Найди

Глава 62

На утро своего дня рождения я просыпаюсь в спальне Гая.

Не помню, в какой момент вчерашней ночи он перенёс меня сюда, но, хоть вчера я испытала нечто невероятное, никогда прежде мне не знакомое, я в какой-то степени разочарована тем, что мы не занялись любовью в полном значении этой фразы.

Я привстаю на локтях, случайно задевая локтем руку Гая. Он спит рядом, и мне так странно видеть его такое безмятежное лицо, что я ненароком любуюсь. Его глаза закрыты, каштановые волосы в беспорядке на чёрной подушке. Я хочу провести по ним рукой, опускаю взгляд на его рубашку, слегка потрёпанную. Гай спал в одежде, в отличие от меня, так что одеяло досталось мне одной, пока он лежит на одной подушке.

Как вдруг начинает шевелиться и открывает глаза.

— Доброе утро, — шепчет он, и его сонный голос такой хриплый и притягивающий, что у меня снова всё ноет.

— Перестань разговаривать. — Я закрываю ему рот ладонью, а потом вспоминаю, что делал этот рот вчера ночью, и краснею. — По крайней мере, не разговаривай со мной после того, как только проснулся.

Он протирает глаза, удивлённо глядя на меня:

— Почему?

— У тебя слишком сексуальный голос.

Он кратко смеётся в подушку. И сейчас он не выглядит как сын босса жестокой мафии. Не выглядит как человек, убивавший людей. Не выглядит как тот, кто когда-то говорил мне о том, что не имеет сердца.

Сейчас он выглядит как простой милый парень, который умеет радоваться жизни и улыбаться. Который не думает о том, что его отец — жестокое хладнокровие во плоти, не думает о том, что на плечах лежит огромная ответственность, не думает и о том, сколько опасных игр может затеваться вокруг него.

— Знаешь, Каталина, — начинает он, слегка опуская взор. Приподнимается и застёгивает пуговицы на рубашке, прикрывая кожу с виднеющейся тутуировкой сломанного якоря на груди, — я не умею быть романтиком, потому что мало видел примеров в своей жизни, но… Это, может быть, глупо, но мне так хочется научиться всему этому с тобой.

У меня на глаза наворачиваются слёзы, но я успеваю вовремя сдержать себя от того, чтобы не заплакать в открытую.

— Хочется быть рядом с тобой, — продолжает Гай слегка растерянно, словно не верит своим собстенным словам, — всегда. Мне кажется, я просто болен, но эта болезнь… она будто приятна. Ты не просто девушка в моей жизни, Каталина, ты с самого начала нечто большее… Ты моя Исабель Флорес де Олива.

Я распахиваю в удивлении глаза, не узнав озвученного имени и не поняв его значения в нашем разговоре, и моя реакция заставляет Гая кратко усмехнуться. Тем не менее, он не оставляет меня без пояснений:

— Она одна из самых почитаемых святых ликов в мире и первая в Латинской Америке. Это была женщина невероятной красоты и стойкости. Родные прозвали её Розой... — Гай замолкает на несколько секунд. Его лицо такое, будто он с огромным трудом признался мне во всём этом. И я даже понимаю, почему. Вистан внушил ему, что любовь и уж тем более признание в любви это нечто ужасное и совершенно не мужское. Но, несмотря на всё это, Гай смотрит мне в глаза и осторожно продолжает: — Так вот, Каталина, ты моя Роза. Ты позволишь мне так называть тебя?

У меня млеет душа от этого взгляда. Ей неспокойно, когда этот человек так на меня смотрит. Душа переворачивается, куда-то улетает на мгновение, затем быстро возвращается.

И я понимаю… я сознаю, что с каждым днём всё больше и больше привязываюсь к нему.

Гай Харкнесс только что буквально назвал меня «своей святой». Он назвал меня святой.

— Да, — выдыхаю я. — Я буду твоей Розой. Как тебе будет угодно.

Он улыбается, и от улыбки, беря в расчёт весь его утренний облик, он принимает мальчишеский вид ещё больше. И когда в голове у меня вспыхивает вчерашняя ночь снова, я неожиданно вспоминаю о людях в подвале Гая и округляю глаза.

— А те люди… они всё ещё там? — спрашиваю я.

На этот раз Гай улыбается криво, понимая, к чему я клоню. А я закрываю ладонями лицо, произнося:

— Вот чёрт! Они что же, слышали, как я...

— Я ведь просил тебя быть тише, — шепчет он, насмехаясь надо мной.

— Эй! Это было невозможно!

Он убирает руки с моего смущённого лица и говорит:

— Тогда будем считать, что вчерашние звуки останутся в их памяти единственным приятным воспоминанием.

Цокая, я ложусь обратно на кровать, не желая никуда отсюда уходить. Здесь тепло и так мягко, что после последних пережитых событий сложно представить, что я лежала и мёрзла на холодной земле и едва не умерла.

Рука Гая суётся мне под локоть, и он обнимает меня сзади, притягивая за талию и прижимая к себе.

— Я никогда не был поклонником сопливых речей или ванильных высказываний, но... — говорит его голос над моей головой. — Но с тобой я становлюсь безнадёжным романтиком, Каталина Харкнесс.

— А нравится ли тебе это?

— Ещё как.

Мне вскружает голову его запах, его руки, которые сейчас пусты от колец. Я лежу в лифчике, поэтому спиной чувствую его твёрдую грудь, прижатую ко мне, и понимаю, что этот факт заставляет меня нервно хватать ртом воздух.

— Хью говнюк, — говорю я.

— Что? — переспрашивает Гай, будто не расслышав.

— Из-за него мы не смогли заняться любовью.

У него от смеха дёргается грудь, а я от этого чудесного звука, как его смех, будто бы таю.

— Ты так об этом жалеешь? — спрашивает он.

— Да! Очень...

— Но я знаю способы удовлетворять тебя иначе, Каталина. Пока ты не поправишься.

Я сглатываю, прикрывая глаза и не желая никогда в жизни не возвращаться куда-либо ещё, кроме как к этой кровати и к его дому.

— Продемонстрируй, — с вызовом произношу я.

— Прямо сейчас? — словно удивляется он, но в голосе ясно слышится азарт.

— Да.

И тогда Гай издаёт смешок, а потом без дальнейших слов прижимает меня к себе сильнее, я спиной упираюсь ему в грудь уже гораздо-гораздо плотнее. Но ещё снизу в меня упирается кое-то другое. Кое-что, что чувствуется даже через ткань штанов. Не заметить, как в мою задницу упирается что-то твёрдое, было бы невозможно. Потом он просовывает одну свою руку мне под лифчик, а вторую опускает ниже — к тому самому месту, которое вчера целовал. Его ладонь проникает под моё нижнее бельё, вынуждая меня развести ноги.

Я делаю резкий вздох, когда губы касаются моей шеи, когда его рука внизу начинает совершать движения, похожие на те, которые были совершены вчера перед взрывом в моей голове. Я выгибаю шею и шепчу:

— Ах... Как ты это... делаешь?..

— Я просто хочу смотреть, как тебе приятно, — шепчет он мне в ухо. — Это слаще любого другого зрелища.

И от этих слов я горю сильнее. Я возгораюсь как чёртов пожар, и вспоминаю, что отныне я не Норвуд. Что я Харкнесс. И словно после новой фамилии я сама стала новой. Совсем другой.

Его пальцы так ловко движутся, что я неосознанно выгибаюсь навстречу им, но не могу делать слишком больших телодвижений, потому что второй рукой Гай продолжает крепко держать меня, удерживая на месте. Он касается моей груди под лифчиком, не слишком сильно сжимая её, а я совсем уже теряю связь с реальностью.

Это Рай... Я просто в Раю.

Нет ничего приятнее, чем его прикосновения, нет ничего более прекрасного, чем то, как меня трогает Гай Харкнесс. И я чувствую, словно принадлежу ему, и я даже не против этого. Никто никогда не получал от меня разрешения притрагиваться ко мне. А ему я готова разрешать трогать себя везде, где только ему захочется.

Гай прижимается ко мне сильнее:

— Ах, чёрт... — глухо стонет он мне в волосы. — Что ты делаешь со мной, Каталина?

Его рука скользит по моей промежности, совершает круговые движения, а я едва не плачу от удовольствия. А его стон заставляет меня нагреваться сильнее.

И вот, я почти готова. Я чувствую, как нарастает дрожь во всём теле, как растёт возбуждение, которое словно вихрем пробирается к каждой косточке моего тела…

Как вдруг распахивается дверь.

Вскрикнув от неожиданности, я зарываюсь под одеяло, закрывая все голые участки своего тела, а Гай вынужденно убирает руки.

— Твою мать! — пищит Нейт, и я отсюда даже замечаю, как он дёргается в сторону. — Мать моя женщина! Это что за дела?!

— Ура, они в кое-то веки потрахались, — слышится следом голос Зайда. — Или начинали трахаться, а мы помешали.

Я выныриваю из одеяла, бросая на них сердитый взгляд. Сейчас мне хочется швырнуть в них целый шкаф, набитый кирпичами.

— Если вы сейчас же... — начинает Гай грубо, но Зайд его почти с безразличным видом перебивает:

— Ты же сам звал нас на казнь тех долбоящеров у тебя в темнице. Прости уж, что ты сам, сука, не назначил точное, бл_ть, время, из-за чего мы припёрлись именно сейчас. Сам виноват. Разве я не прав, Нейт?

— Вот же блин! — прикрывая глаза и отворачиваясь, ноет Нейт. — Она же мне как сестрёнка, фу!!!

— Ой, не вы_бывайся, — закатывает глаза Зайд. — Ты же сам вчера хотел поспорить со мной, когда же они впервые потрахаются. А потом передумал, потому что я сказал, что Лина вся мокнет уже при виде Гая. Это, бл_ть, видно невооружённым глазом! А учитывая то, что её останавливало только не совершеннолетие и отсутствие уз брака, то сегодняшнее событие после получения и того, и другого, сто процентов должно было случиться.

— Исчезните оба! — громко прикрикивает Гай.

— А можно к вам присоединиться?

— Зайд!

— Ой, е_ать! Ну, попытка не пытка.

Переглянувшись, наши неожиданные гости действительно выходят из спальни, захлопывая за собой дверь.

Я раздражённо вздыхаю, закрывая лицо от смущения. У меня всё ещё всё там внизу горит. Но потом я громко смеюсь всей неловкости произошедшего.

— Какой кошма-а-ар, — выдыхаю я сквозь свои пальцы.

— Теперь они будут вечность об этом припоминать.

— Спасибо, Гай! Я сама бы, конечно, не догадалась!

— Особенно Зайд.

Я бью его кулачком в плечо:

— Перестань! Ты не помогаешь!

Гай смеётся, вставая, а я едва сдерживаюсь, чтобы не запротестовать во всё горло его внезапному исчезновению из кровати. Пока он раскрывает шторы, я любуюсь его совершенным телосложением, жалея о том, что на нём одежда. Лучше бы её сейчас не было. Но вот уже на следующую секунду он начинает снимать свою рубашку и открывает шкаф. Я гляжу на шевелящиеся мышцы на его плечах и груди, когда он хватает вешалку, провожу взглядом по кубикам на прессе, по татуировкам.

— Не смущай меня, моя Роза, — произносит Гай с усмешкой, поймав меня за стыдным занятием.

— Буду смущать. Ты же теперь вроде как мой муж, и я могу пялиться на тебя, сколько будет моей душе угодно.

— Только сегодня исполнилось восемнадцать, а она уже превращается в Зайда.

Я хохочу.

— Нет! До Зайда мне ещё далеко.

— Ну как посмотреть...

Мне хочется бросить в него подушку, но тогда пришлось бы оторвать взгляд от его красивых мышц и нескольких татуировок на теле. Я останавливаю взгляд на той самой надписи, лежащей на его коже между подвздошной костью.

— Что значит «бездна взывает к бездне»? — спрашиваю я.

Он на мгновение опускает взгляд на татуировку и отвечает:

— Это из Библии.

— Надо же, ты верующий?

На это он лишь издаёт смешок, а потом произносит:

— «Одно бедствие влечёт за собой другое». Вот, что это значит.

— Ты ожидаешь каких-то бедствий в своей жизни?

— Вся моя жизнь – сплошное бедствие, моя Роза. И может быть поэтому я так отчаянно цепляюсь за возможность быть с тобой, ведь ты породила во мне чувства, которые отец всегда стремился стереть с моей души, и дала возможность забыть, кто я на самом деле.

Мне больно слышать нечто подобное. Больно слышать эту убивающую горечь в голосе. Мне так его жаль, что я опускаю глаза, не желая показывать, насколько сильно меня волнуют его слова.

— Почему твой отец был так жесток с тобой? — спрашиваю я тихо. — Он ведь... Разве отцы не должны оберегать своих детей?

— Не все отцы такие хорошие. Особенно если они происходят из рода, испокон веков полного преступников и убийц.

— И всё же, как возможно вредить своему ребёнку? И почему... — Я замолкаю, пытаясь понять, не прозвучу ли слишком грубо, но продолжаю: — Почему твоя мать позволяла этому происходить?

— А что она могла сделать, если отец периодически поднимал на неё руку и долгое время держал связанной сутками в собственном доме?

От такого ужасающего заявления я теряю дар речи. Я словно никогда и не умела разговаривать, словно вот только сейчас впервые начну подавать голос. А голос всё не выходит, я борюсь с потрясением и дрожью.

Нет нужды расспрашивать Гая. Он сам спокойно продолжает:

— Когда он впервые встретил её, ему было всего шестнадцать. Тогда вместе с моим дедушкой – боссом Могильных карт на то время – они находились во Франции за подписанием важного договора, позволяющего Могильным картам переходить границы Франции со своими делами. И пока дедушка занимался этим самым делом, отец решил прогуляться по улицам Марселя и встретил её. Свою будущую жену. Зная его нрав, я уверен, что в тот же момент, когда он впервые её увидел, он уже знал, что присвоит её себе, сделает своей собственностью. Так и вышло.

Горечь в его глазах теперь начинает прожигать во мне дыры. Я чувствую, как в меня вливаются литры яда, чувствую, как он течёт по венам, отравляя всё моё существо.

Мне трудно дышать.

Но Гай продолжает:

— Он похитил её. Даже будучи шестнадцатилетним мальчиком, он без труда выкрал её... Помогал разве что личный помощник его отца, которого приставили приглядывать за ним. Она не успела даже ничего понять, будучи напуганной четырнадцатилетней девочкой. — Он делает паузу, достаточно долгую, чтобы я успела пожалеть о том, что слышу. — Дедушку такой расклад совсем не смутил, когда он вернулся с дел. Когда отец сообщил, что теперь это его невеста. Никто ему не перечил. Это было как простой подарок отца сыну. Ведь так всегда: любой из нас может получить всё, что только захочет, Каталина. Харкнессы считают себя богами, они приравнивают себя к Богу, считают, что им дозволено всё... И я... я ведь тоже рос в их числе. Один из них.

Я встаю с кровати, и мне абсолютно всё равно на то, в каком я сейчас виде: в одном лифчике и трусиках. Не смущаюсь и не стыжусь того, что его глаза видят всё моё сокровенное.

— Нет, ты не такой, как они, — говорю я.

— Такой, Каталина. Отец привёз тогда маму в дом и держал на привязи. Он лишил её свободы, связи сделали так, что больше её никто не искал, все посчитали, что произошёл несчастный случай... Я ведь тоже похитил тебя. Я тоже держал тебя против твоей воли. Я такой же, как и он. Как все они.

Отрицательно качая головой, я крепко обнимаю его и чувствую, как он весь вздрагивает, потому что мои руки коснулись сотни шрамов из его прошлого.

— Нет, нет, нет... Между вами большая разница, Гай. Он твою маму эгоистически мучил, а ты меня спасал, наплевав на всё, что у тебя было до меня. Вы не похожи... Мне кажется, ты был бы очень классным отцом.

На его губах возникает вдруг улыбка, пока он говорит:

— Намекаешь на то, что нам уже пора сделать ребёнка?

— Что?! — смеюсь я, и мне кажется, мой смех, который совершенно не вписывается в гнетущую грустную атмосферу, слышен на весь дом. — Нет! Я не это имела ввиду!

— Не оправдывайся теперь.

— Гай!

Стараясь не наступать на больную ногу и хромая, я осторожно иду к стулу и хватаю накинутую на него одежду. Надеваю сперва свитер, который мне когда-то покупал Гай, а потом и джинсы.

В дверь вдруг стучатся, и я радуюсь тому, что эти идиоты догадались сперва постучаться вместо того, чтобы врываться в спальню как сумасшедшие.

— Чувак, у нас тут очень необычный гость, — раздаётся голос Нейта. — Так что постарайся выйти быстрее.

— Да, вытащи ты уже свой член из Лины и выходи сюда сам, — следует насмешливый голос Зайда.

Потом шаги отдаляются.

Я даже уже и не обращаю внимания на вихри из матерщины и пошлых намёков, которые вечно вылетают из его рта, так что вместо смущённых взглядов уже хватаюсь за ручку двери.

— Погоди... — Гай отодвигает меня назад. — Сперва я. Мы же не знаем, о ком они говорят.

Мы выходим из спальни вместе, только я иду на пару шагов позади, пока Гай держит меня крепко за руку, сам при этом уверенно шагая по коридору, а затем и по ступенькам вниз. Нейт и Зайд уже ждут нас на первом этаже, скрестив руки на груди.

— Кто? — спрашивает Гай у друзей, преодолев последнюю ступеньку, но те лишь молча кивают головами куда-то в сторону.

— Я, мой дорогой друг! — весело отвечает голос, не принадлежащий ни Зайду, ни Нейту.

И когда мы оборачиваемся, на нас, стоя около столешницы, глядит насмешливо машущий нам рукой в чёрной перчатке Джаспер.