На грани фола (СИ)

Глава 47

Арсений

Булочка кажется мягкой, маленькой, местами округлой, но хватка у нее стальная — тут не поспоришь. Обнимает меня под домом да так, что вздохнуть не могу, а просить, чтобы полегче была, как-то и не хочется. Нравятся мне ее порывы искренние. Нравится, что не скрывает эмоций. Мерзнет, тычется красным носом мне в грудь, слезы прячет, а у меня самого блядский ком в горле стоит.

— Эй, голубки, вы еще долго лобзаться будете? Мы так в аэропорт опоздаем, — бухтит Рус в приоткрытое окно своей тачки.

— Опоздаем — следующим рейсом полечу.

И хотя я продолжаю обнимать ее, Вика все равно медленно отстраняется, вытирает припухшие щеки и губы, трет озябшими руками нос и смотрит на меня снизу вверх, простреливая лоб навылет пронзительным взглядом. Ее обычно пушистые ресницы слиплись от слез, губы дрожат, но она не произносит и слова с тех пор, как мы спустились вниз. А что говорить, когда словами не озвучить бурю внутри?

Две недели пролетели так незаметно, что я сам охренел, когда вчера мне на почту пришло уведомление об открытии онлайн-регистрации на рейс в Черногорию. Думал, попутали что-то, система сломалась, заранее решили устроить, а потом даты проверил и…

Мы даже почти не трахались вчера. Не то настроение было. Целовались да — я губы о ее кожу стер, но, блять… Даже если бы она вся с ног до головы обмазалась медом, меня бы это не остановила — вылизал бы всю. В таких объятиях не грех и помереть. Уже под утро, когда Булочка начала хныкать во сне и звать меня, я понял, что это звездец. Обнял ее, поцеловал, успокоил, как умею лучше всего: удовлетворенная девушка всегда счастливее. Но как представил, что в следующий раз, когда буду далеко, она меня рядом не найдет, и просто… блять.

Договорились с ней, что в аэропорт Огнева с нами не поедет. А то я на хер в самолет не сяду. И даже Русу ее в таком состоянии доверять не хочу. Поэтому снова целую Булочку в кончик красного и соленого носа, будто лишний поцелуй поможет нам меньше страдать — ага, конечно. Лезу в карман, достаю ключи и вкладываю ей в ладошку. Такая крохотная она у нее на фоне моей лапы.

— Я уже говорил, но повторю еще раз для непонятливых. Живи у меня. Не хочу, чтобы ты по общаге шаталась одна.

— Я не одна, там…

— Ага, давай еще раз напомни мне про никчемного додика, который сам себя защитить не может. Здесь элитный дом, территория под охраной, повсюду камеры. Клининг раз в неделю и доставка еды заказана у меня до конца месяца. Че добру пропадать?

— Попроси их вернуть деньги. Или… — она кивает в сторону Руслана тачки. — Платонову предложи. Он, бедный, похудел на общажной еде.

— А я предлагаю тебе, — улыбаюсь этой заботливой заразе.

— Но, Сень, вдруг…

— …как в сказке скрипнула дверь, — смеюсь я, но потом повторяю уже серьезно: — Не обсуждается, Булочка. Я хочу видеть тебя у себя на кровати абсолютно голую, когда вернусь.

— Это будет через месяц, — режет продольно по венам и без того известной инфой. Почти тридцать дней тренировок, переговоров, пробных игр, поиска жилья и так далее. Я, блять, надеюсь, что меня будут загонять до такого состояния, что я ни о чем думать не смогу, иначе подохну от тоски.

— Он быстро пролетит.

Ни хуя.

Ключи у Булочки я так и не забираю, как ни пытается мне их всучить. Почти со злостью — на себя, на нее за то, что появилась в моей жизни так неожиданно, на гребаную Евролигу, что заметили меня — сжимаю пальцами ее затылок, бьюсь губами о ее губы, напоминаю языком, о ком ей думать по ночам придется, пока будет развлекать себя своими руками. Отступаю на шаг так же резко, как напал, иначе это все и правда не закончится никогда. Накидываю на нее капюшон, отступаю и в конце концов сажусь в машину.

— Газуй, — даю команду Русу.

— Может, помашешь зазнобе на прощание? — ерничает он.

— На хер иди, — рычу и в упор смотрю в лобовое, чтобы не расклеиться от вида плачущей Огневой.

После молчаливой поездки Рус паркуется прямо перед входом в аэропорт, открывает багажник, чтобы я забрал чемодан, пожимает мне руку, а потом ржет в голос и толкает к себе, чтобы похлопать по спине и еще умудриться подкинуть меня вверх над землей. Придурок, блин.

— Сука, Громов, ну улыбнись, а то я сейчас тоже слезу пущу.

— Ага, — киваю, потому что улыбаться ни хрена не хочется. Хуево не по-детски. Впервые так. Хочется выть, блять.

— Че думаешь делать?

— С чем?

— С кем.

Я понимаю, о ком он, но что я скажу, если сам ни хера ничего не придумал.

— Я вернусь через месяц.

— На две недели перед Новым годом, чтобы потом свалить в Европу на совсем, — напоминает мне о том, что я и без него знаю. И сразу не хочется лететь никуда. А если и полететь, то завалить первую же игру, чтобы от меня открестились и сослали обратно.

— Не знаю, — говорю растерянно. Я впервые жизни и правда не знаю, чего хочу. Все перевернулось вверх дном. Все, о чем мечтал, теперь не кажется таким лакомым куском, как раньше. Ну буду я играть, ну хотел этого всю жизнь, а на хуя мне это все с дырой в груди? — Присмотри за ней в универе, хорошо?

— Я тебе не нянька, — смеется в ответ Рус, но я знаю, что присмотрит.

А когда через час я спускаюсь по рукаву, чтобы нырнуть прямо в пасть самолета, все равно оборачиваюсь назад, будто Огнева волшебным образом материализуется здесь, в стерильной зоне, куда ее без билета и не пустят даже.

— Можно не стоять посреди прохода? — пиздит на меня какой-то лысый хрен недовольный, толкает плечом, а я даже не хочу в морду ему дать. Даже не отвечаю. Так и смотрю в пустоту, пока стюардесса лично не зовет пройти в салон.

Лишь усевшись в кресло бизнес-класса, меня хоть немного расслабляет. Я вставляю наушники в уши, закрываю глаза, откидываю голову и… все равно вижу Огневу — это уже мания какая-то. И я знаю, что обещал всем написать по прилету. Ей в том числе, чтобы лишний раз душу не травить. Но все равно достаю телефон и пишу контакту «Булочка», что уже скучаю.

Это будут очень долгие тридцать дней.