Найди

Глава 73

— У тебя был один единственный выбор, — продолжает Гай.

Я встаю со своего места. Дрожа и с колотящимся в груди сердцем, пытаюсь отойти от него на достаточное расстояние, чтобы не смотреть снова в эти глаза. Потому что мне кажется, если я в них взгляну, я вновь увижу в них старую себя — ненавидящую мир и его в том числе.

— Один единственный выбор... — повторяю я будто под гипнозом, не до конца понимая, что он только что сказал мне.

А мир всё рушится и рушится. По стенам уже ползут трещины.

— Став моей женой, ты автоматически отказалась от своей семьи.

— А знала ли об этом я? — У меня дрожат губы, дыхание прекращает быть ровным. — Или ты решил за меня? Как и всегда, верно же?

Гай пытается перехватить мой взгляд, а я отворачиваюсь. Он делает шаг вперёд, я выставляю руку, отходя ещё дальше.

— Думаешь, мой отец смирился бы с родством с твоим? После того, что он сделал? Принять тебя в семью стоило своей цены: забвения твоих родителей. Ты больше для них не существуешь.

— Ты знал... — Я выгляжу жалко, пока голос едва вырывается наружу – хриплый и тихий. — Ты знал, что я хочу их увидеть. Знал, как люблю их... И всё равно поступил так.

— У меня не было другого выбора. Либо они, либо мы.

И страх с ужасом быстро скрываются. Они прячутся по сторонам, убегают кто куда может. Меня охватывает такая ярость, что на секунду мне показалось, что я схожу с ума. Теряю рассудок. Уступаю своё место самому дьяволу, даю ему волю над моим разумом и телом.

— И ты решил, что я захочу остаться с вами?! — зло кричу я неожиданно для него и для самой себя.

Гай пытается подойти ко мне, вероятно, считая, что простое объятье сможет меня успокоить, остудить мой пыл. Я с силой толкаю его в грудь.

— Живой ты будешь оставаться только с нами, — говорит он твёрдо. — Ты не могла вернуться обратно. И твои родители не смогли бы ничего с этим сделать. Я избавил их от страданий куда больших, чем те, что выпало бы на их долю, оставайся ты для них жива, но заточена в нашей семье безвозвратно.

— Как же ты... — Я запинаюсь, захлёбываюсь собственными эмоциями. Живо забываю обо всём хорошем, что он привнёс в мою жизнь. Плохое перечёркивает всё остальное. — Я... я просто не верю...

— Каталина. — Гай тянет ладонь в мою сторону, берёт мою руку, а я в ответ кричу, вытягивая её из его хватки, силы которой оказалось недостаточно для того, чтобы он сумел задержать меня.

Я так растеряна, так напугана, я так зла и убита горем, что глаза застилает самая настоящая пелена. Мне кажется, я задыхаюсь. Будто лёгкие стиснулись, будто горло кто-то вдруг перехватил своей когтистой большой лапой и вдавливает меня к полу, грозясь задушить. Я чувствую, как желудок скручивается в тугой узел, вызывая тошноту, а потом и слабость в ногах.

Отшатываюсь назад. Из глаз брызжут слёзы.

«Тебе нужно напоминать ему время от времени, кто он такой». Зайд ошибся. Мне и не нужно напоминать Гаю о том, что он чудовище. Он помнит об этом сам и всегда использует любую возможность в очередной раз показать мне это.

— Возвращаемся в самое начало, — хрипло произношу я, вытирая слёзы с щёк. Они лишь лишнее указание на мои слабости, мне нужно избавляться от них. — В те времена, когда единственное чувство, что я испытывала по отношению к тебе, было ненавистью.

Гай смеряет меня взглядом. Его глаза не высказывают больше никаких эмоций.

— Всё как началось после этого, так всё и закончится, — говорит он, намекая, видимо, на то, что я снова склонюсь перед ним и прощу всё, что он сделал. — Тебе просто нужно время свыкнуться.

Его спокойствие возмущает меня сильнее.

— И это время я потрачу на что-нибудь более полезное, — бросаю я и разворачиваюсь.

Гай не останавливает меня, когда я выбегаю из комнаты. Он не пытается остановить меня даже тогда, когда я выбираюсь из дома и становлюсь объектом любопытных взглядов. Глаза горят, щёки пылают, сердце разрывается, кровоточит, поливает кровью все мои мысли, успевшие засесть в голове. Я пытаюсь набрать побольше воздуха в лёгкие, шумно вдыхаю его через рот и ноздри, и со стороны, наверное, кажется, что я умираю. Я бы не отказалась от такой перспективы.

— Мисс, с вами всё в порядке? — с волнением интересуется одна из проходящих мимо горничных. А подняв глаза, я понимаю, что это вовсе не горничная, а медсестра, которую приставляли за уходом за Гаем. — Всё в порядке?

— В полном, — грубо отвечаю я, а потом ругаю себя за это, понимая, что никто не виноват в том, что происходит со мной, кроме меня самой.

— Хотите, можете мне всё рассказать за чашкой кофе или успокаивающего чая? — предлагает она. — Я приехала проверить состояние Гая в последний раз. После этого можем немного поболтать.

Почему-то я не отказываюсь от её предложения. Виной тому либо моя растерянность, что пытаться отнекиваться у меня нет сил, либо разговор по душам и впрямь может что-то изменить.

Мы входим в дом. Я ожидаю её на кухне, попросив горничную по имени Бритт налить две чашки чёрного чая с бергамотом. Она кладёт их на разделочный столик, я сажусь на длинный стульчик, напоминающий стул перед барной стойкой.

Женщина возвращается уже спустя несколько минут. Я суетливо пытаюсь припомнить, как её зовут, но в голове сейчас столько мыслей и боли, что мне ничего не удаётся. Я лишь опускаю лицо и пытаюсь не зареветь снова.

— Расскажите, я выслушаю. — Она кладёт нежную ладонь мне на плечо, в успокаивающем жесте поглаживая его. — Что случилось между вами и Гаем? Он был сам не свой, когда я зашла к нему.

— Он сделал так, что мои родители посчитали меня мёртвой, — отвечаю я, поражаясь тому, как холодно прозвучал мой голос. — Сделал так, чтобы я осталась в их памяти лишь когда-то существовавшим человеком.

Женщина тяжело вздыхает, но лицо явно не искажается в крайнем удивлении. Будто она вполне ожидала подобных действий со стороны Гая, и это не кажется ей чем-то чрезвычайно ужасным.

— Он сделал это ради вас, — говорит она.

— Он сделал это ради себя, — возражаю я, повышая тон. — Он ничем не лучше своего отца. Считает, что я ему принадлежу, что я его вещь и собственность. Будто мне необязательно знать, что он делает за моей спиной, втягивая в это и моих родителей.

— Люди совершают много необдуманных и порой безрассудных поступков, когда они влюблены. А Гай всегда был из тех, кто ради любимых разломает пополам всю землю, наплевав на последствия. Отец воспитывал его кнутом, полностью отказываясь от пряника в любом виде. Гай никогда не получал от него слов одобрения, даже если он и делал то, чего Вистан горячо желал. Никакие удачи сына не впечатляли его. Ему хотелось больше и больше. Так что Гай рос без отцовской любви, он не знает, что значит любящий отец и никогда уже впредь не узнает... Но он очень любил мать. Искренне и всем сердцем. Гай не плохой человек. Плохие люди не могут так любить, как он любит сейчас вас.

Я не позволяю ей вызвать в сердце хоть каплю солидарности. Потому что я хорошо помню свою жизнь до встречи с ним. Беззаботную, лишённую проблем, счастливую, хоть на тот момент я этого и не понимала. Появившись, Гай сжёг все дороги, а сейчас разрушил последнюю ещё не затоптанную дорожку, ведущую к моей прошлой жизни, к моим родителям.

Это не может быть прощено.

Я живо представляю горюющих папу с мамой. Я представляю, каким ударом для них была моя смерть. Ведь они всю жизнь опекали меня, я всегда была для них маленькой девочкой, немощным ребёнком, за которым нужен глаз да глаз. Потеряв меня, они потеряли в каком-то роде смысл. Не знаю, как именно Гай всё это преподнёс, но сомневаюсь, что он говорил с ними лично. Скорее, трусливо подстроил всё со стороны, втянув других своих людей, что позволяла ему его власть.

— Не стоит пытаться вызвать во мне жалость к нему, — зло бросаю я. — Я не поддамся больше на эти уловки. Любую его оплошность оправдывать плохим детством больше не получится.

— Что же вы собираетесь делать, милая моя девочка? — Женщина нежно улыбается, будто глядя на свою дурёху-дочь, которая сейчас находится в таком возрасте, что донести ей простые истины не считается возможным. — Неужели после такого поступка Гай полностью лишил вас способности его любить?

Я встаю, решая не пить свой чай и найти для себя время на полезное, подхожу к двери.

— Знаете, даже если я и чувствую к нему хоть каплю любви после того, что он сделал, мои действия теперь будут нацелены на то, чтобы оставлять себя в здравом рассудке, а не заботиться о нём.

А потом я выхожу из кухни.

* * *

Я всё время размышляю над словами Зайда.

«Тебе нужно не дерзить этой семейке, а дружить с ними».

Может быть, это и умно? Может быть, стоило начать с этого ещё раньше? Не забываю я и о девушках в фургоне, поэтому спускаюсь обратно под тяжёлые боли в самом сердце, которые принесло за собой признание Гая. Сосредоточиться на том, что нужно сделать, сложно, когда в голову всё лезут и лезут мысли о горюющих родителях.

Они уехали из Сиэтла после того, что узнали. Они были настолько сломлены, что покинули родной город, чтобы избавиться от гложущих воспоминаний.

Гай прав. У меня есть только один выход. Только одна дорога, которую мне нужно выбрать. И я всё в голове кручу все варианты и всевозможные исходы, которые повлекут за собой разные по своей степени тяжести проблемы.

Итак, я думаю:

1) Я могу спланировать побег и сбежать от Харкнессов обратно к семье. Могу попросить Нейта, думаю, он, исходя из своего мягкого характера, согласился бы, если бы я попробовала уговорить на достаточно хорошем и убедительном уровне. Конечно, он не захотел бы, чтобы я покинула Гая, так что пока единственная проблема заключается именно в этом. Я бы попросила Зайда выяснить, где моя семья сейчас, а он бы помог. А если бы я всё же смогла уговорить Нейта, не составило бы никакого труда используя золотую карту и изображая себя грозной леди, выехать из Сиэтла «по делам» моей новой «семьи» и найти родителей. Рассказать им всё о том, что произошло. Папа приложил бы достаточно усилий, чтобы обезопасить меня. У нас много денег, у нас хорошая охрана. К тому же, даже с учётом моего побега вряд ли Гай опустил бы руки и дал отцу всё-таки меня убить. Я ведь так и останусь Харкнесс, не расторгну брака, а значит буду всё такой же неприкосновенной, а он так и останется меня любить. Пока его любовь ко мне — моё сильнейшее оружие и преимущество.

И есть второй вариант:

2) Выбрать семью Гая значит выбрать преступников и убийц. Потом вспоминаю, что мои руки в той же крови, я запачкала их однажды, когда убила Хью. Гай сделал меня почти такой же, как он, как и его папаша. Он напрочь стёр с моего сердца страх, наделил силой. Дал мне власть, которую я имею над теми, кто работает на его семью. У меня есть карта, делающая меня особенной, заставляющая людей уступать мне, склонять головы, бояться вызвать гнев у моего мужа... Гай дал мне брак, о котором я никогда и не думала. Он сделал всё это ради меня и всё же чуточку ради себя самого. Я стала за долгое время единственным его успокоением. Он нашёл во мне человека, который отвлекает его от того, что делает его безжалостным. Он уже убил в моём присутствии людей, стрелял в голову, пытал в подвале своего дома сразу после того, как у нас была близкая ночь, сейчас продолжает ездить и делать что-то подобное. Так что всё же Гай спасает и держит меня в угоду себе в первую очередь.

По крайней мере, именно это я себе внушаю, чтобы забыть про глаза, напоминающие зелёный лес.

Ближе к вечеру я изучаю информацию об Аспиде через компьютер, который стоит в комнате Гая. Он всё же уехал по делам, и я догадываюсь, что, вероятно, в очередной раз кого-то убивает или калечит.

Из того, что я вычитала в Интернете, я узнала, что Аспид, — латиноамериканская мафия, владеющая на настоящее время большей частью восточного побережья, — был основан в 1916 году и начал свою деятельность в Детройте. Членов этой семьи огромное количество, но не все из них, как оказалось, латиноамериканского происхождения. Например, среди них много шведов, немцев и даже русских...

Со стороны раскрытого окна вдруг раздаётся звук подъезжающей машины. Я подбегаю к окну и выглядываю наружу. Прибыл Вистан в окружении своих телохранителей. Тяжело вздыхаю, поправляю волосы и юбку, успокаивая себя тем, что это продлится недолго. Прячу под кофтой пистолет, подаренный мне однажды Нейтом, на всякий случай. Потом уверенно выхожу из комнаты Гая, не забыв удалить из истории поиска свои запросы про Аспид. Спускаюсь по ступенькам вниз, вхожу в гостиную, поражаясь тому, что уже чувствую себя как дома. Это поместье громадных размеров словно всегда было моим обиталищем. Меня пугают эти мысли.

Заскочив в гостиную, я хватаю первую попавшуюся книгу с полки и сажусь на диван, делая вид, что всё это время просто беззаботно читала. Вистан, оказавшись в доме, входит в гостиную уже спустя несколько минут. Я слышу, как он переговаривается со своим телохранителем, потом отдаёт какие-то приказы другим людям и наконец оказывается в гостиной. При виде меня его лицо меняется в лёгком удивлении, словно он совсем не ожидал меня здесь увидеть. Будто бы не он сделал меня пленницей этого дома.

— Дорогая прелестница-невестка, — широко и зловеще улыбается он. — Думал, ты не отважишься показываться мне на глаза кроме тех случаев, когда мы завтракаем, обедаем и ужинаем вместе.

— Я должна вас бояться? — спрашиваю я, откладывая книгу. — Вы ведь отец моего мужа. Мы с вами родственники теперь, хочу я того или нет.

Он кивает, усмешка касается его губ:

— Ты права. Бояться меня не за чем, дорогая. Чувствуй себя как дома, ведь это и есть твой дом. Ровно до того момента, когда не решишь предать Гая.

У меня холодеет внутри от его слов, и я пугаюсь его взгляда. Возникает такое ощущение, будто Вистан умеет заглядывать в голову, читать каждую мысль, которая проносится в ней.

Прочищаю горло:

— Нам обоим будет, думаю, легче, если мы всё же забудем прежние обиды, да?

Он выгибает бровь. Пальцем делает такой жест своему охраннику, словно велит ему покинуть нас. Мужчина, оснащённый оружием, тут же выходит из гостиной. Этот случай был бы достаточно хорошим для того, чтобы попытаться убить Вистана. Когда рядом нет его телохранителей, воспользоваться его наивностью по отношению ко мне и нанести удар было бы куда проще, чем в любые другие моменты. Но рисковать пока не стоит.

— И что ты мне предлагаешь? — спрашивает Вистан, приближаясь ближе. Он садится на диван перед моим креслом, разведя ноги. В такой хозяйской и грубо-мужской позе. Мне становится сложнее думать под напором взгляда настоящего чудовища. — Звучит так, будто ты собираешься заключить со мной сделку.

— У меня есть для вас новость, которая может показаться не совсем хорошей.

Вистан слегка наклоняется. Я бы могла прямо сейчас достать пистолет и выстрелить ему в шею. Да, пришлось бы действовать очень быстро, но он бы не ожидал от меня чего-то подобного и вряд ли успел бы остановить.

Ещё не время, говорю я себе глубоко в мыслях.

— Девушек, которых у вас покупали, подкинули вам Аспид, — говорю я уверенно.

Его лицо сперва искажается в полном изумлении, затем сменяется на злое и даже слегка смущённое. Такое, будто его застали врасплох.

— Что это за информация? — спрашивает он. Голос звучит очень грозно. — Откуда ты нахваталась этого дерьма?

— Мне хотелось заполучить ваше доверие, — вру я, да так правдоподобно, что сама начинаю верить. — Пришлось попросить одних из ваших людей мне в этом помочь. Я совсем случайно обнаружила всё это, а потом и узнала, что вы не совсем дружите с Аспидом.

— О да. — Вистан ухмыляется. — Я их ненавижу. Была бы моя воля, расстрелял бы каждого.

Мне становится в тысячу раз дискомфортнее сидеть в одной гостиной с человеком, чьи глаза вспыхивают в невероятной злости, пока он выговаривает эти слова.

— Где подтверждение твоих слов, девочка? — хмурится он, наклоняя голову набок. От взгляда становится ещё более не по себе.

— В фургоне, припаркованном во дворе. Я могу показать.

Он кивает, встаёт.

— Да. Показывай. Иди же.

Я встаю с кресла и под его внимательным взглядом иду к двери, выхожу из гостиной. Вистан зовёт своего телохранителя, когда мы выбираемая из дома и идём к парковочным местам внутри двора — именно на этой части находятся автомобили семьи Харкнесс. Под его приказы телохранитель раскрывает двери фургона. Всё те же напуганные девушки смотрят на нас из темноты. Вистан требует их выйти.

— Посмотрите на их руки, — говорю я.

И он грубо хватает их за запятая, оголяет кожу, и его глазам предстают татуировки. Он проверяет каждую девушку на их наличие и зло рычит какие-то ругательства. Впервые вижу, чтобы Вистан Харкнесс был так не собран, не спокоен и разъярён, как крупный голодный волк, готовый разорвать всех вокруг себя в клочья.

— Мэнсон! — выкрикивает он. Я аж вздрагиваю. — Выяснить, твою мать! Выяснить, откуда среди моего товара вдруг появились эти шалавы! Выяснить, кто передал их Уоллесу! Причём срочно! Позаботься о том, чтобы это задание было выполнено в первую очередь!

— Да, сэр, — послушно кивает подбежавший мужчина, который тут же мчится обратно.

Я хрущу пальцами от переизбытка судорожных вздохов и кипящих нервов. Моё тело кажется мне наэлектризованным. Я так волнуюсь, что едва не спотыкаюсь, когда Вистан переводит взгляд на меня.

— Говоришь, выяснила это для того, чтобы получить моё доверие? — спрашивает он, хотя это вряд ли вопрос.

— Да, — отвечаю я по-прежнему уверенно, будто говорю чистую правду. — Раз меня больше ничего не связывает и не может связывать с прошлой жизнью... я бы хотела попробовать...

— Влиться в нашу семью?

— Да... Если это возможно.

Вистан хохочет, и мне кажется, что он всё давно раскусил. Что он вот-вот достанет мой спрятанный пистолет, швырнёт меня на землю и пристрелит прямо на глазах своих людей, наплевав на традиции и семейный уклад Харкнессов. Но вместо этого почему-то смех сменяется простой улыбкой. Озадаченной, но вполне спокойной и нормальный улыбкой.

— Я очень тебя недооценивал, прелестная невестка, — говорит он. — И, кажется, я начинаю понимать, почему мой жалкий сыночек так тебя полюбил. Ты завораживаешь.

Не знаю, что это значит и что он имеет ввиду, поэтому просто молчу, продолжая на него смотреть.

— На что ты ещё могла бы пойти ради нашей семьи? — задаёт Вистан вдруг вопрос, ответа на который я совершенно не знаю.

У меня потеют ладони, потому что не предполагалось, что он будет спрашивать такие вещи или, что ещё хуже, начнёт давать разные задания на проверку моей ему верности.

Тем не менее я набираю побольше воздуха в лёгкие и отвечаю:

— Всё, что захотите. В рамках возможного, конечно.

— Да, я верю. Ты уже стреляла в своего возлюбленного ради меня. Правда, тогда я угрожал вам обоим. У тебя не было выбора. — Небольшая пауза, а потом более зловещая: — А если выбор будет? Ты сделаешь что-то ради нашей семьи, не взирая на своё нежелание?

— Да. Я постараюсь сделать. — Потом уверенно лгу: — Ради Гая.

— Глупые люди, — смеётся Вистан. — Как легко вами управляет эта проклятая любовь. Но мне это на руку. Получается, вы мои марионетки, и в качестве ниточек, за которые я дёргаю, в нашем случае выступает ваша любовь друг к другу.

Мне по-прежнему непонятно, что он хочет от меня и прошла ли я проверку, поэтому я продолжаю стоять как вкопанная, таращась на него и ожидая ответа. Иногда я не могу избавиться от мысли, что он моментами напоминает мне папу. Что-то отдалённо заставляет в голове вспыхивать образ моего отца. И от того, я думаю, легче будет поддаваться его командам.

— Что ж, я тебя услышал, прекрасная жёнушка моего сына, — будто смакуя, произносит наконец Вистан после небольшой паузы. — Одна часть моих людей займётся именно этим, пока вторая займётся неожиданно вставшей проблемой, касательно Камиллы и одного из моих мелких солдат. Видишь ли, до меня дошла такая информация, будто бы кто-то лез к ней. Ты, случаем, ничего не слышала?

Это всё работает план Зайда, судя по всему. Якобы новый любовный интерес Камиллы Харкнесс в лице обладателя чёрной карты. Слухи уже поползли, не прошло и дня.

— Нет, я ничего не знаю, — вру я.

Вистан, на удивление, кивает, хотя выглядит озабоченным и всё-таки слегка озлобленным. Тем не мнее, говорит:

— Иди и отдыхай. Занимайся всем, что душа пожелает.

Я делаю несколько неуверенных шагов назад, а потом наконец всё же разворачиваюсь и плетусь обратно к дому, лишь гадая, сработал ли план Зайда или всё же нет.

* * *

Когда Гай возвращается, он входит в мою комнату. Я, не ожидав увидеть его так беспардонно входящего в моё личное пространство, вскакиваю.

— Тебя не учили стучаться? — зло бросаю я.

— Ты – моя жена, — напоминает мне Гай, прикрывая слегка дверь, — поэтому твоя комната – моя комната. Особенно сейчас, когда ты расстроена настолько, что можешь сделать что-то безрассудное.

Я начинаю хохотать, будто мне весело, хотя его появление скорее вызывает во мне чувство тошноты и отвращения.

— Думаешь, ты достоин того, чтобы из-за тебя я начала резать себе вены или бросаться с крыши? Или, может, наглотаюсь таблеток?

— Я не исключаю подобного варианта, — спокойно отвечает он.

— Убирайся из моей комнаты! — кричу я в ответ. — Я готовлюсь спать.

Гай бросает взгляд на настенные часы, висящие над моей кроватью, и говорит:

— Всего шесть часов вечера.

— Я хочу лечь пораньше! И разве я должна перед тобой отчитываться? Занимайся своими делами. Иди, убивай, издевайся над людьми. У тебя отлично это получается.

— Хватит, Каталина. — Гай с силой захлопывает дверь. Так, что стены затрещали и завибрировали. — Ты знаешь, что я прав. Во всех своих делах я всегда прав. Не отрицай, перестань казаться самостоятельной.

Я сажусь на кровать и обхватываю голову руками, запуская пальцы в свои чёрные короткие волосы.

— Прав в том, что заставил моих родителей страдать? — спрашиваю я, и голос начинает уже подрагивать.

— Я прав в своих поступках, которые до этой самой минуты стали причиной того, что ты всё ещё жива.

— Ты сказал, что они видели труп... — вспоминаю я, и тошнота подкатывает к горлу уже более увереннее и стремительнее. — Откуда ты...

— Когда ты сын босса мафии найти труп не составляет никакого труда, — сообщает он мне с удивительным спокойствием. — Я нашёл тело утопленницы. Утонувший человек, долго пробывший в воде, терпит большие изменения. Лицо чернеет, тело опухает, разлагается. Порой сложно сказать, кем он был при жизни. А подделать свидетельство о смерти, полученное у настоящих патологоанатомов было не сложно.

Глаза щиплет от того, как стремительно в них собираются слёзы. Я гляжу в глаза Гая и стараюсь надеятся, что он не спокоен на самом деле так, как выглядит. Что ему действительно жаль заставлять меня через это проходить. Но это лицо... оно слишком расслабленное и не выдающее никакого сожаления.

— И ты... — Я запинаюсь, хотя и всеми силами пытаюсь говорить хладнокровно. Картины, которые воссоздаются в голове после его рассказа, заставляют меня желать немедленной смерти. — И ты предъявил им этот труп, сказав, что это я...

— Не я. Сперва полиция, затем врачи. Моя роль в этом заключалась лишь в том, чтобы заплатить им и дать указания.

Я сжимаю глаза, потом потираю их кулаками, чтобы не дать ни в коем случае слезам всё-таки потечь по щекам.

Гай тяжело вздыхает, словно ему трудно лицезреть нечто подобное, хотя до этой самой секунды он говорил слишком хладнокровно для человека, который может испытывать раскаяние в своих действиях.

— Нейт хочет сделать Монике предложение сегодня, — вдруг заговаривает он. — Они пригласили нас на вечеринку, которая состоится через несколько часов.

— Я пойду, — отвечаю я бегло, хотя голос в голове и само тело кричат, что не собираются отрываться на вечеринках после всего навалившегося на меня ужаса. — Нейт мне ничего плохого не сделал.

Последнюю фразу я выделаю, желая дать ему понять, что он в данном случае полная противоположность Нейта. Гай хмыкает, опустив задумчиво взгляд, крутит кольца на пальцах, потом суёт руки в карманы чёрных штанов. Сегодня на нём бордовая рубашка и чёрный пиджак поверх неё.

— Мы поедем вместе, — говорит он спустя недолгую паузу. — Если хочешь, можем съездить в магазин, и ты что-нибудь себе выберешь. Прикупим одежды.

— Нет, у меня есть, — отвечаю я резко, не желая затягивать эти разговоры.

Не могу поверить, что всё снова вернулось назад. В те времена, когда я его люто ненавидела. И чем дольше я смотрю на его лицо, тем больше мне кажется, что я не хочу его видеть. Что я хочу ему отомстить за всю боль, которую он мне принёс.

И я очень уверена в своём желании.

— Когда начнётся вечеринка? — спрашиваю я.

— В восемь часов.

— Отлично. Зайдёшь в восемь, когда я буду готова. И можем ехать. А сейчас уходи отсюда.

Гай хмурится, будто ему ужасно неприятно слышать такие грубые слова с моих уст, потом встаёт и вдруг кладёт мне в руку цепочку. Я тут же мрачнею, уже по ощущениям поняв, что это цепочка, которую Дилан подарил мне на моё семнадцатилетие. Подарков от брата у меня было немного, он никогда не был сентиментальным, поэтому этот кулон всегда был дорог мне, как крайняя редкость.

— Откуда она у тебя? — спрашиваю я, сжимая кулон в руках.

— Твой отец передал, попросив положить его в гроб вместе... с твоим телом. Я подумал, мне нужно передать его тебе.

Я с новой силой поникаю, теряя единственную нить, связывавшую меня со здравым рассудком. Горло першит, руки подрагивают как от неприятной судороги. Мне не хочется здесь находиться и всё это слышать, но тем не менее я спрашиваю:

— Как и где меня похоронили?

— Твоей матери стало плохо, твой отец её успокаивал. Они не смогли присутствовать на похоронах. Но «твоё» тело захоронено в Лейк Вью.

Киваю и ему, и самой себе, хотя эта информация никогда мне не понадобится. Где-то на кладбище в Сиэтле, в Лейк Вью, стоит надгробие с моим именем и датой моей смерти. Получается, теперь у меня больше нет прежней фамилии. Для всего остального мира за пределами Харкнессов я мертва. Даже для собственных родителей.

Тревога, страх и отчуждение борются между собой, пока не смешиваются в один отвратительный химический состав.

— Уходи, — снова говорю я, чувствуя, что вот-вот сорвусь. — Уходи из моей комнаты. И не показывайся мне на глаза до того момента, когда мы поедем к Нейту. До тех пор я не хочу тебя видеть.

И Гай действительно больше не сказав ни слова, оставляет меня одну.

* * *

Нейтан Блэквуд, несмотря на свою ужасную долю в детстве, благодаря работе в мафии живёт в одном из лучших районов Сиэтла — на Куин Энн Хилл. Это холм, считающийся самым высоким в городе. На его вершине расположен парк Керри, откуда открывается потрясающий вид на центр Сиэтла, застроенный небоскрёбами, и залив Элиотт. Вдалеке виднеется гора Рейнир. Я знаю, что район разделён на две части — на Верхнюю и Нижнюю. Наверху расположены дорогие рестораны и бутики, а внизу недорогие кафешки и модные магазины. Нейт проживает на Верхней части.

Я вылезаю из автомобиля прежде, чем Гай успеет обойти его и открыть мне дверь. Мне не хочется давать ему шансов пытаться загладить вину своим галантным поведением или чем-либо ещё. Каждый раз глядя на него, я вспоминаю убитых горем родителей, потом и свой план. Так что у меня нет желания как-то ему потакать.

Двухэтажный дом стоит на вершине холма, собирая всеобщее внимание горящими в стенах окнами и весёлыми воплями. Музыка грохочет, вокруг дома столпилась молодёжь. Странно не видеть в такой важный для парочки момент их более взрослых родственников. Но если Нейт однажды уже признавался, что рос в приюте и не имел родителей и близких, у меня всё же остаются вопросы к Монике. Мы проходим по лестнице наверх, входим через открытую дверь в дом.

— О, какие люди! — кричит какой-то парень, едва не грохаясь со второго этажа прямо через перила. — Твою мать, это же Гай Харкнесс!

Толпа ревёт во всё горло, будто бы появление Гая для них равняется появлению Иисуса. Наверх поднимаются стаканчики с алкоголем, кто-то даже чокается ими, кто-то сразу вливает в себя напиток. Вечеринка в самом разгаре.

— О, бл_ть, заявились наконец, — раздаётся голос со стороны.

Повернув головы, мы обнаруживаем на диване в гостиной пьяного Зайда в окружении двух девушек. Одна сидит у него на коленях, вторая прижимается к нему с другой стороны, целуя его в шею. Мы подходим к другу ближе. Я вспоминаю, что он должен был ранить себя в ногу, и, опустив взгляд, действительно вижу, как ниже бедра у него под штанами что-то более выпуклое. Видно, бинт.

— Будете пить вместе со мной? — улыбается он. — Лина, цыпа, давай с тобой хоть выпьем? Гай точно не будет. Он у нас не обжирается алкоголем.

— Она тоже не будет обжираться алкоголем, — говорит Гай.

Мне хочется перечить ему, но я действительно не пью. Один раз попробовала после того, как Гай впервые бросил меня. Едва не свалилась с окна. А сейчас мне нужно оставаться в здравом уме и помнить о своём плане и способах его осуществления.

— Где Нейт? — спрашивает Гай.

Зайд убирает руку с груди девушки справа и поднимает пьяный взгляд.

— Х_й его знает. Но в последний раз он был на кухне.

— Подожди здесь, я найду его, — шепчет Гай мне в ухо и уходит по направлению к дальней двойной двери, за которой в воздухе клубится дым. Сигареты и дурь.

Зайд вдруг резко хватает меня за руку и тянет в свою сторону.

— Девочки, покиньте меня на пару часиков, — говорит он. — Мне тут нужно потолковать с подругой. Но мы с вами обязательно продолжим веселье, просто чуть позже.

Девушки на удивление послушно встают, поправляя свои коротенькие юбки. Еле передвигаясь на ногах и пошатываясь, они идут к ступенькам и глупо смеются.

— Ты сделала, как я велел? — спрашивает Зайд, силком усаживая меня рядом.

— Да.

— И что сказал Вистан? Он поверил в эту ху_ню?

— Не знаю, сказать трудно. Будто бы да, но напрямую он мне ничего не сообщил об этом. Зато он знает о «Камилле, к которой лез обладатель чёрной карты». Сказал, что часть его людей будут это выяснять.

Зайд хватает стаканчик и опустошает его за долю секунды. Алкоголь стекает у него по подбородку, и он облизывается, сверкнув пирсингом на языке.

— Это хорошо, — уверяет меня он, закидывая руку на моё плечо в каком-то «братском» жесте. — Вистан никогда не бывает на сто процентов прямолинеен. Так что переживать не за чем.

Я наблюдаю за тем, как вечеринка набирает обороты. Алкоголем пропах весь воздух, мне становится дурно, я морщу нос и гляжу на группу парней и девушек, дрыгающихся под очередной хит The Weeknd — «Party Monster».

— Нейт реально хочет сделать Монике предложение? — почему-то решаю спросить я.

Зайд кивает:

— Ага... Но Моника не знает, так что прикрой ротик и не смей трепаться. Нейт затевает вечеринки каждую субботу. Это одна из таких, так что Моника и не подозревает ничего, хотя мы все знаем, что она ждёт этого уже хулиярд лет.

— Ты за них рад?

Он переводит на меня взгляд, карие глаза в полумраке гостиной кажутся ещё темнее. Они закрываются и открываются будто в замедленной съёмке из-за выпитого.

— Конечно, — на удивление очень искренне отвечает Зайд. — Они ведь вся моя ёб_ная семья.

Меня очень умиляет такое признание из уст плохиша-Зайда, который всегда носит эти чёрные футболки с черепами, цепи вместо ремня и пирсинг на лице, и совершенно не кажется человеком, умеющим так мыслить и кем-то дорожить. Но я всё же напоминаю себе, что он единственный, пожалуй, согласился мне помочь в моём нелёгком плане.

Поддавшись чувству, я вдруг крепко обнимаю его. От него пахнет алкоголем, мужским одеколоном и сигаретами. Зайд едва не роняет стаканчик от удивления.

— Них_я себе, — бубнит он себе под нос. — Ты на солнце перегрелась, твою мать?

— Нет, — улыбаюсь я. — Просто только сейчас поняла, что благодарна тебе. А это просто мой способ тебе об этом сказать.

Я прямо-таки чувствую всю его неловкость, и это так умиляет. Ведь Зайд вообще не из тех, кто умеет смущаться, особенно при взаимодействии с девушками. А сейчас он смущён.

Я наконец отстраняюсь от него, потом поправляю одежду. На сегодняшнюю вечернику я надела чёрные свободные штаны и облегающую кофточку того же цвета, решив, что ходить в юбке не совсем удобно, когда в любой момент может понадобиться незамедлительное действие любого характера.

— Крошка! — кричит вдруг голос со второго этажа, сумевший погасить даже грохочущую музыку.

Я с широкой улыбкой поднимаю глаза и вижу, как через перила на другую сторону наклоняется Нейт. Вид у него такой, будто выпил больше, чем Зайд. Гай стоит рядом и крепко держит его за рукав, не давая свалиться.

— Нейти! — Я вскакиваю и машу ему рукой, будто мы находимся на разных концах улицы.

Гай помогает ему спуститься, удерживая друга в равновесии. Только тогда, когда блондинчик всё же ступает на пол первого этажа, я замечаю рядом с ним Монику. Она вся такая счастливая, что мне кажется, предложение руки и сердца уже было сделано.

— Привет, Лина, — смущённо заговаривает она, видно, всё ещё помня наш не самый приятный последний разговор. Её светлые каштановые волосы собраны в косичку и завязаны ленточкой, подходящей под цвет её персикового платья до колен. — Я очень рада, что ты согласилась прийти.

— А как иначе? — громко вскрикивает пьяный Нейт. — Мы же теперь одна семья! Да, крошка?

Он так неожиданно обнимает меня, что я едва не падаю, потеряв равновесие. К счастью, Гай вытягивает Нейта за ворот толстовки на свою сторону, приняв вес друга на себя, а Зайд успевает придержать меня за спину позади, продолжая сидеть на диване.

— Ты нах_я столько выпил, придурок? — ругается он, хотя и сам выпил достаточно.

— Потому что я волнуюсь! — отвечает Нейт.

Гай устало вздыхает и закатывает глаза, толкая Нейта на диван. Моника хихикает и садится на коленки своего парня. Видать, происходящее её совсем не смущает. Она лишь кладёт голову ему на плечо и улыбается, мечтательно сверкая карими глазками.

— О чём волнуешься? — спрашивает его Моника.

Едва Нейт открывает рот, чтобы выдать ей, видно, чистую правду, как Зайд захлопывает ему рот ладонью:

— Молчи, идиот.

Блондинчик что-то бубнит, и я, наблюдая за этим представлением с улыбкой, решаю всё же развеять эту атмосферу, исходящую от двух пьяниц:

— Может, мне сделать фото?

У Нейта с Моникой засияли улыбки после моего предложения. Достаю телефон, включаю камеру и навожу объектив на них.

— Встаньте все ближе друг к другу, — говорю я, рукой пытаясь показать, чего хочу от них.

Зайд перекидывает ноги на колени Нейта в шуточной форме, Моника смеётся, обнимая своего парня за шею. Гай остаётся стоять около дивана с серьёзным лицом, явно не разделяя такой весёлости своих друзей. Наверное, на такое его настроение повлияла я: и своим поведением, и его вынужденным признанием, которое я вытащила из него.

— Гай, чувак! — недовольно ворчит Нейт, хватая Гая за конец рукава. — Давай уже! Присоединяйся! В кадре должны присутствовать все члены семьи. В особенности ты!

Он, понимая, наверное, неизбежность фотографии, нехотя подходит ближе и переводит взгляд на камеру. Я удивляюсь тому, как даже через объектив ему удаётся передавать этот полный холода взгляд. Зелёные глаза должны больше напоминать о тёплом летнем лесе. Или о ярких изумрудах, на которые падают лучи горячего солнца. Но точно они не должны напоминать о льде, который я вижу в его взгляде.

Сделав пару фотографий, я опускаю телефон.

— Скинь мне потом в инсте, — произносит Нейт заплетающимся языком. — У тебя же есть инста?

— Да, — отвечаю я, вспоминая о своём прошлом, полном бессмысленного листания страницы Инстаграма[1] и проверки того, что нового у моих подруг и знакомых. Иногда попадались и фотографии знаменитостей, которыми я увлекалась.

— О, круто, — улыбается Нейт. Его голубые глаза кажутся вдвое ярче от выпитого им алкоголя. — Мы тебя... — Иканье. — ...Мы тебя най... — Снова иканье. — Мы тебя найдём, короче.

Гай садится на диван, запускает пальцы в волосы и наклоняется чуть вперёд, задумчиво глядя в пол. Я решаю сесть на кресло. Перевожу взгляд на Зайда, откинувшегося на спинку дивана, задрав голову, отчего на шее у него ясно выделяется кадык.

— Бл_ть, я хочу, чтобы кто-то мне отсосал.

Гай с силой толкает его плечом в плечо, быстро выйдя из того транса, в котором, как мне казалось, был.

— Хэй, какого х_я? — спрашивает Зайд.

— Я предупреждал, чтобы ты перестал разговаривать в своём стиле рядом с Каталиной. В следующий раз позвоночник сломаю.

Я закатываю глаза, ощущая себя маленькой девочкой, папа которой устроил разборки с её глуповатыми дружками. Не вынося подобного отношения, скрещиваю руки на груди, закидываю ногу на ногу и в презрении произношу:

— Я не против того, чтобы он разговаривал в своём стиле рядом со мной. У тебя какие-то проблемы с этим?

Гай поворачивается в мою сторону. Удивительно, но на его губах вдруг появляется мягкая улыбка, словно ему очень нравится, когда я так своенравно себя веду.

— Как скажешь, моя Роза, — кивает он, будто соглашаясь, однако следом добавляет: — Но Зайд так разговаривать рядом с тобой не будет впредь.

— Почему? — злюсь я.

— Потому что я так захотел.

Нейт с Моникой не издают ни звука. Девушка сидит на нём, закинув голову на плечо своего парня, и их будто остальной мир уже не волнует вовсе. Они заняты исключительно друг другом.

Зайд хватает стаканчик со стола, подливает себе виски из бутылки и выпивает всё.

— Ну бро, надеюсь, хоть выпивке ты не против? — язвительно замечает он.

— Пей сколько влезет, — безразлично отвечает Гай.

Мне так хочется расспросить всех о Уэйне, который, как оказалось, вовсе не кончал жизнь самоубийством и всё ещё работает на Вистана, но всё же считаю, что сейчас время Нейта и Моники, и мои лишние вопросы пока не к чему. Нужно дождаться озвучки предложения руки и сердца, а потом уже перехватить либо Зайда, либо Гая где-нибудь отдельно, и всё узнать.

Смахиваю волосы в сторону, прочищаю горло, откидываюсь на диван почти в какой-то вальяжной позе.

— Зайд, — говорю я, — матерись в моём присутствии. Я тебе разрешаю.

— Ох, еб_ть, — усмехается он в ответ, затем тут же переводит взгляд на Гая.

Гай не сводит глаз с меня. На скулах у него вовсю заиграли желваки.

— Всё? — спрашиваю я, с большим трудом выдерживая его взгляд. — Ты мне не указываешь и ему не указываешь. И никому не указываешь. Ясно?

— Господи, что за хрень у вас опять произошла? — ноет Нейт, его язык по-прежнему заплетается, словно он учится говорить впервые. Голова давно уже сползла со спинки дивана, и он уж почти лежит на плече Зайда в то время, как на его коленях всё ещё сидит Моника.

— Вот именно, — хмурится Зайд, дёргая плечом, чтобы убрать голову друга в сторону. — Вы же уже еб_лись вроде. Неужели Гай совсем не постарался, что оставил Лину неудовлетворённой настолько, что она вся теперь ворчит?

Я бы сказала, что это была лучшая ночь в моей жизни, но, естественно, не даю подобным словам слететь с языка.

— Может, перестанешь следить за тем, кто с кем еб_тся?! — недовольно восклицаю я, перенаправляя своё внимание на Зайда.

— Мне и следить не надо было, — фыркает он. — Всем и так всё понятно, чем вы занимались, когда остались где-то на ночь.

— Каталина любит власть, — заговаривает Гай. Его голос удивительно спокоен. — Она просто знает, как я уязвим в её присутствии. Как я уязвим из-за неё. Она просто входит во вкус. Да, моя Роза?

Я злюсь сильнее от его спокойствия и издевательских ноток в голосе, будто бы то, что он мне рассказал недавно, не было достаточным издевательством.

— Вы знаете, что он сделал?! — не сдержавшись, кричу я.

Друзья все поворачивают головы в мою сторону синхронно. Зайд издаёт смешок, хватаясь за новую ещё не открытую бутылку пива, и устраивается поудобнее, словно ему невтерпёж понаблюдать за будущей интересной сценой. Нейт закатывает глаза и устало вздыхает, тогда как Моника притягивает его голову ближе и позволяет ему уткнуться носом ей в грудь и немного вздремнуть.

— Знаете?! — повторяю я.

— Знаем, — кивает Зайд. — Сказал твоим родителям, что ты якобы сдохла.

Я теряюсь от удивления, раскрыв рот.

— Когда он лежал в своей спальне как инвалид, ему оставалось только приказы нам отдавать, — продолжает он. — Так что мы с Нейтом сделали всё за него. Труп, документы, все дела.

Я живо вспоминаю, что они оба приезжали к нему за делом, о котором умолчали мне. Теперь ясно, что это было за дело.

От неприязни у меня скрутило живот. Все они знали. Все они снова молчали. У меня больше нет желания думать об их весёлом времяпрепровождении, так что я уверенно спрашиваю:

— А что насчёт Уэйна?

Гай заметно напрягается. Я гляжу прямо на него, пытаюсь не разрывать зрительного контакта.

— Что тебя о нём интересует? — в наглую спрашивает он.

— Почему он жив? Ты говорил, что он покончил с собой.

Он кивает, словно подтверждая то, что действительно произносил эти слова.

— Говорил. Сказал, чтобы ты не волновалась и не думала о нём.

— И что же? Зачем?

— Потому что после произошедшего он находится под покровительством моего отца. Я не могу навредить ему, пока он находится в этом положении.

Открываю рот для ответа, но кто-то бросает вдруг бутылку и разбивает её о стену. Она едва не задевает мою голову, и если бы Гай вдруг резко не дёрнул меня в сторону, вполне возможно, что разбилась бы бутылка прямо об меня. Безумное действие сопровождается весёлыми воплями, словно случилось что-то забавное.

Не успеваю я до конца осознать, что это было, как Гай подскакивает с места и вжимает бросившего бутылку парня в стену. Раздаётся такой громкий стук, что я начинаю воображать, как больно было удариться спиной о стену с такой силой.

— Какого дьявола ты разбрасываешься бутылками? — сжав зубы, цедит Гай.

Парень, явно слишком пьяный, чтобы внятно ответить, лишь беспомощно хлопает глазами и что-то бубнит себе под нос.

— Катись отсюда. — Гай швыряет его в сторону, потом вдруг подходит ко мне, наклоняется и принимается рассматривать моё лицо, руки, шею. — Тебя не задело?

— Отвали от меня. — Я выдёргиваю руки, отворачиваю голову. — Не подходи, твою мать!

Нейт словно трезвеет, удивлённо переглядываясь с Моникой, а Зайд даже перестаёт лить в себя пиво. Все втроём смущены моему поведению и, видно, только сейчас осознали, как серьёзны мои намерения игнорировать Гая.

Стереть, стереть, стереть, проносится в голове.

Гай сперва опускает беспомощно голову, потом поднимает взгляд, и его глаза меняются. Они будто темнеют, набираясь какой-то злости. Я вижу, как одна из его рук, которые сейчас находятся по сторонам от меня, сжимает подлокотник кресла, и в следующую секунду раздаётся треск. Поворачиваю голову. Он сломал подлокотник кресла одной своей рукой. На пол падает парочка деревянных щепок.

— Ты всё ещё принадлежишь мне, — говорит он, и голос такой, что меня сводит судорогой, а горло сжимается. Я сама едва не сжимаюсь от страха. — И любое твоё поведение этого не изменит. Твоя семья больше тебя не увидит. Никогда. Потому что я так захотел. И тебе же самой будет легче, если ты скорее примешь этот факт как данное. Разговор окончен.

Гай встаёт, а я понимаю, что боюсь его. Впервые за долгое время снова его боюсь. А страх часто помогает переходить границы дозволенного, чтобы выжить. Так что этим я и воспользуюсь.

У меня теряются мысли. Они смешиваются в голове, превращаются в кашу из опилок и стекла, нанося мне боль. Я больше не ищу успокоения в зелёных глазах, теперь я полна решимости свершить то, ради чего я пока всё это терплю.

Перевожу взгляд на Нейта, Монику и Зайда. Они все удивлены происходящим. Я натягиваю улыбку на губы, поднимая лицо к Гаю.

— Я дала тебе одно обещание однажды. — говорю я. — Говорила, что спасу и изменю тебя. Говорила, что не позволю тебе стать таким же, как твой отец, как твоя сестра. Но теперь я понимаю, что всегда была дурой, когда думала, что тебя можно исправить... Но ещё раз – однажды я дала тебе одно обещание, ещё до всего того, что называется любовью у нормальных людей. Скоро ты вспомнишь, что это было за обещание. Обещаю.

Гай выглядит так, будто я застала его врасплох. Он сводит тёмные брови, сильно хмурится, словно отчаянно пытается понять, о чём я говорю, и мне кажется, он даже не представляет, что я могу сделать в следующую секунду. Пара каштановых прядей выбились из его причёски и теперь лезут ему на глаза, а глаза никак не могут отцепиться от моих.

— Так! — начинает вдруг хлопать Нейт. — Чё за кипиш вы тут устроили, ребята? Мне не нравится! Требую вести себя уважительно по отношению дург... к... др... друг к другу! Ясно?

— Гай, пожалуйста, — вдруг тихо заговаривает Моника. — Давайте просто весело посидим?

Гай наконец отворачивается, глядя на неё несколько секунд, потом отходит от меня. Мне даже показалось, словно у него сбилось дыхание, и что он ужасно нервный после моих слов. А потом он вдруг словно отшатывается, доставая пачку сигарет, его пальцы дрожат. Прежде я не видела, чтобы он курил, поэтому я удивляюсь видеть табак, а потом и чёрную зажигалку.

— Я на улицу, — говорит он быстро и исчезает в толпе танцующей молодёжи.

Несколько минут внутри нашей компании, несмотря на грохочущую музыку вокруг и разрастающееся веселье, повисает тишина и молчание. Неловко всем. Даже Зайду, хотя казалось, он в принципе не может ощущать неловкость.

— Нейт, давай, — говорю я, желая наконец стать свидетельницей прекрасного события. Мне не хочется портить его планы на сегодняшнюю вечеринку прямо у него дома. — Внимание всем сюда! — кричу я, привлекая внимание всех вокруг.

Удивительно, но меня услышали с первого раза, поворачиваясь в нашу сторону. Музыка притихает. Нейт пьян, но когда он смотрит на меня с благодарностью, кажется, что он вполне трезв.

Все внимательно наблюдают за ними.

— Мони, солнце моё, — бубнит Нейт, пытаясь запихнуть руку в карман своих светлых джинс. — Я так... Агх, да давай уже!.. — Наконец ему удаётся вытащить коробочку, которую он сжимает в руке. — Я... Я так тебя люблю! Ты самое чуд... чудесное создание, которое я когда-либо вдиел... вие... видел! Ты моя первая любовь и всегда будет едиств... едед... единственной любовью! Ты... — Нейт вытягивает руку и раскрывает коробочку. Изнутри выглядывает кольцо. — Ты будешь моей невестой, Моника Донован?

От увиденного девушка округляет глаза. Она растерянно поднимает взгляд, обводит им сперва комнату, потом смотрит на Зайда, затем на меня... Улыбка растягивается на её пухлых розовых губах за долю секунды, белки глаз тут же засияли, а в радужках будто засверкали разноцветные блики, которые никакого отношения к освещению гостиной не имеют.

Моника падает в объятья Нейта и так крепко сжимает его за шею, крича при этом: «Да! Да! Конечно! Конечно, я стану твоей невестой!», что со стороны кажется, будто мы все вот-вот услышим хруст костей.

— Поздравляю, — вяло выдаёт Зайд. — Желаю, чтобы вы еб_лись чаще.

Я, несмотря на весь свой отвратительный настрой, всё же делаю над собой усилие, встаю и кладу руку на плечо Монике.

— Я очень рада за вас, — улыбаюсь я широко. — И буду рада присутствовать на вашей свадьбе, если вы захотите меня на ней видеть.

— Захотим, крошка, — отвечает Нейт. — И обязательно увидим.

* * *

Гай не совсем помнит, как ему всё же удалось выбраться из дома и оказаться на улице. Воздух вышибло из лёгких. Из лёгких, которые он собирается набить дымом. Перед глазами плывут блики, разноцветные пятна смешиваются друг с другом, пока в голове гудит музыка.

Он едва выбирается наружу, едва переступает порог, судорожно хватая ручку двери. Одна из сигарет падает у него из рук, выскальзывая между пальцев. Парень не тратит времени на то, чтобы опуститься и забрать её. Вместо этого он лишь скорее спешит отойти подальше, туда, где не будет людей, где не будет свидетелей такой позорной слабости.

Паническая атака.

Снова. Спустя долгие месяцы она снова его застала. Превратила в немощного, уязвимого и слабого. В такого, каким Гай Харкнесс, сын Вистана Харкнесса, быть не должен.

Гай беспомощно падает на колени, пока руки дрожат в ужасном треморе, пока к горлу подкатывает ком размером с его кулак. Наверное, это одна из сильнейших атак, которые ему когда-либо доводилось испытывать. Он пытается дышать ровно, вспоминает, какие ему советы однажды давал бывший друг, заставший его в таком же положении. Тогда Гай замер, словно прирос к земле, и не мог пошевелиться. Панические атаки всегда разные. По крайней мере, в случае Гая. Сейчас вместо оцепенения его охватила судорога. Он дрожит так, словно ему холодно, он вполне реально чувствует холод, пробирающий до самых костей, хотя на улице ещё тепло.

Гай зажигает сигарету. Сколько раз ему хотелось бросить курить и сколько раз попытки оканчивались одним и тем же... Он уже и не сосчитает. Сжав зубами сигарету, которую парень еле-еле суёт между губ, дотянувшись дрожащими руками, он втягивает как можно больше дыма. Удивительно, но это действительно помогает. С каждой затяжкой тело начинает приходить в норму, а ужас и оцепенение спадают. Ему больше не холодно и не страшно.

Хотя он обманывает самого себя. Потому что на самом деле ему очень страшно.

«...Но теперь я понимаю, что всегда была дурой, когда думала, что тебя можно исправить...»

Лицо Гая искажается в боли. Он пытается встать, но попытка оканчивается лишь тем, что ему удаётся опереться спиной о фасад дома.

«...Но ещё раз – однажды я дала тебе одно обещание, ещё до всего того, что называется любовью у нормальных людей».

Он сжимает глаза, стараясь не вспоминать о её словах, но они всё лезут и лезут в его голову.

«Скоро ты вспомнишь, что это было за обещание. Обещаю».

Гай не хочет больше ничего чувствовать и поэтому просто беспомощно сползает по стене дома к земле, закрывая лицо ладонями и проклиная себя за то, как сильно её слова имеют для него значение и как сильно он боится её потерять.

[1] Признана экстремистской организацией и запрещена на территории РФ.