Джаспер Мендес был в деревянном домике миссис Майер спустя полчаса после того, как оттуда на машине Лэнса уехали Каталина, Нейт и Зайд. Его полностью чёрный бмв м5 повёл его вглубь леса, пока за деревьями не показалось само жилище, уже пустое. Но Джаспер об этом знал, поэтому и не пытался скрываться.
Когда он тогда вышел из машины, в лицо подул свежий лесной воздух. Такой же, какой он вдыхает в лёгкие практически каждый день, выходя на балкон своего дома, находящегося на холме высоко над морем, волны которого шумно бьются о скалы далеко внизу. Брызги превращаются в пену, а сама вода кристально чистая, нежного бирюзового цвета.
Джасперу всего двадцать семь лет, а он считается одним из лучших наёмных убийц в нескольких штатах одновременно в криминальном мире Америки. Множество раз ему приходилось иметь дело с самыми известными криминальными лицами, самыми опасными и разыскиваемыми даже самим Интерполом людьми. Так что не было ничего удивительного в том, что однажды, буквально пару дней назад, он получил звонок и от босса Могильных карт.
Достав телефон, парень набрал нужный номер. Трубку подняли быстро.
— Как и предполагалось, девчонку вовремя увезли, — сказал он собеседнику с другой стороны трубки. — И, думаю, скорее всего, ваш любезнейший человек уже сдох, если, конечно, вы не считаете своего сына милосердным и всепрощающим.
— Выясни, куда они поехали, — отвечает ему голос Вистана. — Как можно быстрее. И не беспокой меня больше по пустякам!
Телефон вернулся в карман, а сам Джаспер усмехнулся собственным мыслям, которые назвали Вистана чёртовым выскочкой. Хоть выскочкой такого человека и на назовёшь на полном серьёзе, конечно. Парень снял тёмные очки, провёл рукой по идеально гладким чёрным волосам и потёр виски. К слову, Джаспер заботился о своём внешнем виде почти также яро, как и о здоровье.
Ему понадобилось всего десять минут для того, чтобы обыскать домик миссис Майер. Но никаких подсказок не нашлось. Не было ни единого указания на то, куда компашка могла отправиться, да и карты беглецов уже не подают никаких сигналов, из чего следует факт: кто-то явно отключил функцию отслеживания. Так что скоро Джаспер вернулся в машину и поехал в Сиэтл.
Он всё ещё помнил те дни, когда они с Гаем не желали друг друга прикончить. Когда делили поле боя. Когда засиживались допоздна в клубах: Джаспер цеплял девушек, а Гай вертел свои кольца на пальцах и перекидывался пьяными фразами. Чаще всего звучало имя его тогдашней любви — девушки, впоследствии разбившей ему сердце.
Джаспер никогда не забудет то, как Гай взглянул на него после того, как узнал правду. Никогда прежде ему не доводилось видеть взгляд, который хранил в себе и отчаяние, и полное безумие.
Вылезая из воспоминаний, в которые он окунулся во время своей поездки, наёмный убийца заглянул в дом Вэлдонов. Лэнс был дома, работал перед компьютером и ни разу не жалел о том, что завязал с криминальным миром. А вот Джаспер отлично помнил Лэнса Вэлдона и его исключительную меткость. Он мог попасть в голову заказанных людей с высоты двадцати этажей и не промахнуться.
И всё ради какой-то женщины, — ухмыльнулся Джаспер, вспоминая о том, по какой причине Лэнс бросил своё поистине талантливое умение. Ему всё казалось, нет ничего более глупого, чем отказываться от природного дара ради временной женщины.
Два раза постучавшись в дверь, парень не сразу получил ответ. Сперва хозяин дома неторопливо спустился, успев прихватить пистолет, всё ещё хранящийся в прикроватной тумбе на всякий случай, а затем уже осторожно открыл дверь.
— Добрый день, — фальшиво улыбнулся Джаспер, словно издеваясь. — Или не добрый. В зависимости от того, что наёмные убийцы принимают за добро.
— Кажется, ты ошибся адресом, Джаспер, — холодно проговорил Лэнс. Но внутри поселилось неприятное чувство. — Я давно уже не наёмный убийца.
— Эх, помню-помню, друг. А очень жаль!
— Чего тебе?
Джаспер огляделся, словно мог случайно встретить поблизости разыскиваемых, потом повернул голову обратно к собеседнику:
— Слушай, я тут друзей твоих ищу. И хорошенькую девочку, которую они таскают. Не поможешь?
У Лэнса не дрогнул и мускул. Лицо осталось таким же стойким и безразличным.
— Я отговаривал Гая от этой затеи, — сообщил он. — Но он меня не послушался. Могу лишь подозревать, что он увёз её за пределы Сиэтла.
— Нет-нет-нет, — улыбнулся Джаспер. — Ты мне не лги, парень. Их карты только пару часов назад были активны и указывали на то, что они всё ещё тут, в этом прекрасном городе. И не советую тебе припираться, если не хочешь, чтобы я скормил твою жёнушку своим вечно голодным крокодилам. А ты ведь в курсе, что они у меня реально есть, правда?
У Лэнса при упоминании Софи сжались кулаки до полного побеления костяшек.
Джаспер улыбнулся от такой картины ещё шире.
— Так ты мне скажешь, где они?
— Я не знаю, где они, — ответил Лэнс.
— Ты в этом уверен?
— На все сто процентов.
Конечно, ему не поверили, однако выяснять правду времени не было, поэтому вместо тщательного выноса мозгов собеседника, Джаспер просто потёр руки, сокрытые в чёрных перчатках — приевшаяся привычка, позволяющая ему не оставлять никаких следов.
— Что ж... — задумчиво протянул он. — Хорошо. Так уж и быть, поверю тебе на слово, мой дорогой друг. Просто из уважения, как коллега коллеге. Прошу прощения за беспокойство. Передавай привет Софи.
У Лэнса напряглись жилки на шее, пришлось тщательнее присмотреться в глаза наёмного убийцы, чтобы понять: это вновь какая-то угроза или простое дружелюбие, к какому он вполне был способен, если нужно.
Джаспер покинул дом Вэлдонов, вернувшись к своей машине, Лэнс закрыл за ним дверь. Но Джаспер, разумеется, никак не выдал того, что сумел обнаружить в стене, просунутым между стволом дерева и фасадом дома. Сейчас, сидя в машине, он вертел чёрной картой в руке, вглядываясь в витиеватую надпись: «Уэйн Томпсон» и снизу: Grave Cards. Карта принадлежала одному из друзей Гая, и, как было известно, Уэйн участвовал в операции по спасению Каталины наравне с остальными. Это дало Джасперу повод тут же позвонить парню.
— Добрый день, — снова улыбнулся он, когда трубку подняли спустя несколько секунд.
— По всей видимости, ты нашёл мою карту? — спросил Уэйн, но сказанное прозвучало больше как утверждение, нежели вопрос.
— Так ты это нарочно? Интересно, зачем?
— У меня есть информаци по поводу местонахождения девчонки.
Джаспер оживился в миг. Его рука в чёрной перчатке крепче схватилась за руль.
— Ухты! Предатель? — ухмыльнулся он. — Я такое люблю. А что тебе за это сделает Гай, знаешь?
— По крайней мере, с ним ничего не случится, а что будет со мной – уже плевать.
— Какой самоотверженный герой. Если бы я был хорошим парнем, назвал бы тебя полным подонком, но так как я сам являюсь таким подонком, воздержусь от излишних высказываний.
— Тебе не нужна локация? — В голосе Уэйна уже прозвучали нотки раздражения и нетерпения.
— Конечно, нужна, но сперва хочу уточнить: зачем тебе это. — Джаспер провёл рукой по волосам, взглянул на дом Вэлдонов, потом на карту в своей руке. — И не в ловушку ли ты сейчас пытаешься меня заманить?
— Я думал, заманить Джаспера Мендеса в ловушку невозможно.
— Ты прав. Поэтому я и спрашиваю.
Уэйн помолчал какое-то время, затем снова заговорил:
— Мне не за чем подставлять тебя. Я хочу избавиться от неё, вот и всё. А какой ценой – это уже неважно. Так мне скинуть тебе локацию?
Джаспер задумался, но совсем ненадолго, прежде чем ответить:
— Отправляй. — Затем он добавил с широкой улыбкой: — Но знай, если ты что-то задумал, я накормлю твоим мясом своих крокодилов.
— Хорошо, — безразлично бросил Уэйн, хоть и знал, что Джаспер не шутит.
И положил трубку.
* * *
Наступает утро.
Как оказалось, в клубе, которым заправляет мафиози, скучно настолько, что выпрыгнуть в окно с десятого этажа покажется отличной затеей по сравнению с тем, чтобы сидеть и тухнуть в комнатушке одной.
Я всё сижу и пересчитываю каждую неровность, которую вижу на светящемся потолке. Потом ложусь и занимаюсь тем же самым, пока руки покоятся на моём животе, а спина начинает болеть от долгого одинакового положения лёжа.
Затем дверь вдруг открывается.
— Я даже слушать не стану, если ты сейчас что-то попытаешься ляпнуть, крошка.
Я поднимаюсь с дивана и смотрю на бумажный пакет в руках Нейта. Он достаёт из него пластиковый одноразовый контейнер с пластмассовой вилочкой.
— Что это? — спрашиваю я, хотя по запаху понимаю, что мне принесли еду.
— Твой завтрак. Гай разрешил мне кормить тебя насильно, если ты откажешься есть, так и знай, — улыбается он. — Просто дружеское предупреждение.
— Я не собиралась отказываться. Я и тебя самого с удовольствием сейчас сожрала бы, потому что ужасно голодна.
Нейт удивлённо приподнимает брови. Мне становится весело от такого его вида.
— Ура! Наша крошка наконец приходит в себя? Ты уже начала шутки шутить. Это хороший знак!
Мне вдруг хочется узнать, где сейчас Гай, и поэтому я тихо интересуюсь об этом у Нейта.
— Твой парень сейчас разбирается с главным в этой вакханалии чуваком, чтобы тебя прикрыть, — отвечает мне он, подавая мне в руку мой любимый тунцовый салат. — Ты же тут, можно сказать, нелегально заняла местечко.
Я от вида салата судорожно сглатываю слюну, но стараюсь не подавать вида, произнося:
— Он мне не парень, Нейт.
— Ещё какой парень. Вот, специально для тебя достал твою любимую жратву. А ты ещё недовольна.
Удивлённо раскрыв рот, я спрашиваю:
— Это он принёс?
— Ага. Проехал пятнадцать километров, прежде чем найти этот идиотский салат.
У меня вдруг на губах возникает улыбка, но я спешу спрятать её, опустив голову и вонзив вилку в кусочек тунца.
И в комнате на пару минут воцарилась приятная тишина. Конечно, относительно тишина, потому что снаружи всё ещё слышна музыка. Этот клуб совершенно не отдыхает.
— Лина, пожалуйста, не разбивай ему сердце.
Слова Нейта заставляют меня снова поднять голову и в недоумении на него уставиться. Хотя, чувства, которые вдруг вспыхнули у меня внутри, не назвать недоумением. Скорее, заинтересованностью.
— Ты не знаешь, что он пережил и...
— Знаю, — возражаю я. — Гай рассказал мне о спине, о которой ты как-то уже упоминал. И показал мне её.
— Думаешь, это всё, что с ним случилось?
Я замолкаю, когда вижу, как голубые глаза Нейта, до этого всегда яркие и блестящие, сейчас хранят в себе одну сплошную печаль.
— Мы – его настоящая семья, — говорит он. — Мы с парнями и девчонки – Моника с Софи. После смерти его матери и исчезновения брата, только мы у него и остались. Отец избивал, использовал его спину как пепельницу, сестра отсутствовала большую часть жизни и вечно пропадала на своих светских вечеринках с друзьями. Никому не было до него дела, понимаешь? Только мы о нём и заботились. И продолжаем до сих пор. Вот почему мы все объединились и пошли на всё это. Наши чудные попы могут поджарить в любой момент, крошка, но мы вытерпим всё ради Гая. И поэтому... — Он вдруг взмахивает руками и в шуточной форме повышает голос, твердя: — Только попробуй снова сбежать или направить на него пистолет! Я за себя не ручаюсь, крошка!
У меня поперёк горла встаёт комок, потому что я не могу обещать ему, что выполню его просьбу. Потому что однажды сказала Гаю, что хочу разбить ему сердце за то, что он разбил моё. Может быть, я воплочу задуманное?
Может быть, я не сумею влюбиться в него настолько сильно, как влюбилась ещё тогда, когда он только играл роль моего возлюбленного? Что, если всю оставшуюся жизнь я проведу в ненависти?
Но разве ты сейчас его ненавидишь? — спрашивает меня внутренний голос. А я мешкаюсь с ответом, потому что попросту его не знаю.
— Ешь уже. — Нейт хватает мои ладони и как бы поднимает их к моему лицу, таким образом заставляя меня крепче ухватиться за контейнер с салатом. — А то Гай мне кишки выпустит, если вдруг узнает, что ты ничего не съела.
Я послушно беру в рот кусочек тунца и тщательно его пережёвываю, наслаждаясь вкусом. Пока вдруг дверь не открывается вновь.
— Зайд уже отогнал машину, — сообщает вошедший Гай. — Иди, проверьте, всё ли там в порядке.
— Есть, сэр! — подскакивает с места Нейт. — Ты вовремя. Корми свою девушку без меня. Адиос.
Я едва не хватаю его за руку, чтобы он остался. Потому что мне ужасно неловко сидеть в одной тесной комнате вместе с Гаем. Но, увы, весело что-то напевая, Нейт складывает бумажный пакет и кладёт его в сторону, а потом выходит из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
В воздухе тут же запахло чудным запахом мяты, какой есть только у этого парня, который вдруг снова возник передо мной.
— Ешь, — приказывает мне он.
— Ты так любишь командовать, — бурчу я в ответ, поднимая глаза.
— Я люблю заботиться о тех, кто мне не безразличен.
Он садится на кресло перед шестом и не сводит с меня взгляда. От неловкости я опускаю взгляд и принимаюсь за свой салат снова. Лишь бы не думать о его зелёных глазах.
— Откуда ты узнал, что я люблю тунцовый салат? — спрашиваю я, поглощая еду и едва сдерживаясь от того, чтобы не застонать от удовольствия.
— До того, как я решился на то, чтобы забрать тебя, это было моей обязанностью – знать о тебе всё.
— И что же ещё ты обо мне знаешь?
— Всё.
— Правда? Так в этом уверен?
Его губ вдруг касается лёгкая усмешка, отчего на левой щеке возникает ямочка. В глазах словно показываются какие-то искорки, будто бы он вспомнил что-то забавное.
— Что? — проглотив очередной кусочек салата, недоуменно спрашиваю я.
— Я даже знаю, чем ты занималась, когда вспоминала меня.
Меня охватывает невообразимый ужас. Даже при том, что его слова прозвучали очень многозначительно и поверхностно. Он ведь мог иметь ввиду всё, что угодно, но все мои мысли свелись только к одному — в то злосчастное утро после сна, участниками которого были мы вдвоём. Что, если он напихал в моей комнате камеры? Такое ведь возможно...
— Что ты имеешь ввиду? — спрашиваю я осторожно.
— Ничего, — отмахивается он, продолжая усмехаться.
А я даже не знаю, мне продолжить настаивать или пусть лучше он действительно ничего мне не скажет.
— Спрошу только одно: ты оставлял в моей комнате какие-нибудь камеры... или подслушку?
— Нет. И в мыслях не было.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно.
Можно ли ему верить? В таком деликатном вопросе неужели он будет продолжать мне врать?
— Тогда чем я занималась, когда вспоминала тебя?
— Наверное, тем же, чем мог и я, если бы позволял себе думать о тебе в таком ключе.
Я откладываю в сторону салат и сажусь на диване удобней.
— То есть? — щурюсь я.
— У тебя никогда не было парня, — констатирует он факт. — Но в тебе всё же остаются природные желания, которые есть у каждого здорового человека.
Я почти чувствую, как краснею, но почему-то, вопреки пониманию того, к чему он клонит, снова продолжаю:
— И?
— Тебе ведь не нужно знать ничего из того, что заставляет тебя смущаться, Каталина. — Гай вдруг снова улыбается. Я даже начинаю считать, сколько раз это непривычное для его лица выражение появляется передо мной.
— Я не смущаюсь, — вру я. — Можешь говорить. Мне интересно, что это ты там себе навыдумывал.
— Прекрати. Ты знаешь, о чём я.
— Так скажи напрямую.
Пару секунд он молчит, просто вглядываясь в моё лицо. А затем Гай вдруг наклоняется вперёд, опираясь руками на стеклянный столик перед собой. Взгляд снова такой хищный и... очень-очень горячий. Не знаю, как один лишь взгляд вообще может вызывать такие странные тянущие ощущения внутри.
— Прямо сказать это? — спрашивает он.
— Да, прямо сказать, — дрогнувшим голосом выдаю я.
Он наклоняется ещё ближе и с улыбкой отвечает:
— Ты касалась себя, пока думала обо мне.
Зайд просто назвал бы всё своими именами: «Ты, цыпочка, дрочила на Гая». Но Гай не такой. Он всегда выбирает слова более изящные и аккуратные. С его уст ничего никогда не может прозвучать пошло и грязно. Вот и сейчас его фраза: «Ты касалась себя, пока думала обо мне» звучит так мягко и почти невинно, что я даже не горю от стыда, хотя должна была бы.
Вместо этого я вскакиваю с дивана и в возмущении смотрю на него сверху-вниз, скрещивая руки на груди.
— Ты же сказал, что не было камер! Ты снова мне соврал!
Гай выглядит невинно, глядя на меня снизу-вверх:
— Я сказал правду.
— Тогда откуда же ты знаешь, что я...
От осознания у меня округляются глаза и кружится голова. Вот теперь-то я по-настоящему горю от стыда, а вместе со мной горят и все мои кости в теле.
— Ты... блефовал? — срывается с моих губ.
Гай издаёт смешок, вставая с таким видом, будто одержал победу.
— Всё в порядке, — говорит он. — Надеюсь только, что тебе понравилось.
Мне хочется дать ему пощёчину снова. Потому что другого варианта отвлечься я просто не вижу. А его улыбка... ох, она одновременно и завораживает, и вгоняет меня в ещё большую краску. И вот я уже почти сливаюсь с красным диваном позади себя.
— Доедай свой салат. — Гай бросает взгляд на еду в контейнере, которую я отложила на столик, как ни в чём не бывало. — И это последний раз, когда ты ешь нечто подобное.
Я хмурюсь, глядя на одно из своих любимейших блюд, а потом снова на него:
— Почему это?
— Потому что это просто салат, а тебе нужно хорошо питаться.
— Я не понимаю, ты ведёшь себя, как мой папа. Ты взрослеешь раньше времени?
Гай уставился на меня в недопонимании.
— Тебе же двадцать два, — уточняю я. — Ты гораздо старше меня.
Он издаёт смешок, словно я ляпнула какую-то очень большую глупость.
— Пять лет не называется «гораздо старше», — говорит Гай. — И у меня не было времени быть ребёнком.
— И всё же... Когда у тебя день рождения?
— Зачем тебе это знать?
— Может быть, хочу сделать подарок.
У него уголки губ приподнимаются в очередной усмешке, когда он спрашивает:
— Да? И что ты можешь мне предложить?
Если бы я была такой, какой была Ирэн, я бы без стеснения выдала кучу непристойных вариантов того, что могла бы предоставить ему в качестве подарка. Но всё это остаётся исключительно в моей голове, потому что я, несмотря на новый имидж, всё же остаюсь собой — стеснительной хорошей девочкой и папиной дочкой. Ну, почти...
— Ты прав, — сдаюсь я, решая поиздеваться над ним и ожидая его дальнейших действий. — Мне совсем нечего тебе предложить.
— А что ты хотела бы получить на свой день рождения? Я могу раздобыть всё, что ты захочешь, Каталина.
Странно, но его вопрос меня сильно удивляет. Он заставляет меня оцепенеть и окунуться глубоко в раздумья. Потому что все цифры смешались, даты превратились в бессмысленные кучки символов.
Я просто... забыла о своём скором дне рождении. О дне, когда мне исполнится восемнадцать. О дне, который так ждали мои родители. Они готовили особенный праздник с самого моего шестнадцатилетия. А теперь всё это не имеет смысла.
Совсем скоро. Он совсем скоро.
Гай явно замечает, как я в миг погрустнела. Я слышу его тяжёлый вздох.
— Это будет первый день рождения вдали от дома и близких, — говорю я в пустоту.
— Мне жаль, — только и выдаёт Гай. И снова этот холод в голосе, пронизывающий до самых костей.
Я по ошибке решила, что больше не встречусь с этим тоном его голоса, но было глупо забывать, кто он и как его растили. Человек, о чью спину тушил сигареты собственный отец, вряд ли сумеет превратиться в очаровашку и вечно улыбающегося мальчишку за пару мгновений. Если его и можно изменить, то только долгими годами и постепенно.
— Но несмотря на это, — вдруг начинает Гай, — ты получишь свой подарок от меня. Я что-нибудь придумаю.
— Мне не нужно ничего, — отвечаю я. — Разве что только то, чтобы меня оставили в покое. Все.
— Пока это невозможно. Но я буду работать над этим дни и ночи.
Я горько усмехаюсь, вглядываясь в его красивые глаза и безупречное лицо, и говорю:
— А всё могло бы быть намного легче, если бы ты меня просто в тот день пристрелил.
— Могло бы, — только и отвечает Гай. — Но тогда я не смог бы получить единственный шанс сделать добро.
В комнате царит тишина, но я не даю ей продлиться надолго, когда, слыша музыку снаружи, заявляю немного странное желание:
— Можешь подарить мне телефон на день рождения. Мне очень его не хватает. И моего плейлиста.
Он усмехается, потом вдруг лезет в карман и неожиданно достаёт новенький айфон.
— Это слишком мелкая просьба для подарка на восемнадцатилетие, — говорит Гай, вертя в руке телефон, а потом вдруг протягивает его мне со словами: — Так что бери его сейчас.
Я гляжу на его руку неуверенно, словно считаю, что это просто такое испытание, такая проверка соблазном, и стоит мне взять телефон, как захлопнется ловушка и отсечёт мне ладонь. Неуверенностью заполнен и мой взгляд, который я поднимаю на Гая.
— С чего это вдруг? — У меня сгибается бровь в ожидании ответа.
— Для связи. Чтобы при случае необходимости, ты всегда могла набрать меня или кого-нибудь из парней.
— Но ты же говорил, что мне не будет доступа к телефону.
— Думаю, больше ты не та глупая девочка.
Может быть, он прав, а может, ошибается.
Но как бы то ни было, я хватаю своё новое приспособление с его рук, касаясь прохладной поверхности металла на задней крышке.
— Спасибо, — выдыхаю я, улыбаясь.
— Не за что. Это самое малое, что я могу сделать для тебя.
Я разблокировываю телефон, в удивлении подмечая, что у него есть доступ к Интернету. Другими словами, я могу спокойно найти контакты родителей или полиции и сообщить им о своём местонахождении.
Но вместо всего этого я скачиваю одну из своих любимых песен, под которую мы с подругами до безумия любили танцевать в огромном зале моего дома в Медине, когда они в очередной раз приходили ко мне в гости. Тогда мы громко подпевали словам, совершенно не задумываясь об их значении. Но теперь-то я вспоминаю их.
Oh you know I'm always telling you the truth
(Ты ведь знаешь, что я всегда честна с тобой,)
Don't have me on my knees
(Не заставляй меня вставать на колени,)
But tonight's the night that you gonna get the best of me
(Но этой ночью ты собирался подчинить меня себе,)
Even though I tell you, "No"
(Хоть я и отказала тебе.)
I don't wanna fight and when you pull me close
(Я не хочу сопротивляться, когда ты прижимаешь меня к себе,)
Baby, I'll play hard to get
(Милый, я строю из себя неприступную,)
But your body's so hard to forget
(Но твоё тело так трудно забыть.)
И они впредь будут всегда напоминать мне о Гае. Потому что песня, как оказалось, была о нём. Жаль только, я не распознала знак ещё тогда.