру, буквально волоча меня за руку. — Сынок, выглядишь уже лучше.

— Это все твои чудодейственные порошки, мам, — отзывается Громов, звонко целуя ее в щеку. — И Вика мне какой-то волшебный чай с малиной заваривала.

— Ну, хорошо хоть не с медом, — бросает его мама непринужденно, пока я мысленно делаю себе харакири. — Лёва там тебя заждался, Арсений. Готовится поразить тебя своим штурмовиком. И отец твой, кстати, должен заехать.

— Что-то он зачастил к тебе, мам, — Громов удивленно вскидывает брови.

— Не ко мне, а к нам, — поправляет она его строго, а сама, это даже я вижу, предательски краснеет. — Я же тут не одна живу.

— Как скажешь, мам, как скажешь, — стараясь сохранить серьезность, отвечает Арсений, а потом вручает маме торт. — Вот, это Вика выбирала, он низкокалорийный.

— Неужели? — Татьяна Сергеевна пронзает меня зеленым взглядом, точь-в-точь как у ее сына.

Господи, Арсений! Ты хочешь моей смерти? Надо было уж прямым текстом сказать, будто я считаю твою мать толстой и поэтому принесла к ней в дом диетический десерт, и закончить этот убийственный вечер.

— Он вкусный очень, — бормочу я в отчаянной попытке спасти ситуацию. — И легкий, правда.