Катя.
Мы шли домой, но мысли мои были далеко не здесь.
Чёртов Громов. Чёртов взгляд.
Я сжимала зубы, вспоминая, как он смотрел на меня.
Как будто изучал. Как будто предвкушал что-то.
Я вспомнила, как он зацепил мой шарф, пальцами, едва коснулся кожи на шее.
Я до сих пор чувствовала тепло.
До сих пор ощущала этот проклятый взгляд.
Я сжала кулаки, ускорила шаг.
ЧТО Я ДЕЛАЮ?
Где моя чёртова самодостаточность? Где твёрдость, где холодность?
Почему внутри такой хаос, если я не собираюсь подпускать его ближе?
Но, чёрт возьми, как же сладко от мысли, что я могу рядом с ним растаять…
Я даже не заметила, как мы с Максимом подошли к дому.
– Мам, а мы будем есть макароны? – уточнил сын, весело глядя на меня.
– Будем, малыш.
– С сыром?
– Конечно, солнышко.
Он заулыбался и заскакал на месте.
Я чуть расслабилась.
Дом. Квартира. Ужин. Всё по плану.
Но стоило мне подняться на свой этаж и взглянуть на дверь, как внутри что-то оборвалось.
Замерло.
Всё тело тут же покрылось ледяным потом.
Записка. Белый кусок бумаги, аккуратно приклеенный на центр двери.
Я почувствовала, как сжимаются лёгкие. Протянула руку, содрала бумагу, прочитала.
Ты сделала неправильный выбор.
Я не дышу. Глаза сами собой метнулись по сторонам.
Чёрт. Чёрт!
Дрожь прошла по спине, тело напряглось, а в горле застрял крик.
Я опустила взгляд на сына.
Максим стоял рядом, играл с молнией на куртке, но внезапно поднял глаза и нахмурился.
– Мама? Ты чего?
– Макс… – мой голос дрогнул.
Секунду я стояла неподвижно.
А потом сорвалась.
Хватанула сына так резко, что он испуганно всхлипнул.
– Мы уходим!
Я развернулась, бросилась назад.
– Мам, мам, мне больно!
Я тут же ослабила хватку, но из рук не выпустила.
– Прости, прости… – горячо зашептала я.
Максим прижался ко мне, его пальчики впились в ткань моей куртки.
– Что такое, мам?
– Я…
Я зажмурилась, заставила себя выдохнуть.
Чёрт!
Куда идти? К маме?
Но… а если он следит за мной? Если он знает, что я уеду туда? Если он придёт туда? О том. Кто отправитель этой записки гадать не приходилось…
Я судорожно сглотнула.
Нет.
Нет, это тупик.
Мне нужна защита. Мне нужен… Громов!
Я закусила губу, сжала телефон в руке, вызвала его номер.
Гудки.
Один. Второй.
Он ответил практически мгновенно.
– Да.
Я молчу.
Секунду.
Две.
Блин, как решиться? Как переступить через себя и довериться?
Давай, Катя, он отец твоего ребёнка… Он надёжный и порядочный! Он поможет…
– Ты говорил, что я могу на тебя рассчитывать? – мой голос сорвался, но я выдавила слова.
Он не колебался.
– Да, говорил.
Я зажмурилась, прижала сына крепче.
– Тогда забери нас.
Он выдохнул.
– Прошу тебя, Жень… Пожалуйста…
Я сглотнула, едва сдерживая истерику. Не стоит перед сыном так раскисать…
– Я уже еду.
Я опустила телефон, сжала его в ладони.
Максим уткнулся мне в плечо, цеплялся, но не задавал вопросов.
Он чувствовал. Чувствовал, что мама напугана. Чувствовал, что что-то не так.
Я провела пальцами по его волосам, крепко прижала к себе.
– Мам… а нас никто не обидит?
Я закрыла глаза.
– Нет, малыш. Никто.
– Почему? – распахнул широко глаза мой мальчик и тут я… Сама не ожидала, но выдала то, что так давно просилось на волю.
– Потому что за нас заступится папа… Твой папа, малыш.
Недоумение и наивность на лице ребёнка сменились такой искренней радостью, что у меня сердце сжалось от мысли, что я могла лишить Максима этого… Он не заслужил жить вот так. Он заслужил отца!
Я ему практически пообещала.
Я повторяла это себе, ему, убеждала себя, что всё будет хорошо.
Но по спине продолжала скользить ледяная дрожь.
Я почувствовала, как всё во мне сжалось, когда внизу послышался рёв мотора.
Шаги. Громкие, уверенные. Взгляд. Злой, тёмный.
– Что случилось? – его голос напряжён.
Я молча протягиваю ему записку.
Он берёт её, читает, и я вижу, как напрягаются его плечи, как сжимаются челюсти, как глаза темнеют…
Он поднимает взгляд на меня, и в этом взгляде… Чёрт. Он злой. Чертовски злой… Он готов разорвать кого-то за нас.
Громов стоял передо мной, кулаки сжаты, ноздри раздуваются.
Он не говорит ничего, просто смотрит, потом протягивает руку:
– Пошли.
Я не сопротивляюсь.
Потому что впервые за долгое время я знаю: теперь я больше не одна.