Не говори ни слова

ГЛАВА 24

РАЙКЕР

Старший отвечает сразу после первого же гудка:

— Как дела? Я вижу, ты хорошо провел время в баре на днях. У тебя приличные расходы.

Я прочищаю горло, не зная, как он отреагирует на эту новость. Я сижу у мониторов и наблюдаю за Мией, которая лежит на кровати. Я не могу отвести взгляд от темных отметин на ее теле. Ее глаза в страхе бегают по комнате, словно она думает, что Марсель вернется, чтобы завершить свою работу.

Я встаю и направляюсь к лестнице, подальше от подслушивающих ушей.

— Кое-что случилось.

Старший смеется, а на заднем плане играет музыка, слышно легкое постукивание пальцев по слоновой кости.

— Надеюсь, что-нибудь хорошее.

— Не совсем. — Я стою на улице, под лучами солнца, и делаю глубокий вдох, надеясь, что свежесть немного снимет стеснение в груди.

— Я занятой человек, Райкер, ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Ближе к делу. — Старший знает, что я не из тех, кто обычно обходит стороной проблему, поэтому он уже на взводе.

— Она ранена. — Мимо проносятся лошадь и жокей, и их шаги эхом отдаются по земле.

— Как? — Доносится вопрос, а музыка на заднем плане стихает, когда закрывается дверь.

— Марсель…

— Ну, говори, Райкер, — он начинает раздражаться. — Расскажи мне все.

И я рассказываю.

Старший на другом конце провода молчит, пока я говорю. Иногда он хмыкает или разочарованно выдыхает, а когда начинает говорить, его слова звучат отрывисто и почти шепотом.

— Сколько времени потребуется, чтобы ее раны зажили?

— Я бы сказал, несколько недель, прежде чем они полностью исчезнут.

— Блядь, — ругается он. — Значит, он обо всем узнает.

— Ничего не поделаешь. У нее повреждена кожа, и начали появляться синяки. Джуниор узнает об этом, как только увидит ее.

Старший отвлекается и начинает ругать кого-то на заднем плане. Я наблюдаю, как лошадь, которая только что мчалась по ипподрому, замедляет бег, а жокей наклоняется вперед, чтобы потрепать ее по шее, награждая за отличную работу.

— Я разберусь с Джуниором, — говорит он, но его внимание отвлекают крики на заднем плане. — Мне нужно идти, — произносит он. — Но я тебе перезвоню.

— А что насчет Марселя? — Спрашиваю я.

— Он хороший тренер, было бы жаль его потерять. Дай мне подумать, и мы поговорим позже.

Проходит несколько часов, прежде чем он снова звонит. Все это время я просто смотрел на Мию на экране, мечтая о том, чтобы можно было вернуть все назад и исправить.

Голос старшего звучит грубо и прямо:

— Мне нужно, чтобы ты позаботился о Марселе. Дай ему знать, что он больше не нужен.

— Ты хочешь, чтобы я уволил его?

— Подтверждаю.

Когда Аттертоны увольняют кого-то, это не так просто, как кажется. Люди, подобные Марселю и мне, знающие все тонкости менее публичных аспектов их бизнеса, не увольняются. Они просто исчезают.

— Я отправлю врача осмотреть девочку, а через несколько дней пришлю кого-нибудь на замену Марселю. Ты сможешь справиться с делами до тех пор? Продолжишь обучение? — Спросил он.

Я сглотнул.

— Конечно, — ответил я.

Он ушёл, уже увлечённый следующим вопросом, который требовал его внимания.

Подойдя к своей машине, я открыл багажник и начал искать в нём что-то. Наконец, я нашёл то, что искал, и, спрятав это за пояс джинсов, я ещё раз посмотрел на голубое небо, прежде чем спуститься вниз.

Быстрый взгляд на мониторы показал мне, что Мия лежит на кровати, где я её оставил, её глаза всё ещё были широко открыты, осматривая комнату.

Марсель был в ванной, его дыхание со странным шипением вырывалось сквозь стиснутые зубы, когда он промывал свои раны. Я подошёл ближе и наклонился в дверном проёме. Его лицо было в ужасном состоянии: один глаз полностью заплыл и был закрыт, кожа на скуле рассечена до кости, нос был искривлён, а губы неровно выпячены. Ему удалось надеть какое-то нижнее бельё, но в остальном он был голый.

Он замечает меня краем здорового глаза.

— Ты гребаный предатель, — говорит он, хотя его голос искажен из-за травм. — Тренеры должны прикрывать друг друга.

— Я не тренер.

— И всё же ты тренируешь девчонку, поди разберись.

— Ты же знаешь, что её нельзя было трогать. Я тебя предупреждал.

— Типично. — Марсель пытается улыбнуться, но его губы лишь неловко подергиваются. — Ну и что? Ты собираешься ещё немного поколотить меня? Вступиться за честь своей девушки? — Он кивает в сторону комнаты Мии, поворачивается и прислоняется к стойке в ванной, чтобы оказаться лицом ко мне.

Его лицо выглядит как из фильма ужасов. Должно быть, я ударил его сильнее, чем думал. Прижав кулаки к бокам, я проверяю, насколько они мягкие. Конечно же, кожа на костяшках пальцев кричит в знак протеста.

— Мне приказано уволить тебя. — Только при этих словах до него доходит истинный ужас его положения.

— Ты все рассказал? — Он приближается ко мне, но останавливается и хватается за бок. — Ты рассказал? — Повторяет он.

Я знаю, что должен чувствовать себя виноватым, но я не испытываю этого чувства. Я выработал в себе умение не думать. Выполнять приказы. Подчиняться. Делать то, что мне говорят. Но это единственный раз, когда мне не нужно скрывать свои мысли. В голове проносятся образы: он обнимает её, его пальцы проникают внутрь ее, на её лице отражается ужас. Это единственный раз, когда размышления о том, что я делаю и почему, помогают мне.

Я подхожу к нему, упираюсь локтем ему в горло и вталкиваю его в душевую кабину. Он пытается сопротивляться, хватаясь за края, чтобы не дать мне полностью затолкать его внутрь, но его хватка слаба, и я легко освобождаюсь.

— Райкер, — шипит он, воздух в его легких застревает из-за моей хватки. — Рай…

Выхватив нож из-за пояса, я вонзаю его в бок и резко поднимаю вверх. Мое имя замирает у него на губах, превращаясь в низкий стон. Он смотрит на меня, на его лице отражается потрясение, а кровь начинает стекать по моему кулаку. Он наклоняется вперед, его голова покоится на моем плече, словно в объятиях.

— Я сказал, что ты, черт возьми, умрешь, если прикоснешься к ней, — шепчу я ему на ухо. — Я человек слова. — Затем я отталкиваю его, соскальзывая с ножа, и позволяю ему упасть на землю.

Он сидит, уставившись в одну точку, и единственным его движением является случайное моргание, пока его тело не содрогается в последний раз, и он больше не моргает.

Задернув занавеску в душе, я смываю кровь с рук.

Для него все кончено.