Катя.
– Он мой сын?
Эти три слова взрезали тишину, как лезвие по коже.
Я застыла.
Громов стоял напротив – высокий, мощный, как грозовое облако перед бурей.
Глаза серые, тяжёлые.
Он знал.
Это не был вопрос, с целью получить ответ. Это был вопрос с целью подтвердить собственные догадки… Практически риторический.
А я не знала, что делать.
Мозг паниковал, требуя решения.
Сердце колотилось в груди, как пойманная в клетку птица.
Но я уже сделала выбор однажды… тогда, четыре года назад, когда поняла, что беременна…
И теперь не отступлю.
Я сжала кулаки, глубоко вдохнула, чтобы хоть немного успокоить дрожь в голосе.
– Нет.
Громов даже не моргнул.
– Катя, не начинай…
– Он мой.
– Я не спрашивал, чей он. – его голос глухой, напряжённый.
– Я спросил, мой ли он.
Я сжала зубы. Подловил…
– Это ничего не меняет.
Он моргнул, будто не веря своим ушам.
– Ты серьёзно?
– Он мой сын, Громов. – я подняла подбородок, упрямо глядя в его глаза.
– Неважно, кто его биологический отец. Важно, что все эти годы рядом с ним была я. Только я.
Громов напрягся, стиснул челюсть.
– Катя… Неужели ты думаешь…
– Нет! – я резко махнула рукой.
– Я не позволю тебе сейчас вдруг влезть в нашу жизнь, потому что тебе стало интересно!
– Я просто…
– Ты не хотел детей!
Он замер.
– Что?
– Тебе не нужен сын.
– Ты за меня решила?
– А что, не так?!
Громов сжал кулаки, но молчал.
Я взяла этот молчаливый ответ за согласие.
– Ты живёшь, как тебе удобно. – я смотрела ему прямо в глаза, видя, как напрягаются мышцы на скулах.
– Твоя жизнь лёгкая. Там нет места слезам, соплям, болезням, бессонным ночам, переходному возрасту, школе, родительским собраниям… Ты даже представить себе этого не можешь!
– Это твоё мнение обо мне?
Я закусила губу, но отступать не собиралась.
– А разве не так?
– Ты даже не вспомнил меня. – горько заметила я.
Его лицо дёрнулось.
– Прошло четыре года! – взорвался Громов.
Я вздрагиваю от его тона.
– Ты сменила цвет волос, родила и капец, как изменилась! Уж прости мне такую мелочь…
– Ну я-то тебя вспомнила… Видимо, та ночь для каждого из нас имела разное значение…
Он резко выдохнул, вцепился руками в волосы, будто пытаясь удержать голову от взрыва.
Ох, как я его понимала сейчас… Тогда, держа в руках тоненькую пластинку с двумя полосками, я чувствовала то же самое… Правда, позднее, страх сменился безграничной радостью, что маловероятно произойдёт с Громовым.
– Катя, я прошёл через столько дерьма, что жизнь начала стирать определённые воспоминания, чтобы не сойти с ума!
Я поджала губы.
Его слова отозвались чем-то болезненным внутри.
Я помню его голос той ночью.
Голос человека, который собирался на войну.
– Я не врала, когда говорила, что бесплодна. – сказала я тихо.
Громов внимательно смотрел на меня.
– В тот день мне правда поставили этот диагноз.
Он не сразу понял, к чему я клоню, но по выражению его лица было видно, что начинает догадываться.
– Кто же знал, что раз в год и палка стреляет, да? – усмехнулась я, но самой от этих слов стало не по себе.
Громов тяжело выдохнул.
– Ты могла бы…
– Что, Громов?
Я шагнула к нему ближе.
– Что могла?!
Он отступил назад.
Я почувствовала странное удовлетворение.
– Я даже имени твоего не знала!
Я почувствовала, как подступает ком в горле.
– Утром тебя уже не было, а я прекрасно помню, что ты сказал, что уезжаешь в горячую точку.
Громов покачал головой, будто пытаясь вернуть воспоминания.
– Где я должна была тебя искать, Жень?
Он не знал, что ответить, а я лишь снова покачала головой.
– Решение рожать было принято мной.
Я перехватила его взгляд, видела, как он напрягся.
– Я осознавала всю ответственность. Второго шанса мне могли бы уже не дать.
Громов молчал.
Я тяжело выдохнула, стараясь взять себя в руки.
– Я не спрашивала твоего мнения по этому поводу…
– Но могла бы.
– Даже если бы могла – не спросила бы!
Он смотрел на меня в упор.
– Почему?
Я усмехнулась, хоть и дрожащими губами.
– Потому что это было, есть и будет лишь моей ответственностью.
Громов подавил нервный смешок.
– О, спасибо, что уведомила.
Я поджала губы.
– Я дала ему жизнь.
– Я это вижу.
– И теперь не требую от тебя ничего.
Громов замолчал.
Я увидела, как в его глазах промелькнула какая-то тень.
Но он не отступал.
– Продолжай жить своей холостяцкой жизнью, Громов. – я скрестила руки на груди.
– Она тебе больше подходит.
Он продолжал молчать. Вот было бы здорово влезть хоть на мгновение в его черепную коробку, чтобы понять, о чём он думает… Его молчание убивает!
Кричал бы, топал ногами, долбал бы стены… Делал бы хоть что-то!
А он молчит… По его каменному лицу ничего вообще не понять!
Я почувствовала, как дрожат пальцы.
Нельзя было показывать слабость.
Нельзя.
– Зачем ты вообще начал копать? – сорвалось у меня.
Громов горько усмехнулся.
– Я не начинал.
Я замерла.
– Что?
Он показал на конверт.
– Посмотри.
Я опустила взгляд.
И…
Чуть не потеряла сознание.
Конверт не вскрыт.
НЕ ОТКРЫТ.
Я всмотрелась в него, пытаясь понять, что это значит.
– Ты не знал? – мой голос дрогнул.
Громов не ответил.
Просто сжал губы, развернулся и направился к двери.
– Женя…
Хлопок.
Он ушёл.
Я осталась стоять посреди кухни, глядя на этот чёртов конверт.
Я не знала, что теперь делать.
Потому что, я была абсолютно уверена, что отныне всё изменится… И совершенно непонятно, в какую сторону…