Катя.
Темнота.
Только гулкое эхо шагов где-то в глубине огромного пустого помещения.
Я не дышу.
Я просто стою, прижавшись спиной к холодной стене, и пытаюсь взять себя в руки.
Здесь пахнет сыростью и металлом, бетонный пол кажется ледяным, воздух тяжёлый, будто в нём растворился запах ржавчины и машинного масла. Сквозь редкие прорези в стенах пробивается слабый свет уличных фонарей, но его недостаточно. В помещении почти полная темнота, но я знаю – он здесь.
Каримов. Он где-то рядом.
Я слышу, как он двигается, медленно, почти хищно, как будто специально растягивает время, смакуя момент.
Я заставляю себя выпрямиться.
Плевать, что внутри всё дрожит, что сердце отбивает бешеный ритм, что руки мёрзнут, что мысли разбиваются о страх.
Катя, соберись!
– Далеко зашла, – голос Каримова звучит спокойно, даже слишком спокойно, от этого только страшнее.
Я поворачиваю голову на звук.
Он стоит в нескольких метрах, в полумраке, но даже отсюда я вижу его глаза. Тёмные, пронизывающие, пустые.
– Ты же знала, что так будет, – он делает шаг ближе, руки в карманах, его голос глухой, но в нём вибрирует что-то опасное, будто натянутая струна.
– Где моя мама? – мой голос предательски дрожит.
Карим усмехается.
– Ты всё ещё думаешь, что всё это было сделано, чтобы причинить бедной женщине вред? – его голова чуть наклоняется, он скользит по мне взглядом, оценивая, изучая.
– Глупая девочка. Это всегда было о тебе. О тебе и твоём ребёнке. Только ради вас.
Меня прошибает холодный пот.
– Ты ненавидишь Громова, не меня, – выдавливаю я, делая шаг назад, хотя уже некуда. Стена.
– Он украл у меня всё, – спокойно отвечает Каримов.
– Я просто верну долг.
– Я не имею к этому отношения! – моя злость пробивает страх, и я сжимаю кулаки.
– Я не выбирала, чтобы он был отцом моего ребёнка! Я не выбирала тебя в свои враги! Я даже не знала, кто ты, пока ты не начал за мной охотиться!
Каримов замирает.
Потом медленно кивает, будто размышляя над моими словами.
– Верно, – соглашается он, и его голос становится ещё тише.
– Ты не выбирала. И моя жена не выбирала. И мой сын… – его губы скривились, в глазах вспыхнул лютый огонь.
– Но они умерли. Потому что он не смог их спасти.
Тишина.
Я не знаю, что сказать.
Я просто смотрю на этого мужчину, который пропитан болью до кончиков пальцев, который горит от ненависти, и понимаю – он не остановится.
– А теперь он узнает, каково это – терять семью, – хрипло выдыхает Каримов.
– Он поймёт, что значит, когда забирают самое дорогое. Ты и твой сын – его самое дорогое, верно? – он делает ещё шаг, и я едва сдерживаю рвущийся наружу панический вздох.
– Значит, он должен страдать так же, как страдал я.
– Ты убьёшь меня? – мой голос еле слышен.
– Разве женщина должна отвечать за подобное? И ребёнок…
Он смотрит пристально, будто раздумывает.
– Возможно, убью, – легко бросает он.
– Возможно, нет. Может, сначала он должен видеть, как ты молишь о пощаде? Как ты плачешь, как зовёшь его? Может, ему стоит почувствовать полное отчаяние? Вы дороги ему, поэтому расплачиваться придётся вам. Око за око.
Меня бьёт дрожь.
– А потом… – он качает головой.
– А потом он найдёт вас обоих. И тогда я посмотрю ему в глаза.
Я больше не могу сдерживать страх.
Пытаюсь успокоиться и проговариваю про себя:
«Максим с Игорем… Он не даст ему заполучить моего сына… не даст!»
Мои пальцы дрожат, ладони влажные, горло пересохло.
Я делаю шаг в сторону, и Каримов мгновенно оказывается рядом.
Его рука резко сжимает моё запястье, сдавливает так сильно, что я вскрикиваю.
– Ты не сбежишь, – шепчет он.
– Никто не сбежит от своей судьбы.
Я закрываю глаза, сглатывая крик, пытаясь не запаниковать, пытаясь удержаться, пытаясь вспомнить, как дышать.
Громов…
Ты придёшь, да?
Ты найдёшь меня?
Ты успеешь?
Ты… Ты нужен мне.
Нужен, как никогда прежде.
И тут, словно услышав мои молитвы, откуда-то из темноты раздаётся дикий рык…
– КАРИМОВ! ТЕБЕ НУЖЕН Я! ОТПУСТИ ЕЁ!