Нежное создание (СИ)

Глава 17

Раскрасневшаяся и запыхавшаяся Хенни ждала её у входной двери в чистом переднике и белоснежном чепце, под который торопливо заправляла растрепавшиеся волосы.

Госпожа Маргрит следовала за дочерью по пятам и несколько раз надоедливо повторила, чтобы она нигде не задерживалась и не сердила брата непослушанием. Якоб, видите ли, велел, чтобы сестра сидела дома и на улицу выходить не смела.

— Куда идём? — спросила служанка, когда они вышли за калитку.

— Купить бумагу для рисования и карандаши.

Хенни кивнула:

— Самая лучшая бумага в лавке господина Лаанбергера. Господин Якубус велит покупать её только у него.

— Сегодня есть петушиные бои в таверне «Старина Ханс»? — Ника без предисловий приступила к расспросам по интересующей её теме.

— Есть. Сегодня же воскресенье, — ответила Хенни, не задумываясь, как само собой разумеющееся. Затем спохватилась: — А вам зачем?

— Надо.

— Хотите поставить на петуха? — облизнула губы Хенни. — Молодой госпоже не пристало ходить в подобные места.

— Меня никто не узнает. Я надену твоё платье. Я знаю, как выиграть много денег.

Хенни заговорщицки улыбнулась — предложение госпожи ей понравилось.

— Сегодня вечером пойдём? — спросила она тихо, оглядываясь на редких прохожих.

Погода была пасмурная и тихая. Оголтело чирикающая стайка суетливых воробьёв доклёвывала рассыпанное на брусчатке зерно. Над городом плыл протяжный колокольный звон, созывая жителей в храм.

— Пойдём в другой раз, — заверила её Ника. — Может, я и вовсе не пойду, но очень хочется посмотреть, в какой таверне наша прислуга играет и выигрывает.

— Я всего-то ходила туда три раза, — приуныла Хенни. — Вы же не скажете госпоже Маргрит?

— Не скажу. Далеко идти до таверны?

— Это в стороне от воротной башни. Надо выйти к каналу, пойти к мельнице и возле неё свернуть в тупик.

«Тупик — это хорошо», — отметила Ника. Из тупика один выход — через вход, а ориентиры в виде мельницы и канала не позволят заблудиться.

— Идём за бумагой, — напомнила она.

— Не знала, что вы умеете рисовать.

— Ты много о чём не знаешь, — буркнула Ника. — Лучше расскажи, как ты докатилась до такой жизни?

— Какой… докатилась? — поперхнулась воздухом Хенни.

— Сколько тебе не хватает, чтобы стать мыловаром? — отвлекла Ника служанку. Она узнала, что ей нужно.

Не слушала, что собирается делать в ближайшем будущем Хенни. Сделав заинтересованное лицо, поощряла её подбадривающими междометиями и думала о своём.

Загадок и ребусов стало больше, а времени до заката оставалось всё меньше.

Ей не нужны ни карандаши, ни бумага. Чтобы усыпить бдительность Якубуса и родительницы она сделала вид, что приняла их сторону. Вечером при госпоже Маргрит будет старательно рисовать гробы и мемориалы. Будет заговаривать зубы и изображать интерес к предстоящей поездке.

Ника долго думала, каким станет алиби Якоба. Что оно ему нужно, не сомневалась ни секунды. Ей алиби обеспечат госпожа Маргрит и Хенни, подтвердив, что она всю ночь спала в своей комнате и никуда не выходила.

«Думай как преступник», — настраивала она себя на нужную волну, смотрясь в зеркало на стене в своей комнате. Припухшая губа, синяки от пальцев Якубуса на шее, распухшие от слёз красные глаза…

Не простит… Ника ни за что не простит Якубуса за причинённую ей боль и унижение. Не позволит ему убить невинного человека.

Думай как преступник, Ника, думай…

Якубус не станет искать сообщника среди своих подчинённых или сослуживцев. Подельник ему не нужен. Он всё сделает один.

Он пойдёт на петушиные бои в таверну на Стекольной улице. Его там хорошо знают. Для верности устроит потасовку, а в разгар боя, когда внимание всех участников будет приковано к арене с бойцовыми петухами, незаметно отлучится.

Ему хватит минут тридцать-сорок, чтобы привести свой план в исполнение.

Сделав чёрное дело, Якоб вернётся в таверну, бурно расстроится неудаче или не менее бурно обрадуется выигрышу, затем присоединится к ночному дозору и до утра будет на виду у стражников.

Как он поступит с бесчувственным Адрианом, Ника могла лишь догадываться. Выносить тело из дома он не станет. Велика вероятность, что кто-нибудь увидит его с «неудобной ношей».

Если в доме не будет пожара, то как погибнет Ван дер Меер?

Думай как преступник, Ника, думай…

Якубус инсценирует его самоубийство?

Кто поверит, что боевой офицер, попавший в подобный жизненный переплёт, полный решимости разобраться с хищением денег со своего банковского счёта, свёл счёты с жизнью?

Она бы не поверила.

Задумаются и другие.

Есть ли иные варианты?

Думай как преступник, Ника, думай…

Несчастный случай? Какой?

У Ван Дер Меера больная нога. Оступился, скатился с лестницы и свернул шею? Да! Шею свернуть поможет Якубус.

Есть ли ещё варианты?

Поход в кабак и пьяная драка?

Не то.

Значит, лестница. Якубус свернёт шею спящему Адриану, затащит его на лестничную площадку и столкнёт мёртвое тело. Идеальное убийство — без крови, без шанса на выживание, без свидетелей.

«Картина не для слабонервных», — по телу Ники пробежал табун колких мурашек. Её тоже убили исподтишка, подкравшись сзади.

— Гадство, — прошептала она, морщась. Не к месту вспомнился сидевший на полу Ромка, зажимавший на животе кровоточащую рану.

Где Грачёв сейчас? В чьём теле нашла покой его душа? С комфортом расположился в «хоромах» такого вот Якубуса или получил шанс на исправление и мается в оковах тела законопослушного гражданина?

«Жарится в аду на сковородке», — вздохнула Ника. Сам окочурился и утянул её — невинную — за собой.

Подумалось, что не такая уж она невинная, если хладнокровно планирует убийство Якубуса, не испытывая при этом ни мук совести, ни страха. Гораздо страшнее было пойти к Ван дер Мееру и, глядя в его глаза, умолять впустить её в дом для разговора.

Была уверена, что он захлопнет дверь перед её носом. И будет тысячу раз прав! Она бы на его месте так и сделала. Ещё бы придала ускорение пинком в зад.

Ника не представляла, как не провалить задуманное и вынудить Адриана впустить её в дом хотя бы ненадолго. Знала, что Хенни и госпожа Маргрит будут её контролировать и подсматривать за ней.

Придётся действовать по обстоятельствам.

Ника не видела Якубуса весь день.

До раннего вечера он отсыпался в своей комнате, затем поел и перед уходом на службу зашёл к ней.

Она сидела в своей комнате у окна и сушила волосы. Госпожа Маргрит решила, что во время поездки в Амстердам дочь во что бы то ни стало должна окончательно покорить престарелого банкира.

Ника не возражала. Она выбилась из сил и до сих пор не могла прийти в себя после очередного, полученного четыре часа назад удара судьбы.

После похода в лавку господина Лаанбергера она поспешно отобедала и вернулась в свою комнату. Села у окна, взяла карандаш в руки и задумалась, глядя перед собой.

Она всегда так делала перед тем, как начать новую картину: собиралась с мыслями, выбирала стиль будущей работы, цветовую гамму, настраивалась на нужную волну. Только в этот раз картина будет необычной. Ника собиралась изобразить своеобразный архитектурный ансамбль — мемориальный кладбищенский комплекс. Возможно, семейный. Если накатит безудержное вдохновение.

Зная, что в это время художники использовали цветную бумагу — синюю, серую, светло-коричневую или розовую, она не отказалась от покупки и привычной белой.

Простой карандаш оказался не таким, к какому она привыкла в двадцать первом веке — графит твёрдый, царапающий, с серым оттенком штриха. Пришлось докупить к нему итальянский карандаш, которым выполнялись более густые штрихи переднего плана и тонкие, расплывчатые второго.

Ника воздержалась от покупки металлического пера для рисования и туши из ламповой копоти. Пока достаточно карандашей. Краски и кисти тоже подождут. Как подождёт и мольберт, который был ожидаемо громоздким и тяжёлым.

Сделав два десятка линий, Ника с удивлением поняла, что Руз рисовать не умеет. Все навыки Ники, полученные в той жизни, которыми она гордилась, в теле Неженки провалились в тартарары! Пять лет учёбы! Красный диплом!.. Не осталось ничего! Будто корова языком слизала!

Ника не ожидала, что молодое тело Руз окажется настолько бесчувственным к полёту её души и мысли. Возможно, дело было и в так называемом карандаше, и в шероховатой бумаге, и в чужих неуклюжих руках, которые категорически не слушались мысленных приказов новой владелицы. Напрочь отсутствовали лёгкость руки и гибкость пальцев. Спина и плечи напряжённые. Посадка деревянная… Тьфу!

— Ко всему прочему ты, Руз, ещё и криворукая! Полная бездарность! — с язвительной горечью рассмеялась Ника, отбрасывая бумагу и карандаш. — Как подсматривать за женатым соседом, так ты тут как тут, а как научиться чему-нибудь полезному, чтобы в случае чего иметь в руках профессию и не дать себе умереть от голода, так тебя нет!

Успокоившись, Ника снова взялась за дело. Упрямо рисовала линии, окружности, соединяла точки и отрезки. Пробовала различные виды штриховки, приноравливалась, приспосабливалась.

Делала небольшие перерывы, с отчаянием глядя на испорченные листы дорогой бумаги, и снова рисовала. Заново набивала руку.

«Руз не безнадёжна», — убеждала она себя. Вспомнила, как та легко копировала чужие почерки и подписи.

За сколько месяцев можно обучить человека прилично рисовать? При полном отсутствии таланта и огромном желании не меньше, чем за год.

Ника обязательно научит Руз рисовать! При усердии и настойчивости на обучение уйдёт меньше года. Когда-то мы не умели говорить, читать, писать, готовить…

Она с показной покорностью посмотрела на вошедшего Якубуса, заплела пышную косу и убрала за спину.

Брат положил на прикроватный столик две толстые потрёпанные книги и подошёл к сестре. Приподняв пальцами её подбородок, повернул лицо к свету. Быстрым взглядом мазнул по опухшей губе, пристально всмотрелся в глаза:

— Я очень сожалею, что всё так вышло. Ты сама виновата.

Ника не ответила. Конечно, виновата она. Смолчала бы и… ракушка осталась бы целой. Было до слёз её жалко. Об остальном она не жалела. Шила в мешке не утаишь.

Знала, что со стороны выглядит усталой и безразличной. Так и было. Она хотела, чтобы всё закончилось как можно скорее. Злить Якоба и снова нарываться на грубость она не станет.

Мужчина поставил на узкий подоконник маленький коричневый флакончик, заткнутый деревянной пробкой:

— Выльешь в заварочный чайник или в воду, вино… Не столь важно. Сама не пей.

— Почему? — тихо спросила Ника. — Это яд?

— Утром будет сильно болеть голова, а тебе ехать в Амстердам.

— Можно мне сделать пару глотков? Если не поддержать компанию, то можно вызвать у Адриана подозрение.

— Что ж, в таком случае пригуби, но не более. Господин Ван Ромпей должен видеть тебя здоровой и весёлой. Руз, весёлой и разговорчивой, — повторил Якубус строго и кивнул на оставленные книги. — Подписи поставь до ухода к Ван дер Мееру. Сегодня только две.

— Якоб, ты обещал, — напомнила она ему о недавнем разговоре.

— Об этом мы не договаривались. Здесь совсем другое.

Ника опустила голову. Ни спорить, ни торговаться, ни отказываться она не станет — осталось немного потерпеть и всё закончится. Прятала глаза, боясь, что Якубус прочитает в них смертный приговор себе. Он — шакал. А зверь всегда чует свою кончину.

Брат нежно поцеловал сестру в макушку:

— Когда-нибудь ты всё поймёшь и будешь благодарить меня за то, что я делаю для тебя и матери.

У двери задержался, глянул на Нику с прищуром и вышёл.

Его тихий, умиротворённый голос ещё долго звучал в её ушах.

Посмотреть со стороны, так даже в голову не придёт, что перед вами жертва и её палач — брат, который утром готов был убить сестру, осмелившуюся сказать ему, что она о нём думает.

Ника рассматривала крошечный флакончик со снотворным, и в душе поднимало голову слепое, гнетущее отчаяние. Ей придётся убить человека, испачкать руки его кровью.

«Убить не человека — зверя», — тут же нашлось оправдание.

Как бы поступила Руз, останься в живых? Предала бы любимого второй раз? Зная, что в этот раз он уже не вернётся?

Ника скривила губы: «Какая же это любовь?» Эх, ты… Неженка Руз. Слабая, глупая, никчёмная. Ван дер Меер никогда не полюбит такую.

— А такую, как ты? Тебя. Не Руз — тебя, — встрепенулось подсознание.

«Меня?» — растерялась Ника, прислушиваясь к учащённо забившемуся сердцу.

Увидела красивое лицо кэптена, его дерзкую улыбку, хмельные глаза, смотревшие на неё в упор. Услышала неспешный, притягательный голос. Солгать себе не посмела — Адриан ей понравился. До дрожи, до мурашек по коже, до боли в сердце, до остановки дыхания. Смотрела бы на него безотрывно. Рисовала бы только его.

Влюбилась? Когда успела? Ну не глупая?

Глупая.

Занозой в сердце сидел его последний, полный презрения карающий взгляд. И смех… злой, отчаянный. Ника тяжело вздохнула и смахнула слезу.

«Вот уж чем делу не поможешь, так это слезами», — решила она, переключаясь на оставленные Якобом книги, абсолютно одинаковые на первый взгляд.

Изучив их содержание, Ника нервно рассмеялась: «Надо же… Чёрная бухгалтерия».

Схема простая и, судя по объёму записей, давняя, чётко отработанная.

За провоз товаров в город купцы платят пошлину. Везут товаров много — пошлина больше, провозят меньше — пошлина щадящая.

Капитан ночного дозора Якубус ван Вербум ответственный за сбор пошлины в ночное дежурство. Ему и карты в руки.

Две книги, две бухгалтерии. Всего-то и нужно записать в «чёрную» книгу товаров меньше, чем прошло по факту через городские ворота, и скопировать подпись купца. Подписи пустячные, сделаны одними чернилами.

Ловко, не подкопаешься! И здесь вездесущий Якубус нашёл лазейку обмануть систему в ночное время. Причём действует не еженощно и не с одними и теми же купцами. Выбирает крайне осторожно, с умом. Попасться на «горячем» шанс ничтожный.

Ника оставила книги, тщательно вымыла руки и поднялась на чердак за шкатулкой. Не сдержалась, зашла в комнатушку Хенни и с высоты третьего этажа осмотрела участок соседа — неприглядный, с разросшимся запущенным виноградником и обветшалой, когда-то красивой беседкой.

Представила, как в надежде увидеть Адриана у окошка стояла Руз, изводила себя ревностью, топила в слезах надежду, хоронила несбывшиеся мечты.

Ника пересчитала гульдены в шкатулке — сорок восемь. Один золотой она истратила, чтобы купить карандаши и бумагу, оказавшиеся недешёвыми.

Она вернулась в свою комнату, спрятала шкатулку под подушку и спустилась в гостиную. Пора приступить к исполнению задуманного.