На грани миров

Один

Я остановилась перед раскинувшимся особняком, проверила адрес, который дала мне адвокат, затем снова взглянула на особняк, сбитая с толку еще больше чем, когда мне позвонили. Это ни в коем случае не законно. Я посмотрела на цифры на массивных белых колоннах и сравнила их с цифрами, которые нацарапала на ярко-розовом стикере. Идеальное совпадение. Одно дело, когда совершенно незнакомый человек завещает мне дом. И совсем другое — когда этот дом выглядит как краснокирпичная версия Тары[1] из «Унесенных ветром».

Я повернула голову, чтобы еще раз глянуть на уличный знак и убедиться, что там написано «Каштановая улица», затем проверила адрес в третий раз. Все еще идеальное совпадение. Может быть, я неправильно расслышала? Или неправильно написала. Или попала в Сумеречную Зону. Пока я сидела, погружаясь в легкий маринад из запаха сезонных трав и недоумения, и растерянно взвешивала свои варианты — лекарства, электрошоковую терапию, экзорцизм, — раздался настойчивый стук в окно моего винтажного мятно-зеленого «Фольксвагена-жук», также известного как Букашка. Я подпрыгнула от неожиданности, из-за чего, вполне возможно, вывихнула ребро.

На меня закричали женским голосом так, будто между нами была бетонная стена, а не кусок стекла:

— Мисс Дейн?

Я обхватила рукой грудную клетку, чтобы защитить ее от дальнейших повреждений, и повернулась к охваченной паникой женщине, которая с головы до ног была в неоново-фиолетовом.

— Привет! — крикнула она.

Нет, серьезно, буквально каждый элемент ее одежды — берет, шарф, шерстяное пальто, вязаные рукавички — были такого яркого фиолетового оттенка, что моим зрачкам пришлось приспосабливаться.

— Вы же мисс Дейн?

А я любила фиолетовый. Правда, любила. Но не настолько же яркий, что глаза слезятся. Не как спрей из перцового баллончика. Или напалм.

Я приспустила стекло и осторожно уточнила:

— Миссис Рихтер?

Женщина просунула руку в образовавшуюся щель.

— Так приятно познакомиться с вами! Ну, что думаете?

Я пожала ее руку за миллисекунду до того, как она ее отдернула и отошла назад, чтобы дать мне выйти из машины.

Миссис Рихтер, женщина всего на пару годков старше моих сорока четырех лет, занимающаяся каторжным трудом с маленькой оплатой, поспешила к капоту Букашки и вытащила стопку бумаг из плотного конверта. Стопку бумаг, которые, вероятно, ждали моей подписи.

Колющая, как иголки, судорога скрутила живот. Вопрос решался слишком быстро. Как и все в моей жизни в последнее время.

После того, как утихла первая волна боли — той самой боли, которую я испытывала уже несколько месяцев — я заправила развевавшуюся на ветру прядь черных волос за ухо и последовала за женщиной.

— Миссис Рихтер, я ничегошеньки не понимаю. Зачем чужому человеку оставлять мне дом? Особенно если этот дом выглядит так, будто сошел со страниц «Архитектурного дайджеста»[2]?

— Что? — Она оторвалась от работы с документами на ледяном ветру и перевела взгляд с дома на меня, а затем обратно на дом. — О, небеса! Мне очень жаль! Миссис Гуд оставила вам не этот дом. Я просто хотела встретиться здесь, потому что ее дом, ну… — Она откашлялась и попыталась укротить прядь светлых волос, которая хлестала по ее лбу. — Он привередливый.

Облегчение наполнило каждую клеточку моего тела. Либо так, либо аддерол[3], который я выпила вместо завтрака, наконец-то начал действовать. И все же, как, ради Сэма Спейда[4], дом может быть привередливым?

Решив, что это вопрос для другого дня, я выдохнула, хотя даже не осознавала, что задержала дыхание.

— На самом деле вы сейчас сняли груз с моих плеч. Я никоим образом не потянула бы налоги и страховку на это место, не говоря уже о его содержании.

— О, ну, это не должно стать проблемой. Каким-то чудом налоги на Персиваля застряли на уровне пятидесятых. Самый дешевый дом в этом квартале, но я вам этого не говорила. Кроме того, есть деньги, которые миссис Гуд…

— Персиваль?

Она наклонилась, преодолевая порыв промораживающего до костей ветра, и прошептала:

— Дом.

Я зашептала в ответ:

— Дом зовут Персивалем?

— Да. — Она замерла, словно громом пораженная, после чего сказала: — Боже мой, какие у вас красивые глаза!

— Благодарю. Так вы сказали, что дом зовут?..

— Кажется, я никогда прежде не видела такой оттенок синего.

— Оу. М-м-м, спасибо?

— На здоровье. Можете подписать вот здесь, пожалуйста? — Она пришла в себя и указала на выделенное место на первой из многих, многих страниц, явно торопясь приступить к делу.

Я посмотрела на бумаги с подозрением, вызванным слишком быстрой сменой темы.

— Как насчет того, чтобы войти внутрь и поговорить там?

Ее лицо, которое всего тридцать секунд назад было румяным, побледнело, стоило ей услышать мое предложение. Миссис Рихтер попятилась, словно я только что пригрозила, что убью ее, а сердце положу в банку и буду хранить на письменном столе.

Я бы никогда не совершила подобного. Я бы спрятала банку в шкафу. Я же не сумасшедшая.

— Внутрь? — Она прижала бумаги к груди и сделала еще шаг назад. — Вы имеете в виду, внутрь Персиваля?

Я пожала плечом.

— Конечно. Он, наверное, где-то здесь недалеко?

Ее ореховые радужки потускнели и, вопреки ветру, который разбрасывал светлые волосы, прижатые проклятущим беретом, ее взгляд скользнул по улице и остановился на какой-то постройке. Я посмотрела туда же.

Между двумя великолепными домами, которые были почти такими же величественными, как тот, перед которым я припарковалась, возвышалось огромное полуразрушенное здание. Великолепное, гротескное и завораживающее, и я была уверена, что видела нечто похожее в фильме ужасов. Или в пяти.

И я пропала.

Персиваль был великолепен. Невероятно красив, с увитым зеленым плющом и мхом кирпичом и черной отделкой, такой темной, что казалось, будто раскрашен черными чернилами. Он оказался трехэтажным. Основная часть была круглой с шестью черными башнями, которые образовывали круг. Два эркера украшали фасад по обеим сторонам массивной черной двери. Другая секция, квадратная, но столь же эффектная, была пристроена справа. Высокий железный забор окружал участок, где располагался настоящий лес, если я все правильно рассмотрела.

Я хотела не просто жить в Персивале. Я хотела выйти за него замуж и родить ему детей.

Миссис Рихтер перевела взгляд с моего бывшего будущего дома на Букашку и принялась бороться с ветром в попытке расправить бумаги.

Персиваль, безусловно, производил впечатление. Как и адвокат, которая по телефону настояла на том, чтобы я проехала весь путь из Аризоны — главным образом потому, что билет на самолет, который я начала искать в последний момент, стоил дороже, чем поездка на машине — в печально известный город Салем, штат Массачусетс, город, в котором я никогда не была — чтобы подписать документы на дом, оставленный мне женщиной, которую я никогда не встречала. И поскольку я недавно развелась, обанкротилась и находилась в достаточной степени отчаяния, чтобы повестись даже на самую безрассудную схему, то выполнила все условия.

Слава Богу, тот славный принц из Алжира, который все время обещал прислать мне миллион долларов, если я оплачу перевод, больше не звонил. Я бы, наверное, сейчас и на это купилась.

Вместо этого я стояла в одном из самых известных городов в истории, в одном из самых красивых районов, которые я когда-либо видела, в один из самых холодных дней на моей памяти, разговаривала с одной из самых странных женщин из всех, что когда-либо встречала. А я встречала немало странных женщин. Их можно было даже расставить в алфавитном порядке.

— Здесь был пожар? — Я заметила секцию кирпичей, которые выглядели темнее остальных, будто закопченные. Не получив ответа, наконец, обратила внимание на бледность миссис Рихтер, которая даже на холодном ветру казалась синюшнее, чем должна была быть. — Миссис Рихтер, вы в порядке?

Повернувшись к Персивалю спиной, она расправила плечи и сказала:

— Он не любит, когда я на него пялюсь.

Я глянула назад, на дом.

— Персиваль?

— Да. Как я и сказала, он очень привередлив.

Прежде чем я успела прокомментировать это, порыв ветра вырвал у нее из рук несколько листов бумаги.

Из ее небольшого тела вырвался пронзительный вопль, я даже не знала, что люди на такое способны. Она бросилась вперед и погналась за листами по улице, мокрой от утренней росы и тумана, все время крича:

— О Боже, нет! Пожалуйста, Боже, нет!

Я последовала ее примеру. За исключением воплей. Мужества ей не занимать. Несомненно, у нее были расшатаны нервы, и в этом почему-то миссис Рихтер винила Персиваля, но она умела быстро двигаться, если хотела.

Мы петляли вниз по улице, хватая то одну страницу, то другую, и все, о чем я могла думать, что не бегала так много с тех времен, как Брэд Фитцпатрик заманил меня в мужскую раздевалку в седьмом классе. А еще, что в этот момент мы, должно быть, выглядели до ужаса нелепо.

Ну, в основном я думала о том, что мы выглядели нелепо.

Стоило моим пальцам коснуться листа, как его утаскивало следующим порывом. Так продолжалось в течение добрых трех минут, пока ветер не закружился вокруг нас. Образовался крошечный вихрь, и бумаги летали внутри него достаточно долго, чтобы мы наконец смогли их отловить. Вихрь успокоился, и только когда мы поймали все до последней.

Моя прическа уже никогда не будет прежней, но я не могла позволить миссис Рихтер получить сердечный приступ спустя буквально пару минут после знакомства. А в нашем возрасте такое вполне вероятно.

К тому времени, как мы добрались до Букашки, обе выглядели так, будто только что вышли из длительного запоя, и мне стало настолько жаль эту несчастную женщину, что я совершила немыслимое. Я подписала. Каждую. Страницу. Разумеется, после того, как она доказала, что на дом нет залога и он не в кредите. В общем, что не было подвоха.

Подвоха не было.

Что-то я не поняла. Тут же должен быть подвох! Как такое вообще возможно?

Я крепко держалась за мысль, что у меня будет три дня, чтобы все отменить. Разве не существовало закона на этот счет? У меня будет три дня, чтобы отказаться от сделки без всяких объяснений, так ведь?

Тогда смогу вернуться к своей хаотичной жизни банкрота и почти бездомной женщины, поскольку именно сейчас меня выселяют из квартиры. И я хочу быть уверенной, что не обязалась только что спустить целое состояние в денежную яму, куда улетит каждый цент, которого у меня нет, независимо от того, насколько заманчивой была эта денежная яма.

Я не могла поверить, что в свои сорок с небольшим оказалась практически бездомной. Мой бывший приложил к этому руку. Или точнее сказать, его мамаша. Эрина Джулсон была самой бессердечной, жестокой и безжалостной женщиной, которую я когда-либо встречала, но меня все равно угораздило выйти замуж за ее сына.

Думала, что он другой. Думала, что у нее больше нет на него никакого влияния. Думала, что мы любим друг друга. Что ж, думала я неверно. По всем пунктам. Они отымели меня по полной программе, а потом еще раз.

И Аннетт, моя лучшая подруга, еще удивляется, почему у меня такие проблемы с доверием.

И вот я здесь: возможно, совершаю вторую самую большую ошибку в своей жизни. У меня осталась лишь моя честь. Мое слово. Моя репутация. Если вновь облажаюсь, у меня не останется даже этого. И все равно я поставила подпись.

К счастью, чем больше бумаг я подписывала, тем спокойнее становился ветер вокруг нас. К тому моменту, как я протянула женщине стопку бумаг, погода стояла безмятежная, как гладь озера.

Сложив все бумаги в папку, она трясущейся рукой протянула мне свою визитку.

— Здесь все мои данные, если вам что-либо понадобится.

Я изучила визитку со смесью замешательства и скептицизма.

— Номер зачеркнут.

— Да, все верно. Не звоните мне. — Она засунула папку с документами в свою огромную сумку и добавила: — Никогда.

И попятилась к своему автомобилю.

— А что, если у меня появятся вопросы? Просто приехать к вам в офис?

— Нет! — Она откашлялась и попыталась заново: — Я имею в виду, конечно. Хотя у меня действительно нет никакой дополнительной информации о доме, так что даже представить не могу, зачем вам приезжать ко мне.

Блин. Здесь был подвох. Точно был.

— Погодите! — окликнула я, когда женщина бросилась вниз по улице к припаркованному фиолетовому кроссоверу.

Она махнула рукой:

— Мой ассистент принесет копию документов сегодня днем!

Затем нырнула в машину, ударила по газам и крутанула передними колесами, пытаясь как можно быстрее оставить Персиваля — и меня — в зеркале заднего вида.

А я и понятия не имела, что бывают фиолетовые кроссоверы.

Я взглянула на сумку с застежкой-молнией, которую она вручила мне где-то между торнадо и ее блестящим бегством, и еще раз задалась вопросом, не совершила ли я только что самую крупную ошибку в своей жизни.

Она не дала мне никаких ответов по телефону, и, очевидно, что яснее не стало.

— Не понимаю, — сказала я три дня назад, когда адвокатесса позвонила мне. — Кто-то завещал мне дом?

— Да. Свободный и чистый. И весь ваш. Миссис Гуд оставила в своем завещании четкие указания, и я пообещала ей…

— Прошу прощения. Я не знаю никакую Рути Гуд. Должно быть, произошла ошибка.

— Она сказала, что именно так вы и ответите.

— Миссис Рихтер, люди не завещают незнакомцам свои дома.

— Она сказала, что это вы тоже скажете.

— И это даже не учитывая тот факт, что я живу в Аризоне и ни разу не была в Массачусетсе.

— И это тоже. Не знаю, что ответить вам, дорогуша. Миссис Гуд оставила очень четкие инструкции. Вы должны принять дом лично в ближайшие семьдесят два часа, чтобы вступить в наследство. В ином случае, он не может быть продан никому другому на протяжении года. Если вы не примете его, он просто будет стоять брошенный и беззащитный.

Брошенный и беззащитный. В мире не было других слов, заставлявших меня чувствовать себя более неловко.

Три дня.

Ладно, может, еще слово «сифилис».

У меня было три дня, чтобы решить.

И поныть.

Я повернулась к дому, известному как Персиваль, еще раз хорошенько взглянула на то, что оставила мне женщина по имени Рути Гуд, которую я никогда не встречала, затем забралась обратно в Букашку и припарковала ее на подъездной дорожке Персиваля.

В моей жизни было много странного и необъяснимого. Я словно притягивала странности. Бесчисленные друзья и коллеги отмечали, что, если в радиусе десяти миль есть нестабильное разумное существо, оно, в конце концов, найдет дорогу ко мне. Собака. Кот. Женщина. Мужчина. Игуана.

Однажды мне пришлось разыскивать родителей малышки, которая думала, что я ее умершая тетя Люсиль. Тетя, которую она никогда не встречала, по словам вышеупомянутых родителей.

Все называли таких поклонников, за неимением лучшего слова, странными. Я называла их очаровательными. Причудливыми. Эксцентричными.

Однако, это наследство стало просто финальным аккордом. Мне завещали только одну вещь, и это было, когда Грег Санчес вручил мне свой недоеденный рожок мороженого за секунды до падения в вулкан.

Та поездка плохо кончилась.

Я схватила сумку и снова остановилась, чтобы получше рассмотреть Персиваля.

Он уже забрался ко мне в сердечко, черт его побери. У меня слабость к задумчивым красавчикам. Мрачным, с глубоко спрятанными шрамами, к тем, кто выглядит так, будто сражался в тысяче битв. Персиваль определенно соответствовал всем требованиям.

Наполнив легкие свежим воздухом Новой Англии, воздухом, пахнувшим дымом горящих поблизости очагов, я подошла к входной двери Перси, вынула ключ из сумки, которую отдала мне миссис Рихтер, и вошла внутрь.

Я остановилась прямо в фойе, чтобы мы с Перси могли поболтать.

— Ладно, Перси, — произнесла я вслух, чувствуя себя немного глупо. — Не возражаешь, если я буду звать тебя Перси? — Я дала глазам время привыкнуть к полумраку внутри дома. — Похоже, здесь только ты и я.

Конечно же, стоило мне это произнести, как черный кот, который выглядел так, будто сам прошел через парочку сражений, промчался мимо моих лодыжек и запрыгал вверх по лестнице, будто его хвост был в огне. Я издала визг, которому бы позавидовала стая дельфинов, и поспешила закрыть дверь, пока другие лесные существа не решили к нам присоединиться.

Затем я вернулась, чтобы рассмотреть полностью, что именно Перси мог мне предложить.

Хотя миссис Гуд скончалась всего три дня назад, кто-то предусмотрительно накрыл мебель белыми простынями. Тем не менее, все поверхности были покрыты пылью, а легионы пауков обосновались в углах и вдоль стен, если судить по их серебристым паутинкам. Это делало дом еще более жутким.

Половицы заскрипели, я увидела пыльные деревянные полы и темно-серые стены. Даже потолки были выкрашены угольным цветом, в том числе декоративная лепнина в виде короны и изящных паутинных арок.

Я сделала осторожный шаг ближе к большому залу. Он был огромным, с одинаковыми лестницами по обеим сторонам, ведущими на общую площадку. Хотя Персиваль и утратил часть своего изначального лоска, в свое время он был потрясающе гламурен. Хорошая чистка и несколько сотен галлонов краски, и, кто знает, кем он снова может стать.

Прогулка внутри этого монолита не была похожа ни на что, когда-либо ощущаемое мною раньше. Прилив адреналина прошел сквозь меня, не оставив ни одну клетку нетронутой. Наступило убаюкивающее спокойствие. Вместе с чувством ностальгии, которое не имело смысла. Я вспомнила что-то такое, одинокое и прекрасное, а ведь ни разу не выезжала за пределы Аризоны.

Перси это тоже почувствовал. После первоначальной дрожи недоверия он, казалось, окутал меня теплым плащом. Реально теплым.

Я поняла, что он горяч. Слишком горяч, тем более, что, по словам фиолетовой пожирательницы людей, здесь никто, кроме миссис Гуд, не проживал. Дом должен быть пуст. Кто поддерживал тепло?

Мой телефон зазвонил, жесткий звук показался неуместным в таком чудесном памятнике минувшим дням.

Я нажала на зеленую кнопочку и ответила:

— Ты не поверишь, какое это прекрасное место.

Моя лучшая подружка меня проигнорировала.

— Во что я не могу поверить, так это в то, что ржавое корыто, которое ты зовешь машиной, сумело проделать такой путь.

Аннетт Осмунд была моей лучшей подругой с тех пор, как мы вместе изучали биологию у Тренера Тига в старшей школе. Именно копна кудрявых каштановых волос и красные очки «кошачий глаз» поначалу привлекли меня к ней. А ее причудливая оксюморонная личность — непочтительная, но теплая — заставляла меня возвращаться к ней снова и снова. У нас возникла мгновенная связь, как будто наши души знали, что мы будем лучшими подругами и более чем двадцать пять лет спустя.

Я прошла в боковую комнату. Комнату, которую моя предшественница могла бы называть салоном или будуаром. Я прочитала достаточно исторических любовных романов, чтобы у меня просто закружилась голова, эмоции бежали по позвоночнику и выливались на кончики пальцев.

— Ржавое корыто? — переспросила я потрясенно. — Ты имела в виду мой винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук»?

— Прекрати.

Я подавила смешок.

— Что? Ты что-то имеешь против моего винтажного мятно-зеленого «Фольксвагена-жука»?

— Я не шучу.

— Ты ее не уважаешь. Что мой винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук» тебе вообще сделал?

— Я клянусь Богом, Дэфни, если ты произнесешь «винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук» еще раз…

— Винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук» еще раз. Когда твой самолет приземляется?

— Никогда. Я бросаю тебя в час нужды.

Я резко остановилась, задержав пальцы на искусно вырезанном куске лепнины.

— Ты знаешь, что я могу найти тебе замену.

Она фыркнула:

— Нет, не можешь.

— В моей жизни есть и другие люди.

— Нет у тебя никого.

— Некоторых из них можно легко повысить до друзей.

— Неправда.

— Ты относишься к этой должности несерьезно.

— Не…. Ладно, это вполне справедливо.

Я крутанулась вокруг своей оси, голова кружилась от радости, вдохновения и болезненного чувства страха. Даже если я смогу содержать дом, у меня никогда не получится уделять ему то количество внимания, в котором он так отчаянно нуждался. У меня просто не выйдет.

— Этот дом великолепен, Нэтт. Он древний, сырой и пыльный, но в нем столько потенциала.

— Прямо как у твоей вагины?

— Странно, что, хотя миссис Гуд скончалась всего три дня назад, кажется, будто никто не бывал здесь уже много лет.

— О, точнехонько как в твоей вагине!

Она тихо сказала что-то баристе, пока я, проходя через лабиринт смежных комнат, оказалась на кухне. Часть нее была настолько устаревшей, что казалась совершенно раритетной. Другая часть выглядела совершенно новой, с техникой, за наличие которой в своем ресторане я бы убила. Странное сочетание старого и нового, и каждый дюйм выглядел прекрасно.

— Знаешь, — сказала я, когда она вернулась на линию, — мою вагину посещали много раз за эти годы.

Я остановилась, чтобы получше рассмотреть дровяную печь, которой явно не пользовались уже много лет. Никогда не видела такую в реальной жизни.

— Ага-ага.

— Много, много раз.

— Как мой Домик Мечты Барби.

Я пораженно выдохнула:

— Ты сравнила мою вагину со своим Домиком Мечты?

— В общем, да. В реальном мире они оба одинаково бесполезны.

Мою вагину никогда еще так не оскорбляли за всю ее вагинальную жизнь.

— Ее очень часто посещали! Больше раз, чем Тадж-Махал!

— Рада слышать.

— Больше раз, чем США.

— Кого ты пытаешься убедить?

Я дико жестикулировала, не указывая ни на что конкретное.

— Да она использовалась чаще, чем Кардашьяны вводят пин-коды на картах!

— Продолжай петь, Белоснежка.

О-о, ну это была последняя капля.

— Слушай сюда, мисс Моя-Сексуальная-Жизнь-Лучше-Твоей! Множество мужчин посещали мою вагину. Десятки. Возможно, сотни, — мой голос повышался с каждым слогом. — Многие воины штурмовали эти врата и после возвращались лучшими людьми. Даже не думай забивать свою хорошенькую головку волнениями о моем особенном местечке. Лучше побеспокойся о том, чтобы…

Я замолчала в тот момент, когда повернулась и увидела высокого мужчину без рубашки, на теле которого было больше чернил, чем в газете «Нью-Йорк Таймс». Он стоял на моей — вроде как — кухне и вытирал руки полотенцем, оглядывая меня с головы до ног. То же самое делала и я. Не считая полотенца.