Нежное создание (СИ)

Глава 24

Якубуса нашли на следующий день ближе к вечеру.

Дети играли у канала и увидели в воде край чёрного платка. Желая выудить его, вооружились палкой и спустились на узкий причал для лодок.

Достать платок оказалось нелегко — он зацепился за крестовину эфеса шпаги утопленника.

Увидев мертвеца, дети не испугались. Утопшие в канале в любое время года были не редкостью, а вероятность найти в их карманах много чего интересного, кроме стюверов, а то и гульденов, делала занятие даже приятным. Однако об утопленнике, облачённом в дорогую одежду, следовало доложить старшему бальи города Зволле.

Каждый раз при находках подобного рода открывалось следствие по выявлению обстоятельств смерти. Если утопление не считалась самоубийством, то покойника хоронили как обычного прихожанина, что для семьи бедолаги было крайне благоприятно. Самоубийство порицалось, на семью ложилось пятно несмываемого позора, начиная с наказания церкви отказом в похоронном обряде и заканчивая молчаливым презрением многоуважаемых горожан.

В то раннее утро, когда Ника вернулась из дома Ван дер Меера и лежала в постели в ожидании прихода Хенни, служанка вынуждена была уйти из дома.

Ни свет ни заря её разбудил патрульный из ночного дозора, который разыскивал своего капитана. Из его сбивчивого рассказа Хенни поняла, что конь господина вернулся в конюшню без седока. Чтобы выяснить, что случилось, она решила сходить в здание караульной службы и обо всём разузнать на месте.

Полученные сведения были неутешительными.

Зная о пристрастии своего капитана к петушиным боям, стражники ночного дозора навестили хозяина таверны «Старина Ханс». Тот подтвердил, что господин капитан заходили к ним. В качестве доказательства указал на его шляпу и плащ, оставшиеся висеть на спинке стула.

Был ли господин капитан в сильном подпитии, когда и куда ушёл, никто из подавальщиц, как и трактирщик, вспомнить не смогли. Или поделиться своим знанием не захотели.

Стражники приступили к поискам пропавшего капитана.

Для Ники настали самые тяжёлые дни в её жизни. Долгие часы ожидания вестей сводили с ума и сеяли неуверенность. О том, что Якоб мог выжить, думать не хотелось.

Отъезд в Амстердам не состоялся.

Господин Геррит ван Ромпей отложил своё возвращение в родной город и решил задержаться в Зволле до выяснения всех подробностей исчезновения Якубуса ван Вербума.

Ника была тронута, когда он деликатно и ненавязчиво предложил свою помощь при любом исходе поисков. Она вконец вымоталась, долгое время проведя рядом с потерянной от горя и плохо соображавшей госпожой Маргрит.

Женщина будто чувствовала, что больше не увидит сына. Она не кричала, не рвала на себе волосы — крепко сомкнула губы и остекленевшими глазами бездумно смотрела перед собой. Согнувшись, качалась на сиденье кресла взад-вперёд и беззвучно шептала одно и то же:

— Верни его… Возьми меня…

Ника уговаривала её преждевременно не хоронить Якоба, но госпожа Маргрит не слышала.

От вида состояния матери, которой предстояло похоронить своего единственного сына, душа Ники стонала от жалости. Помимо её воли тихие слёзы холодили и без того холодные щёки.

Хенни выглядела не лучше. Постоянно повторяла:

— Как же так?

Она не могла ни на чём сосредоточиться. Бралась за уборку, бросала, шла готовить еду, которую хозяева не ели. Сидела без дела, беспомощно сложив руки на коленях, затем снова приступала к уборке. Беспрестанно утирала слёзы и шумно сморкалась.

После визита лекаря и выпитого кубка успокоительной травяной настойки, госпожа Маргрит забылась долгим беспробудным сном.

Ника тоже выпила большую чашку, но не настойки сомнительного состава с тошнотворным запахом, а виноградного вина из плетёной фиаски — подношения банкира, удивляясь в очередной раз вместимости бутыли — сколько ни пей, а дна всё не видно. Заснула тут же, сидя в кресле с подушкой под спиной, укутавшись в мягкий шерстяной плед.

От резкого пробуждения Ника вздрогнула всем телом. Не сразу поняла, что её разбудил стук дверного молотка. Она прислушалась к торопливым шагам Хенни.

— Мне нужно увидеться с госпожой Маргрит, — спокойно заявил приятный мужской голос.

— Хозяйка отдыхают. Приходите завтра, — доложила служанка, видимо, собираясь закрыть дверь.

— Я пришёл с плохими вестями, — сказал визитёр громче и настойчивее.

Ника вскочила, чуть не упав. Задрожав, выпутывалась из соскользнувшего с плеч пледа. Тело ломило; сон в неудобной позе облегчения не принёс, хотя головная боль отступила.

Госпожа Маргрит тоже проснулась. Сев в постели, она уставилась на открытую дверь гостиной.

— Руз! — замахала руками, указывая дочери помочь ей спуститься с ложа и сесть в кресло.

В дверном проёме появился бравый немолодой мужчина в военной форме. За ним, нервно теребя передник и тяжело вздыхая, стояла Хенни.

Поздоровавшись с хозяйкой дома и её дочерью, старший бальи города Зволле сразу же приступил к делу.

Сообщив о смерти капитана Якубуса ван Вербума, он стал задавать вопросы хозяйке дома.

«Расследование причины смерти?» — Ника вскинула брови, остановив взгляд на красиво подстриженных усах и бородке довольно симпатичного местного дознавателя.

С беспокойством смотрела на «маму». Ожидала, что после сообщения ту хватит удар или она упадёт в глубокий обморок. Но госпожа Маргрит жадно втянула воздух в лёгкие и выпрямилась в кресле. Побелевшие от напряжения пальцы сжали подлокотники.

Ника терялась в догадках: либо продолжалось действие успокоительной настойки, либо…

Она восхищалась выдержкой женщины. Если госпожа Ма до такой степени владеет собой, то и ей следует вести себя так же.

Странным образом Ника не испытывала ни мук совести, ни запоздалого сожаления о содеянном. Наоборот, от свершившейся справедливой мести, от чувства собственной абсолютной правоты она получила необычайное удовлетворение. Не думала, что может быть настолько жестокой. Жестокая не она, а Руз?

«А как иначе?» — оправдывала обеих. Выбора не было: или ты, или тебя.

Страха разоблачения тоже не было. Без видимого волнения, опустив плечи и придав лицу скорбное выражение, она слушала разговор госпожи Маргрит с офицером.

Он расспрашивал её о настроении и самочувствии сына, о его возможных недругах и последних днях жизни. В завершение очень осторожно спросил, мог ли капитан ночного дозора Якубус ван Вербум лишить себя жизни намеренно?

— Лишить себя жизни? — госпожа Маргрит вскинула подбородок и окатила мужчину презрительным взором. — Помилуйте, господин Волленвебер! Разве мой сын, находясь в расцвете сил, и имея на попечении мать и сестру, способен свершить столь вопиющее своеволие, столь тяжкий грех и бросить тень на наше благородное имя?

Уперев ладони в подлокотники кресла, она привстала и подалась к дознавателю:

— Человек не имеет права убить даже виновного человека, а самоубийца, отнимая собственную жизнь, убивает в себе человека. Мой сын не совершал столь низкого и недостойного нашего имени проступка.

От осуждающего взора госпожи Маргрит офицеру стало неловко. Он кашлянул, прочищая горло, покраснел и поспешил переключить внимание на оставшихся домочадцев.

Нике ничего говорить не пришлось. Глянув на неё, скопировавшую непримиримую и вызывающую позу матери, старший бальи подавил вздох и перешёл к опросу Хенни.

Покосившись на хозяйку, она расправила плечи и гордо заявила:

— Мой хозяин собирались жить долго. Они готовились купить пивоварню и не далее как к этому Рождеству намеревались привести в дом жену благородного рода, чтобы зажить с ней в довольстве и счастии.

Не сдержавшись, она громко разрыдалась и выбежала из гостиной.

Вот и всё дознание.

Почему Якубус оказался в опасной близости от воды, доподлинно выяснено не было. На теле не найдено ни ран, ни видимых следов борьбы. Шпага как и дага остались при нём. Всё указывало на то, что смерть вышла нечаянной: господин капитан оступились, упали в воду и захлебнулись.

После визита старшего бальи госпожа Маргрит обмякла, сморщилась и тихо и сдержанно заплакала, будто уже успела выплакать все слёзы и выдавливала из себя их остатки.

От предложенной Хенни травяной настойки отмахнулась:

— Дел в избытке. Принеси мой ларец, бумагу и перо. Подай чаю с мёдом.

— Может, повечерять желаете? — угодливо предложила служанка. — Есть пирог рыбный, бульон куриный, свежая выпечка.

На слабое отрицательное качание головой госпожи Ма, Ника твёрдо сказала:

— Надо поесть, — и направилась в кухню следом за Хенни.

Есть она не хотела, но поддержать слабеющий организм необходимо. Самое сложное впереди.

Мысли были заняты предстоящими похоронами — обрядом для Ники незнакомым, связанным с неприятными воспоминаниями.

Она представила тело Якубуса в гробу.

Покойника видела «в лицо» один раз в жизни. Училась тогда в шестом классе. Услышав шум за окном, посмотрела в него именно в тот момент, когда открытый гроб с умершим вынесли из подъезда. Старика она не помнила, но знала, что жил он у дочери в квартире на пятом этаже. На улицу не выходил, болел.

Хватило мгновения, чтобы в память врезались все подробности, потрясшие её до глубины души. С высоты третьего этажа Ника запечатлела лицо мертвеца, обтянутое жёлтой кожей в коричневых пятнах, острые скулы, выпуклый шишковатый лоб, сморщенные чёрные глазницы, длинный нос, выдвинутый подбородок, сложенные под тюлевым покрывалом руки.

Ника едва успела добежать до ванной комнаты, как её стошнило. Она не сильно испугалась, но организм именно так отреагировал на представшую перед глазами неприглядную картину чужой смерти.

Задумавшись, не в силах сосредоточиться, Ника стояла в кухне перед буфетом. Открыв дверцы, уставилась на голубую чашку, прихваченную у Ван дер Меера. Почему её взяла, не поняла. Вспомнила о ране Адриана и ночном разговоре с ним: её снова попросили уйти из дома и больше не приходить.

Ника вздохнула. За прошедшие сутки у неё не появилось стойкого желания сходить к кэптену и поинтересоваться состоянием его раны. Почему? Может быть, взбунтовалась гордость? Или весть о смерти Якубуса, как бы Ника ни была к ней готова, оглушила, лишила покоя, и всё остальное отступило на задний план?

Хенни резала пирог на части. Поглядывая на молодую хозяйку, бубнила себе под нос, сетовала:

— Это ж какие грядут расходы? Слышала, чтобы справить пышные похороны и надлежащим образом проводить в мир иной благородного господина, надо потратить целое состояние, равное его годовому доходу. Так?

Она посмотрела на госпожу, задумчиво изучавшую чашку. Вздохнула:

— Хорошо, что готовить не надо. Так… чуток… для вида. А ковёр стелить или нет? Затопчут же, зальют питьём, потом не отчистишь… Жалко… Ах, мой любимый господин Якубус… такой молодой, такой красивый…

Хенни учащённо задышала, засопела, отвернулась, утирая слёзы.

Ника с силой провела ладонями по лицу: бросало то в жар, то в холод. Неужели заболела после «купания»? Она бы не простудилась, а вот Руз…

«Нежное создание», — подумала с досадой. Прошлась языком по внутренней стороне рта, нащупала рану. Ей показалось или в уголке губ прощупывается болезненное высыпание, характерное для герпеса? Вот только этого ей не хватает!

Она зябко передёрнула плечами, забрала блюдо с пирогом, доску с мясной нарезкой и вернулась в гостиную.

Сидя за столом, хозяйка дома что-то писала. Прерывалась, смотрела в темнеющее окно, щурилась на свет свечей и продолжала писать пляшущим, неровным почерком. Перед ней, как солдаты на параде, выстроились в ряд сложенные в столбики золотые монеты.

Ника знала, что о смерти и дне похорон умершего следует сообщить родственникам. Их приезда ждали. Так было положено в её времени. Как будет здесь, она не представляла. По телефону не позвонишь, телеграмму не пошлёшь.

Госпожа Маргрит отложила перо и тяжело вздохнула.

— Мало… вопиюще мало… — прошептала, наморщив лоб, убирая гульдены в ларец чёрного дерева. Взялась перебирать украшения. Руки дрожали.

— Следует одолжить недостающую сумму у господина Ван Ромпея, — сказала Ника.

— Ни в коем разе! — женщина одарила её таким взором, что Ника чуть не поперхнулась и не выронила блюдо с пирогом. Всё же напомнила: — Он сам предложил.

— Признаться в нашей несостоятельности? — госпожа Ма бережно вернула жемчуг в ларец.

— Будто он не знает, — возразила Ника.

— А как же кредит, дочка? Ты же не думаешь, что Ван дер Меер… — «мама» округлила глаза; губы задрожали. Глядя на дочь, она еле слышно прошептала: — Якубус успел или?..

На громкий стук кломпов обе обернулись.

Сдвинув в сторону ковровую скатерть, Хенни поставила на стол бульонницу:

— Сегодня в полдень видела я нашего соседа. Прислугу нанял. Вовек не догадаетесь, кого.

Она гремела тарелками и приборами, намеренно не спеша озвучить имя новой служанки кэптена, будто для хозяев важнее вопроса нет.

— Собирает под крышу своего особняка прежнюю прислугу, — выдала Хенни с важным видом. — Сегодня пришла госпожа Бригитта… С багажом. Я успела перемолвиться с ней парочкой слов… Через два дня придёт горничная. Тоже прежняя. То ли Катрина, то ли Каролина, уж и не помню. Вот садовника ихнего приходящего помню, — воздела она мечтательные глаза к потолку. Уголки губ дрогнули в слабой улыбке.

— Их… садовника, — поправила Ника.

— Да, садовника, — согласилась прислуга. — Может, и его отыщут? Как думаете?

Мать и дочь переглянулись.

— Ну как же, — продолжала вещать Хенни, следуя в кухню, — господин Ван дер Меер поедут в Арнем за супругой. Надо к её приезду навести в доме порядок. И что удивительно, госпожа Бригитта тотчас оставила службу у всеми уважаемого господина Спрангера и без промедления вернулась в услужение к сыну своего прежнего хозяина, упокой, Господи, его душу, — торопливо перекрестилась.

От упоминания нового женского имени, у Ники в душе разлилось тепло.

«Экономка вернулась», — почему-то обрадовалась Ника.

Руз тут же подкинула образ невысокой полной женщины лет пятидесяти, с круглыми щеками, добрыми глазами и мягкими пухлыми руками. Маленькую Руз в восторг приводил её невероятно многопредметный шатлен, свисавший с пояса на длинной серебряной цепочке и при каждом шаге издававший звуки на все лады. Чего только на той цепочке не было! И набор для рукоделия, и крохотные ножнички, и зеркальце, и флакончик с нюхательной солью и всевозможные штучки непонятного назначения. Связка ключей крепилась отдельно. Судя по всему, Руз нравилась экономка Ван дер Мееров, и эта симпатия была взаимной.

Слуг в доме соседей было много. На кухне хозяйничали кухарка и подсобница. Но некоторые сложные в приготовлении и особо любимые хозяевами блюда госпожа Бригитта готовила собственноручно.

Как Ника не напрягала память, а в родительском доме Руз никого кроме Хенни вспомнить не могла.

— Принеси серьги, что подарил тебе отец перед своей кончиной, — сказала госпожа Маргрит. — Серьги его матери.

Уже сев за стол и взяв нож, Ника откинулась на спинку стула, больно ударившись локтем о подлокотник.

— Не дам, — вырвалось непроизвольно. Пальцы с силой сжали рукоять ножа, ногти впились в ладонь.

Мама с жалостью посмотрела на дочь:

— Мы их заложим, а после обязательно выкупим.

Ника отложила нож:

— Выкупите… после? Правду говорите? — прозвучало с недоверием и лёгкой иронией. — Почему я вам не верю, не догадываетесь?

«Зараза», — чертыхнулась Ника. Похоже, мать решила занять освободившееся место сына-тирана.