Наперегонки с ветром. Первое дуновение

Глава 13

Расставание с фермерами для меня смазалось.

Держа уже отвязанных лошадей, я видела, как Кайл прощался с ними. Он принял от главы семейства плату за работу Совета, в ответ передал ему небольшую склянку. Мазь, которую следовало втереть больному в суставы ещё до того, как к нему позовут врача. Чтобы всё вывернутое сущностью встало на место, и оставалось только подождать, пока срастутся переломы.

Меня он тоже научил готовить такую.

Когда мы уже сели на коней, люди зачем-то принялись махать нам вслед, но даже в сгустившейся ночной темноте я видела, что лица у них сделались странные, почти блаженные.

Это значило, что Кайл отдал им не только мазь.

Как только мы скроемся из виду, их восприятие смажется. Они будут знать, что к ним приезжал специалист из Совета, но кто именно это был, мужчина или женщина, да и сколько нас было, припомнить не смогут.

Идеальная конспирация.

В амбаре было не место и не время для сомнений. Я не могла позволить себе замешкаться и усомниться в том, что не разучилась делать подобное — твари вроде той, с которой пришлось столкнуться, очень чутко улавливали подобное.

Мгновенное промедление, самая крошечная неуверенность в своих знаниях и силе, — и ты труп.

Я хорошо усвоила это в свое время, и теперь действовала почти на инстинктах.

Сейчас же начинало доходить.

Мышцы отзывались слабым покалыванием, голова была благословенно пустой, а в груди ощущалась такая восхитительная легкость, как будто кто-то выдернул воткнутую в нее палку.

Нескольких тёплых августовских дней и двух последовавших за ними месяцев не только окружающим, но и мне самой хватило, чтобы усомниться и разочароваться во многом.

Хуже того, размышляя о работе, которую мог предложить мне Йонас, я всерьёз подумывала о том, чтобы от неё отказаться.

Гаспар в этом смысле был идеальным прикрытием — как я могу отлучиться надолго, если у меня появился ученик?

Вопрос о том, сможет ли этот ученик уважать меня по-прежнему, зная, что я струсила, стоял особняком, и его я пока предпочитала себе не задавать.

Однако дорога стелилась под копыта моей лошади ровной лентой, воздух был холодным и свежим, а на душе стало спокойно.

Даже усталость ощущалась не мучительной и безысходной, — той омерзительной не проходящей крестьянской усталостью, которую я надеялась никогда больше не испытать, — а естественной для успешного специалиста Совета. Для этой работы не было неподходящего времени суток или неурочного часа — получив задание, мы просто шли и делали. Будь то ферма по соседству или деревня в глуши, куда даже боги забыли дорогу. Если проблема существовала, значит был и способ её решения, и не важно, что под этим подразумевал конкретный человек — ритуал или пулю.

Совет привлекал меня этой чёткостью и постоянством — обладая огромной свободой, мы всё же должны были на что-то оглядываться.

Потерять это «мы» по собственной глупости было до определённой степени жаль.

Всего одна успешная, а главное, спонтанная отчитка, как ни парадоксально, оказала на меня целительный эффект. Она оказалась проще и действеннее всех тех, подчас радикальных, мер, которые предпринял Йонас, чтобы привести меня в чувства.

Теплое щекочущее удовольствие мешалось теперь с некоторой растерянностью.

На обратном пути Кайл пропустил меня немного вперед, давая возможность обдумать случившееся и побыть наедине с собой.

То, что я испытывала к нему, было… нет, не благодарностью даже.

И даже не удивлением.

Наша ночная вылазка больше походила на внезапный и оглушительный удар в затылок. Она оказалась слишком непохожа на все, что бывало прежде.

Задним числом я находила, что впервые, — по-настоящему впервые, — делала свое дело, не оглядываясь на него, не ожидая одобрения и не помня о том, что в случае чего меня подхватят, прикроют и спасут.

Он наверняка тоже это чувствовал, так что большой вопрос был, кому именно из нас больше нужно было не видеть лица другого.

Когда на пролегающей через лес дороге показался поворот, который я по пути сюда не заметила, Кайл молча, не делая даже попытки что-либо объяснить, направил коня туда.

Я лишь отстраненно удивилась тому, как Искра пошла за Нордом — как привязанная, словно для нее не было уже ничего естественнее.

Ласковое тепло в груди начало превращаться в настоящий жар.

В ночной тишине приглушенный стук копыт завораживал.

Мы проехали совсем немного, а потом я выпрямилась в седле, когда среди деревьев стала заметна деревянная стена амбара.

По всей видимости, он принадлежал людям, которых мы только что покинули.

Людям, которым не будет дела до этого места еще как минимум несколько часов.

Все еще не глядя на меня, Кайл спешился, и я последовала его примеру, уже не видя необходимости ни в том, чтобы о чем-то его спрашивать, ни в самой жалкой попытке остановиться.

Он забрал у меня поводья и отвел наших лошадей подальше, чтобы привязать их на небольшой поляне, незаметной с дороги.

Мне оставалось только одернуть куртку и попробовать перевести дыхание, потому что горло перехватило, а руки ощущались непривычно слабыми.

У него было странное выражение лица. По крайней мере, в профиль. Сосредоточенное, хмурое, словно он думал о чем-то, что ему категорически не нравилось.

Молча ждать его у двери было отчасти унизительно, отчасти — невыносимо сладко. Так, что начинало тянуть поясницу и низ живота.

Вернувшись, он даже не пропустил, а втолкнул меня внутрь.

В амбаре пахло теплом и сеном — как с мороза попасть в комнату, где горит камин.

Первым делом в это аккуратно сложенное сено полетела его куртка — он действительно оделся много проще, и чувствовал себя при этом ощутимо свободнее.

Свою я снять не успела — Кайл сдернул ее с меня так резко, что я едва не упала, теряя равновесие, а потом взгляд заволокло дрожащей черной пеленой.

Пытаясь устоять на ногах, я вцепилась в его плечи, но даже не стала пытаться отвечать на поцелуй, который он мне практически навязал — глубокий, грубый, непристойно влажный.

Такое можно было только принимать и надеяться, что сила этого порыва оставит от тебя хоть что-то…

Когда дыхание закончилось и пришлось отстраниться, он прикусил мне губу — коротко и очень больно, едва ли не до крови.

В этот раз мне не было нужды заботиться о том, чтобы он вернулся домой, — к жене, — в пристойном виде, и я дернула ворот его рубашки заведомо слишком сильно.

Сильнее, чем было уместно для него прямо сейчас.

Не я сегодня распоряжалась нашем временем, и упав животом на мягкое сено, можно стало на секунду прикрыть глаза, просто наслаждаясь.

Пожалуй, это было единственным возможным раскладом, при котором мои брюки все только усложняли, но если уж он это затеял…

Кайл навалился сверху, и мне пришлось самой прикусить губу поверх его укуса, потому что нарастающее в животе и груди тепло превратилась в настоящий жар.

Он был тяжелым и горячим, а скользнувшая мне под рубашку ладонь — наоборот прохладной.

Крепко обняв поперек живота, свободной рукой он отвел мои волосы с шеи, поцеловал под самым затылком, заставляя тихонько застонать от удовольствия от нетерпения, и послушно опустить голову.

Разбираться со шнуровкой на моем поясе ему наверняка было неудобное — не глядя, в темноте, — но справился он восхитительно ловко.

Я ждала и даже до определенной степени надеялась, что он продолжит в том же духе, просто сдернет брюки с бедер, и мы, наконец, перейдем к делу.

Вместо этого он почти осторожно сдвинул ткань ниже, дразняще и ласково скользнул пальцами по бедру — под белье, по выступающей косточке и ниже, заставляя снова кусать губы и зажмуриваться от прикосновения к болезненно чувствительной коже.

Ему всегда такое нравилось — игра контрастов, неожиданности, лишающие возможности не то что подавать голос, а вообще дышать.

Брать измором, доводить до готовности ерзать под ним от нетерпения и просить самой — все это было уместно без спешки, там, где некому было обращать внимание на наше отсутствие.

И точно не в момент, когда горло пережимало так, что дышать становилось с каждой секундой все труднее.

Уже почти готовая сдаться и позвать по имени, я старательно терпела до последнего.

И все равно задохнулась, когда он отстранился, — даже не снял, просто сдвинул мои брюки ниже — на то, чтобы снять сапоги ни у одного из нас просто не хватило бы терпения.

Утыкаясь в сено, чтобы не чувствовать, как разгорается даже шея, я попыталась поймать губами соломинку просто чтобы сохранить связь с реальностью и не дрожать от того, как он смотрел.

Как будто не видел миллион раз до этого.

Время остановилось, и мир благополучно куда-то провалился, когда одна его рука по-хозяйски легла на бедро, а вторая двинулась вверх по спине под рубашку.

Костяшки пальцев обвели поднятую в таком положении лопатку, двинулись ниже, слегка надавливая на позвоночник, и я сама не поняла, что у меня вырвалось — то ли вздох, то ли стон.

А вот Кайл неожиданно промолчал.

Сено, к счастью, не кололось, — не смея лишний раз двигаться, я все еще лежала на его куртке, — но раскаленный влажный воздух обжигал горло так, что немыслимым казалось заговорить.

Не то издеваясь, не про проверяя меня — или себя? — на прочность, он погладил снова, на этот раз по ребрам. Задержался, не касаясь груди, но явственно чувствуя, как быстро и сильно у меня бьется сердце.

Зато потом отстранился, и секунду спустя мне уже пришлось стиснуть сено пальцами едва ли не до сведенных суставов.

В такой позе, наполовину одетой, было сложно шевельнуться лишний раз.

Зато ему оказалось удобно немного сдвинуть мое колено и войти одним сильным движением.

Никакой пощады и нежности, как давеча в конюшне.

Сегодня я чувствовала его в себе целиком, и не могла ни потребовать, ни двинуться навстречу.

Только подчиниться и принимать как есть.

Не заботясь о том, что дышать мне просто нечем, а от сумасшедшего жесткого ритма даже лежа кружится голова, Кайл двигался так, будто мы делали это в первый или последний раз в жизни.

Продолжая хвататься за сено, я не закрывала глаза, но даже это не спасало — он точно знал, как надо, и идеально поймал момент, когда от уверенности стоило перейти к почти что жестокости.

Я все-таки попыталась поймать его пальцы, перехватить левую руку, которой он придерживал мое бедро.

Правой он тут же надавил мне на затылок, стиснул волосы у корней — не слишком больно, но так, чтобы думать не смела сделать без его разрешения хоть что-нибудь.

Все это — в полном молчании, в тишине, в темноте.

Я не могла вспомнить, когда в прошлый раз было так — чтобы глаза и разум застило, и не находилось даже пары слов.

Еще несколько движений внутри, и я будто сквозь толщу воды услышала еще один собственный стон — короткий, придушенный, изумленный и почти мучительный.

Сердце колотилось уже в горле, затылок под натянутыми волосами пульсировал, и все это усиливало ощущения десятикратно.

Так, что я не попыталась вывернуться, проваливаясь в звенящую черноту и увлекая его за собой.

Одевались мы так же молча.

Просто из упрямства стараясь скрыть, насколько мне сейчас хорошо, я повернулась к Кайлу спиной, приводя себя в порядок и старательно выбирая сено из волос и одежды.

Запах в амбаре стоял умопомрачительный. Такой, что хотелось прикрыть глаза и просто поймать Кайла за руку, задержаться в этом еще ненадолго.

Я напомнила себе, что нельзя.

Не потому даже, что мы и так провели здесь преступно много времени, а потому что он, — так же, как и я, — непременно злился бы, если бы чуть меньше устал.

В отличие от визита к фермерам, решение свернуть с дороги очевидно было неожиданностью для него самого. Даже если лишь до определенной степени…

Нам было слишком неловко смотреть друг на друга.

Слишком ошеломительной оказалась эта накрывшая внезапно волна.

Тело ощущалось невесомым, и, несмотря на то, что ночь уже сгустилась перед рассветом, обратно мы ехали так же медленно. Едва ли не медленнее, чем сюда.

Дома, хлева и курятники спали, и, заглядевшись на чью-то поздно плодоносящую яблоню, я даже подумала о том, чтобы сорвать с нее яблоко, но даже это оказалось лень.

Хотелось не просто лечь, а впервые за долгое время вытянуться на кровати с удовольствием, позволив телу расслабиться.

Было не просто хорошо.

Было чудесно.

Словно все проблемы и сомнения остались в том сене.

И Кайл рядом казался… Не чужим.

Не таким далёким, как пару месяцев назад.

Как будто, двигаясь во мне именно в этот раз, он ненароком стёр ту грань, за которой мы рисковали стать если не врагами, то просто категорически неприятными друг другу людьми.

Это не могло ничего исправить или вернуть. Или хотя бы заставить его забыть обо всём, что произошло в деревне.

Всё та же долбаная игра контрастов.

Я приложила много сил к тому, чтобы заставить себя перестать считать его своим.

Думала, что после этого видеть его будет нестерпимо. По крайней мере, в первое время.

Однако ничего катастрофического не произошло. Мы вполне спокойно разговаривали, пили кофе и проводили время на сеновале без лишних мыслей и иллюзий.

Как хорошие друзья.

Как бывшие супруги, сумевшие расстаться, не сведя на ноль всё, что было между нами прежде.

Чем бы оно ни было, он никогда не был равнодушен — теперь этой мысли казалось достаточно.

Достаточно настолько, чтобы просто наслаждаться происходящим, не сводя себя с ума, не воображая лишнего и не теряя концентрации.

В этом спокойном и расслабленном, — почти забытом, — состоянии я благополучно пребывала до тех пор, пока впереди не обозначился тяжелый каменный силуэт замка.

Дорога пошла по холму вверх, и я с трудом сдержалась от того, чтобы покоситься на своего спутника.

Любопытно, спит ли до сих пор караул?

По логике, должен — уезжали мы по каким-то причинам тайно, значит, и вернуться должны были незамеченными.

Сидящий на земле чуть поодаль от дороги человек был почти не виден. Скрытый невесть откуда взявшейся тут старой ракитой, он мог бы и вовсе не привлечь к себе внимания случайных путников, но, заметив нас, сам с ленцой поднялся навстречу.

Кайл направил Норда к нему, и я на всякий случай пропустила их вперед, не будучи уверенной в том, что мне стоит приближаться и самим фактом своего нечаянного присутствия вмешиваться в его дела.

Человек тем временем вышел из-под дерева, и Искра всхрапнула, а я едва не выругалась сквозь зубы, потому что это был Люк.

В меру веселый, не самый умный, но очень талантливый парень. Один из тех, кто после моего приезда в Совет сразу принял женщину-специалиста как естественное и даже в какой-то мере неизбежное явление.

Один из тех, кто сыграл свою роль в моей привязанности к этой организации.

Были, конечно же, такие как Грин и Инес, и их было немало.

И все же в большинстве своем люди, пришедшие, чтобы продать Совету свои таланты, хорошо знали цену и себе, и жизни, и упущенному моменту.

Мало что могло считаться неприличным, если мы не причиняли друг другу вреда, но выслеживать и как вариант, шантажировать?..

А впрочем, на слежку это похоже не было.

Кайл спешился, и я последовала его примеру, — как минимум потому, что Люка знала дольше и лучше.

И до сих пор он был одним из тех, кто не подводил.

— Спасибо, — Кайл передал ему полученный от фермеров кошелек.

Люк улыбнулся в ответ, залихватски, но не сально.

— Спасибо вам! Приятно иметь дело, — его взгляд соскользнул на меня, а улыбка стала тоньше и удивительным образом приятнее. — Впервые смотрю на красивую женщину и в самом деле не хочу знать, какие свидания ей нравятся.

— К сожалению, только деловые, — Кайл отозвался коротко и так сдержанно, как будто мы и правда проехали мимо того амбара.

Люк тихо засмеялся, покачал головой и отошел обратно под дерево — то ли не спешил возвращаться, то ли хотел пропустить вперед нас.

Стараясь отделаться от странного чувства, образовавшегося из смеси настороженности с неловкостью и весельем, я пустила Искру рысью.

И правда…

Еще на ферме мне следовало задуматься о том, где именно Кайл взял этот адрес.

Один парнишка, одержимый единственной и не особенно страшной сущностью — не та работа, которую мог предложить ему Йонас.

Уж точно не дело, которое Совет мог поручить двоим.

Тем более — мне.

Перехватить чужое задание, уговорить или подкупить…

Нет, скорее все же первое.

Представив себе, как Кайл отвел Люка в сторону и вежливо объяснил, что ему этот выезд нужнее, я все-таки едва не засмеялась.

Это было умно.

Мы… Я получила несложную работу, которую мне официально пока не доверили бы, но после которой у меня будто выросли крылья за спиной.

Освобожденный от этой работы Люк провел в городе приятную ночь.

Утром он напишет отчет, к которому приложит полученную в полной мере оплату, и все будут счастливы.

И никто никогда ничего не узнает.

Кайла следовало за это поблагодарить.

Сказать, что делать этого не следовало.

Спросить, слышал ли он вообще, о чем я его просила не далее как сегодня… вчера утром.

Сотня разных вариантов.

Вместо любого из них я потрясенно молчала, пытаясь разобраться в собственных чувствах и мыслях.

У него не было причин пускаться в такую авантюру.

Либо же у меня банально не хватало изобретательности, чтобы их найти.

Все выглядело так, словно единственной целью было именно это — вернуть мне уверенность в собственных силах, развлечь, позволить пусть всего на несколько часов, но отделаться от скуки, от которой я умирала, безвылазно сидя в замке и начиная каждое утро с повторения прошлого дня.

Обучение Гаспара ни минуты не было мне в тягость, однако, ненавязчиво уговаривая его оставить родную деревню и поехать со мной в Совет, я рассчитывала на иное. Им должны были заняться профессиональные наставники. Люди, способные в кратчайшие сроки разработать именно для него оптимальную программу. Те, кто избрал наставничество делом своей жизни или обладал достаточным опытом, чтобы заниматься им.

Я не предполагала, что мне придется делать это самой, да еще и будучи лишенной права открыто колдовать и показывать ему то, что считаю нужным.

Воскрешение мертвых жаб было милым развлечением, — пусть и лишь до тех пор, пока блядская жаба не прыгнула к нам в постель.

Я не видела причин не порадовать его и этим тоже.

Вот только Кайл мог.

Даже Матиас мог бы, если бы умел и хотел.

Не я.

Постоянный страх ошибиться, недодать, не успеть, пожалеть там, где ученика щадить не нужно…

Я была никудышным наставником, и только безграничная привязанность мальчишки ко мне заставляла его терпеть.

Привязанность и отчаянное нежелание, чтобы все это оказалось зря.

Всего два месяца прошло, а он, казалось, уже забыл, что такое быть крестьянином, легко и непринужденно прижился в новом мире и готовился к новым открытиям.

Я не могла его подвести.

Я не должна была думать о том, что с ним случится, когда, — очень скоро, — нам придет пора расстаться. Если не навсегда, то на несколько лет точно.

Моей прямой обязанностью было сделать так, чтобы он не пострадал при этом слишком сильно, не сорвался с цепи и не потерял все то, что может иметь.

Так много этих “должна” и “если”. Как никогда прежде не было.

И все-таки я скучала.

Мне отчаянно не хватало ветра в лицо, свободы и неоспоримого знания о том, что я справлюсь.

Всего того, с чем я приехала в ту деревню в августе.

Этот единственный, шальной, незаконный раз стал настоящим глотком свежего воздуха.

Точно так же тогда там я глотала чистый воздух, цепляясь рукав Кайла и не желая отпускать.

На это следовало бы злиться.

За это следовало бы себя презирать, — опять рядом с ним и благодаря ему.

Я просто не имела права…

Он не должен был значить так много, а я не смела это принимать. Хотя бы потому что снова лицемерила и противоречила самой себе.

Он должен был остаться в прошлом так же, как я осталась в прошлом для него.

Ученица, за которой невозможно не присмотреть.

До определенной степени приятное воспоминание.

Необременительный способ скоротать вечер.

Никому из нас ведь и в голову не пришло, что мы могли бы обойтись приятельскими отношениями и не пересекать черту.

Начинать думать обо всем этом заново не имело смысла — я и без того потратила на глупости слишком много времени.

Однако он сделал то, что сделал, и теперь просто ехал рядом, спокойный и бледный.

И правда ведь не ждал от меня ни благодарности, ни крошечного комментария на этот счет.

На стене и в сторожке по-прежнему стояла тишина. Разве что кто-то из олухов тихонько похрапывал.

Мы спешились перед калиткой, и я ждала, стоя в густой тени, пока Кайл заведет лошадей.

Небо вдали начинало становиться серым.

До рассвета оставалось меньше двух часов. За это время еще можно было попробовать поспать, прислушаться к телу, которое требовало покоя и отдыха хотя бы ненадолго.

Или сумасбродного продолжения вчерашнего дня и этой ночи.

Идти в конюшню вдвоем нам было ни к чему. Даже с двумя лошадьми, но Кайл смог бы объяснить свое там присутствие, — если бы кому-то взбрело в голову у него поинтересоваться.

Попасться любопытствующим на глаза вдвоем было бы до смешного однозначно.

Прохладный ветерок донес до меня запах сена, — того, из чужого амбара.

Перехватив Искру и Норда под уздцы, Кайл и правда собрался просто уйти, не прощаясь, словно не сделал ничего из ряда вон выходящего.

Все так же молча, как происходило почти все сегодня, я перехватила его за рукав куртки и развернула к себе.

Из-за разницы в росте это было не слишком удобно, пришлось привстать, держась для верности за его воротник, но я все равно успела раньше, чем он сказал хоть что-нибудь. Перехватила удобнее, дотянулась и поймала губами губы, возвращая глубокий и влажный поцелуй.

И отстранилась так же быстро.

Ему никогда не было нужно мое “Спасибо”, — что бы ни делал, он делал не для этого, — а я со временем научилась благодарить без слов.

Так легко оказалось вспомнить.

Почти минуту он смотрел на меня нечитаемым черным взглядом, таким пристальным, как если бы собирался оскорбить по-настоящему.

А потом перехватил за подбородок, не позволяя отвернуться и спрятать лицо.

— Смело, леди Элисон. Мы ведь практически незнакомы.